Александр Николаевич Романов со вздохом, в котором было столько невыразимой сердечной тяжести, отложил в сторону душистый листок. Он сидел на полу своей спальной и разбирал письма Оленьки Калиновской, разбрасывая их по ковру, словно ставшую тесной одежду. Ему и впрямь было тесно, цесаревича душили слезы.

Ольга уехала. Ее отняли у него… нет, он сам позволил свершиться ужасной несправедливости, он предал любовь во имя высших интересов государства, обрек две близкие души на одиночество среди чужих и равнодушных им людей. Сейчас же оставалось довершить предательство. Он должен не только вырвать Ольгу из своего сердца, но уничтожить любую память о ней, чтобы потом вступить в новую жизнь, где уже не будет ни такой любви, ни такой верности…

Очень скоро Наташа поняла, что попала в весьма двусмысленную ситуацию, легковерно позволив императрице убедить себя содействовать ей. Чем больше Репнина общалась с Марией Гессен-Дармштадтской, чем дольше разговаривала с ней, наблюдала ее в обычной жизни и среди придворных, тем сильнее проникалась к немецкой принцессе дружеской симпатией и уважением.

С Марией не надо было тратить время на то, чтобы разглядеть ее лучшие качества. Она и так была вся как на ладони. С первых же минут побуждала к открытости и доверию. Наташа и заметить не успела, как они начали делиться своими самыми сокровенными мыслями, но поняла вместе с тем и то, что это знак высочайшего расположения со стороны Марии. С другими фрейлинами, а тем более с императрицей, принцесса была любезна, но сдержанна, хотя и не настолько, чтобы казаться холодной и надменной.

Мария казалась равной 19-летней Репниной. Но в отличие от искушенной в придворной жизни Наташи, Мария не утратила веру в святость и незыблемость романтических идеалов. Иногда Наташа даже думала, что Мария и есть воплощение этих идеалов. Ее до глубины души трогала проникновенность отношений принцессы со своим духовником, восхищала серьезность Марии. Конечно, Мария все еще была наивна и доверчива, но в любой ситуации умела сохранять достоинство. Она была горда и оберегала свои истинные чувства от посторонних глаз.

Наташу потрясло, что принцесса по-настоящему была влюблена в Александра. Марии хватило одного вечера в опере, чтобы проникнуться к цесаревичу столь сильным чувством, на которое он сам даже вряд ли был способен. Мария помнила каждую минуту того вечера, каждую интонацию и взгляд. Рассказывая о нем, она облекала события почти годичной давности в сказание, сагу о любви, возвышенной и прекрасной. При этом Мария вполне отдавала себе отчет в том, что в жизни все по-другому. Она не верила в продолжение весенней сказки и к приглашению ко двору российского императора отнеслась как к серьезному испытанию.