13475 год по межгалактическому летоисчислению

2002 год по летоисчислению планеты Земля

Ее волосы были обрезаны совсем коротко, из-за этого она походила на мальчика-подростка. Она с удовольствием по-прежнему носила бы косу, но длинные волосы очень мешали в скафандре. И потом их сложно мыть. И расчесывать. И укладывать. В тех условиях, в каких происходила ее служба, это было просто невозможно.

Поэтому она обрезала волосы.

В тот же день, рано утром когда должна была состояться торжественная церемония ее зачисления в штат.

На Исчене была страшно ядовитая, насыщенная вредными испарениями атмосфера. На Исчене были только скалы и камни… камни и скалы… Это была голая, маленькая планета, крайне неприглядная и ничем непримечательная.

У нее не было даже луны.

Маша сидела у окна, смотрела на звезды и думала о том, может ли быть НАСТОЯЩИМ тот мир, где никогда не бывает луны, никчемной в сущности планеты, но такой важной для того, кто к ней привык. Привык глядя на нее плакать и выть. Невозможность повыть порою страшно удручает… Порою она просто сводит с ума. Сводят с ума эти острые скалы — черные на черном, этот вечный космос, средоточие бессмысленного мертвого покоя, непоколебимого равнодушия, эти необычайно большие и яркие звезды, метеоритные дожди, бесконечные корабли, уходящие в патрулирование, расчерчивающие небо огненными полосами, люди в форме… Война без конца и края. Разговоры о войне. Мысли о войне.

Порою Маша искренне удивлялась, как до сих пор еще не сошла с ума, не начала глупо хихикать, забившись в угол или не принялась бегать по базе с громкими воплями, заламывая руки и рвя на себе волосы. В иные моменты (вот как, к примеру, сейчас) она чувствовала, что весьма близка к этому.

Несколько часов назад погиб Лиэ.

Маша не проронила не слезинки, сидела уткнувшись в экран, смотрела в темноту, на плывущие мимо звезды. Она решила, что бросит все, как только окажется на Земле, она вернется к маме… Она придумает что-нибудь, чтобы объяснить свое многолетнее отсутствие, скажет что-нибудь о государственной безопасности, и забудет обо всем, чем жила все эти годы.

Она никому не обязана подчиняться, ее заставили делать то, что она не хотела, когда насильно увезли из дома, и пусть попробуют ОНИ обвинить ее в чем-то. ИМ придется ее убить — она не будет на них работать!

За многие годы Маша по существу впервые была сейчас одна, предоставленная сама себе, выпущенная на свободу, в безграничных просторах галактики. У нее был прекрасный корабль, который она могла направить куда угодно — хотя бы на ту же Салану, прибежище всех отщепенцев, предателей и разбойников, где ее никто никогда бы не нашел. Она сделала бы это не задумываясь — лишь бы отомстить Эйку — продала бы корабль и на эти деньги устроилась бы вполне сносно… Но она до тошноты не хотела больше видеть все эти инопланетные рожи, не хотела видеть, как взлетают и садятся корабли, не хотела слышать грохота их двигателей, не хотела чувствовать под ногами противную вибрацию, когда эти самые корабли готовились оторваться от поверхности планеты.

Маша хотела домой. К маме. К сестрам. К ЛЮДЯМ!

К людям, которые не летали никуда дальше Луны, и вряд ли полетят куда-то в ближайшем будущем, она хотела до конца дней своих просидеть на одной планете… Забиться в темный угол, в свое старенькое обшарпанное кресло, укрыться пледом и как следует поплакать. Маша верила, что тогда ей обязательно станет легче. Но только тогда.

Все получилось, конечно, не так, как она предполагала.

Когда Маша летела на Землю, она мечтала пожить в свое удовольствие, отдыхать, развлекаться, исполнять все свои желания. Те мысли она вспоминала теперь не иначе как с грустной улыбкой. Не то, чтобы в свое удовольствие — ей вообще было некогда жить. То утро, когда она смотрела телевизор, было первым и последним, в ее жизни на Земле, когда она его включала.

Она не читала книг, не общалась с людьми (разве что с Петром), ее существование помимо работы свелось к ванной, постели и еде, причем питаться она предпочитала в кафе…

Ее жизнь была очень трудной, она проклинала ее под час, когда падала на кровать не имея сил раздеться, и вспоминала потом как самое счастливое свое время. Тогда еще все было так хорошо и спокойно, и она приносила настоящую и вполне ощутимую пользу — она спасала обреченных на смерть. Поэтому на отдых она старалась уделять времени как можно меньше, понимая, что каждая минута ее сна стоит чьей-то жизни.

Как долго она могла бы жить так? Наверное, достаточно долго, имея новейшие препараты, дарующие энергию, а то, что они в конце концов могли убить ее, она не думала — некогда было думать. И ей пригодились джинсы и кроссовки, что оставил ей ее предшественник, и она так и не купила себе ни одного дорогого наряда.