Шурасик стоял перед зеркалом и, скрестив руки на груди, критически изучал свое отражение. Большая щель между передними зубами, бледное лицо, маленький подбородок, рассыпанные по щекам веснушки, похожие на гречневую шелуху, и дюжина прыщей, предательски пунцовевших на умном выпуклом лбу. Шестнадцать мальчишеских лет во всех своих неутешительных проявлениях. Шурасик так ненавидел свое отражение, что ему хотелось искусать стекло. Или даже разбить, растоптать… Порядок произвольный. Все по алфавиту или единовременно.

«Блин… как не совпадают мое внутреннее самоощущение и то, что я есть на самом деле! Какое-то хамское несоответствие! Измена! Ложь! Гадость!» – с омерзением размышлял Шурасик.

Отражение лупоглазо созерцало оригинал из глубин стеклянной вселенной. Оно явно глумилось, светофорно мигало прыщами и блестело красным носиком с расширенными сальными порами.

– Топало бы ты отсюда, убогое, а?! По-хорошему просят! – срывающимся от ненависти голосом попросил Шурасик и, выпустив искру, подкрепил просьбу коротким заклинанием

Изыдис.

Искра – а это была классическая красная искра темного мага – неумолимо скользнула к стеклу. Оскорбленное отражение с достоинством передернуло узкими плечами, повернулось спиной и, покачивая сутулыми лопатками, зашаркало в зеркальные дали.

Ночь, которую Шурасик провел у фонтана, Таня Гроттер просидела за письменным столом. Перед ней лежала открытая тетрадь. По тетради, изредка брезгливо окуная кончик в чернильницу, скользило хвостовое перо птицы Феникс, которую некогда ощипал сам Гэ-Пэ. Перо было удобным – его не нужно держать в руке, чтобы оно писало. Достаточно отслеживать перо взглядом, изредка переводя его на чернильницу. Таня, не удержавшись, изменила своим правилам и приняла подарок, подумав, что теперь у нее будет три хороших пера: одно – Финиста – Ясного сокола, другое – Ванькиной жар-птицы и третье – Гурочкиного Феникса.

Повинуясь взгляду, перо размашисто писало:

«Мне случается посреди ночи проснуться с одной, совершенно определенной мыслью. Мысль эта просветляет и озаряет меня. Будущее представляется понятным, определенным. Кажется, ухватишься за эту мысль – и воспаришь, оторвешься от житейской грязи, взлетишь, и так ясно становится тогда, так радостно!.. Что это, ангел-хранитель? Существует ли он у магов? Но наступает утро, и куда-куда все подевалось?..

Открытие сегодняшнего дня. Оказывается, как есть люди без башни, так есть люди прямо-таки с танковой башней. Конечно, я и раньше это подозревала, но вообще-то все довольно неожиданно. Танковая башня у моего – хотя он, конечно, свой собственный!!! – Ваньки Валялкина. Этот

осел

… – Таня виновато моргнула, и перо, спохватившись, ловко исправило «с» на «ч», а «л» на «н»

,

–

очень

упрямый человек не желает идти в магспирантуру после окончания Тибидохса, хотя и имеет все шансы туда попасть. Этот доктор Айболит собирается заняться ветеринарной магией и лечить зверей, причем прямо сейчас, немедленно, не учась в магспирантуре. Он говорит, что у Тарараха вообще нет никакого образования, кроме академии жизни, как сам Тарарах ее называет.

«Замечательно, – говорю я Ваньке, – но вообще-то Тарарах не учился не потому, что не хотел, а потому, что в каменном веке с вузами вообще был напряг… Поступать же в высшее магическое заведение в пятьдесят тысяч лет не стал бы даже Ломоносов! Лечить зверей можно и после магспирантуры, только на другом уровне!» Но Ванька все равно упирается. Зачем, мол, ему мертвые теоретические знания, когда страдают кикиморы и оборотни в брянских лесах, а в сибирской тайге недавно был ранен разрывной пулей предпоследний в лопухоидном мире магический вепрь, и Тарарах с Зуби вылетали в ночь его лечить! Он, конечно, прав, тысячу раз прав, но все равно, если я получу образование, а он нет, то будет ли нам вообще о чем говорить в дальнейшем? Не случится ли так, что я вынуждена буду подстраиваться под Валялкина, выискивая несложные темы для беседы, которые он еще сумеет поддерживать. В общем, все плохо как-то…