Два мальчика шли по тропинке — узкой, спрятаной между зарослями травы, камышей и крапивы. Под ногами чавкала вода, и мелкие мушки вились перед самым лицом, норовя забраться в нос или в рот.

— Далеко еще? — проворчал Мишка, вытаскивая ногу в сандалии из жидкой грязи.

— Уже скоро.

Павлик уверенно шел вперед, ловко обходя топкие места и крапиву, тогда как Мишка поминутно ойкал, хватаясь за обожженное место.

Тьма окутала его. И тишина. Павлик погрузился в них как в болото, ему даже показалось, что нечем дышать.

Было довольно холодно, у Павлика же не было времени на то, чтобы запастись теплой одеждой.

Может быть, он предпочел бы даже оказаться сейчас в каком-нибудь другом месте, где было бы не так жутко. Ночью кладбище было не таким как днем, его окутывала не атмосфера тишины и скорби — скорби, которую он как-то пытался развеять — а чего-то темного и зловещего, что исходило, казалось, от самой земли.

Темные заросли крапивы. Провалившиеся могилы. Памятники… сырые и холодные камни.

Павлик проснулся от того, что солнечный луч, проникнув сквозь занавеску, упал ему на лицо.

Постепенно, просыпаясь, он начал возвращаться в мир реальный. Свет… сначала просто свет… золотыми искорками под веками… потом голоса… бабушкин… и еще чьи-то… Мама! Папа!

Но разве?..

Вой несущегося на всех парах поезда… ветер срывает слезы с ресниц…