Озеро. Остров. Закат. Рыба плеснула хвостом. Филипп стоит у воды. Он думает лишь о том, что с ним случилось здесь, и не скрывает слёз. Молча сидит у ног Шерлок — послушный пёс. В горле колючий комок, и трудно сделать глоток. В пьяно дрожащей руке Филипп сжимает цветок: белую лилию, чьи лепестки как снег. Тихо течёт слеза из-под закрытых век. (Аннотирую стихами, чтобы не было так скучно.)
Каждый понедельник Филипп вставал в семь утра, смывал липкий сон холодной водой, завтракал бутербродами, затем выкатывал из сарайчика велосипед и тренькал звонком. Многоголосая тишина, застигнутая врасплох никелированным стрекотом, умолкала, настороженно прислушивалась к струящемуся шелесту цепи, затем снова начинала чирикать на разные лады. Прибегал Шерлок, восторженно лаял и танцевал на задних лапах, предвкушая долгую прогулку. Филипп протяжно зевал, грузил велосипед в лодку, брал вёсла, отчаливал. Шерлок сидел на мостках и притворялся плюшевой игрушкой, забытой жестоким ребёнком, затем плюхался в озеро и с несуетливым удовольствием плыл за надувной серой тушей, разгоняющей овальные бляшки рдеста. Филипп размеренно грёб и любовался шерлоковой грацией, нисколько не боясь, что пёс запутается в переплетениях скользких стеблей, захлебнётся и утонет. Филипп давно и окончательно убедился: чистокровному кау-ди-агва, чьи предки помогали португальским рыбакам вытягивать сети, никакие водоросли не страшны. Волноваться Филиппу следовало за себя: плавал он по-топорному. Он это понимал и купался всегда на мелководье.
Спрятав лодку в прибрежных камышах, расшитых понизу мохнатыми звёздочками трифоли, Филипп выгружал велосипед, ухватывал за рога и вёл вверх по крутоватому склону, сплошь заросшему валерианой, дягилем и баснословной плакун-травой, чей сок заставляет рыдать нечистую силу. Шерлок шагал следом, к его влажному меху приставали пыльца, лепестки, трушинки и прочий растительный мусор, который потом приходилось вычёсывать.
Выбравшись из низины, Филипп садился в седло. «Погнали?» — спрашивал он Шерлока, отвечавшего радостным тявканьем. Потом Филипп давил педали, стараясь всё-таки не слишком разгоняться, а Шерлок смирно рысил справа, пытаясь не отставать — и через два часа они прибывали в город, ещё не успевший превратиться в раскалённую солнцем бетонную духовку.
Оставив Шерлока сторожить велосипед Филипп заходил в супермаркет, брал тележку и сноровисто наполнял её всем, что требовалось робинзону, дабы продержаться на острове в компании с четвероногим Пятницей ещё одну неделю. Список покупок был длинен и включал бутылку пригодного для питья красного вина. Молоденькие кассирши кивали Филиппу, узнавая его — но не как известного писателя, а как выгодного клиента. Если они и читают фэнтези, то только женскую, почти равнодушно предполагал Филипп, а пожалуй что вообще ничего не читают — даже постингов в соцсетях...
Впрочем, разглядеть в нём автора «Осколков льда», «Пещеры Эола», «Тайных имён» и других бестселлеров даже преданнейшие поклонники наверняка не смогли бы — натуральный загар, тёмные очки, растрёпанные волосы и диковатая рыжая борода делали опознание кумира крайне затруднительным. Шерлок — атрибут всех обложечных фотопортретов Филиппа — тоже выглядел непохоже на самого себя, ибо носил летнюю стрижку — не «подо льва», а «под ретривера»: с ней и псу не так жарко, и хозяину меньше возни с грумингом. От самых знаменитых в русском фэндоме кудрей осталось меньше дюйма курчавой шерсти да кисточка на кончике хвоста — а ведь именно за шикарные, турмалиново-чёрные локоны Шерлок когда-то и получил свою кличку. Филипп не считал нужным сообщать журналистам об этой детали — и потом отказывал каждому интервьюеру, имевшему наглость заявить от имени Филиппа, что пёс был назван из уважения к бессмертному сыщику, главному герою «Собаки Баскервилей».