Опуская на землю зловещий тюк, я проигнорировал вопрос в глазах грума и передал лошадь, чтобы о ней позаботились и почистили. Мой плащ не смог полностью скрыть содержимое тюка, когда я перекинул его через плечо и зашагал к заднему входу во дворец. Преисподняя скоро потребует оплаты счетов.

Я обогнул плац и прошел по тропе, что вела к южной части дворцового сада. Еще несколько взглядов по сторонам. Меня по-прежнему могли заметить, но это куда менее неловко, чем переть через главный вход, где всегда толчея. Проклятье.

И еще раз проклятье. На неприятности, коих, как я понимаю, у меня в изобилии. Но те, кто имеет неприятности, возможно, что-то получает взамен. Некая идеальная форма сложного процента.

Возле фонтана на дальнем краю сада болталось несколько бездельников. А также среди кустов возле тропы ходила парочка стражников. Стражники видели, как я прохожу, затеяли короткий спор и принялись упорно смотреть в другую сторону. Умно.

Хотя секс и возглавляет львиную долю перечней народного интереса, у каждого найдется еще пара занятий, которыми приятно побаловаться в свободное от главного дела время. Для меня, Корвин, это — стучать по барабанам, пребывать высоко в воздухе и играть в азартные игры — особых приоритетов нет. Ну разве что парение — на планерах, воздушных шарах и прочее воздухоплавание — слегка перевешивает; но, знаешь, это сильно зависит от настроения. То есть: спроси меня попозже, и из вышеперечисленного я назову что-нибудь другое.

Зависит от того, чего на сей момент хочется больше всего.

Так вот, несколько лет назад я болтался здесь, в Янтаре. Ничем особенно не утруждаясь. Просто нанося визиты и досаждая. Папа еще ошивался здесь, и когда я заметил, что он впадает в одно из своих вздорных настроений, то решил, что самое время пойти прогуляться. На подольше. Я частенько замечал, что нежность его ко мне имела тенденцию возрастать прямо пропорционально расстоянию. На прощанье он дал мне шикарный хлыст для езды — как я понял, чтобы подстегнуть процесс привязанности. Но все же это был очень хороший хлыст — оправленный в серебро, прекрасно отделанный, — и я нашел ему хорошее применение. Я решил пойти поискать и собрать коллекцию простых удовольствий в одном из укромных уголков в Тени.

Поездка была долгой — подробностями я тебя утомлять не буду, — а уголок этот, как это обычно бывает, находился весьма далеко от Янтаря. На этот раз я не искал края, где бы я был особенно важным и выдающимся. Это весьма быстро и утомляет, и ввергает в затруднения, в зависимости от того, насколько ответственным ты захочешь стать. Так вот, я хотел быть безответственным ничтожеством и просто получать удовольствие.

Я внимательно рассматривал Рэндома, помня, каким великим карточным игроком он был. Лжет он по-крупному или слегка блефует, глядя на него, я мог гадать с тем же успехом, что и при осмотре валета, скажем, бубен. Кстати, эта история тоже еще та. В ней так много странного, что звучит она весьма правдоподобно.

— Перефразируя Эдипа, Гамлета, Лира и всех этих парней, — сказал я, — желал бы я все это знать давным-давно.

— Но это действительно первый случай, когда я наконец смог тебе все рассказать, — сказал Рэндом.

— Верно, — согласился я. — К несчастью, только твоей сказки и не хватало для прояснения происходящего: она лишь усложнила головоломку. Которая и без того сплошное ловкачество, передергивание. Вот — мы с черной дорогой, бегущей к подножию Колвира. Дорога проходит сквозь Тень, и по ней успешно пересекают Тень всякие твари — чтобы осаждать Янтарь. Нам неизвестна истинная природа сил, стоящих за нашествием, но они определенно пагубны и явно набирают силу. Какое-то время я ощущал вину за это, потому что связывал со своим проклятием. Да, я обрушил проклятие на нас. Но проклятие или не проклятие, все в конечном счете сводится к некой реальности, с которой можно сражаться. Что мы и намерены делать. Ну а всю эту неделю я пытался понять роль Дары. Кто она на самом деле? Что она такое? Почему ее так заботило испытание Образом? Как она ухитрилась пересечь его? И финальная угроза… «Янтарь должен быть разрушен», — сказала она. То, что это случилось одновременно с атакой по черной дороге, кажется не просто совпадением. Разделять эти факты — смысла нет, скорее это лоскутки одного одеяла. И все ведет к тому, что где-то здесь в Янтаре есть предатель: смерть Кэйна, записки… Кто-то здесь или содействует внешнему врагу, или вообще целиком и полностью ведет всю интригу. Теперь через этого парня ты связываешь с интригой исчезновение Брэнда, — я слегка подопнул труп ногой. — Все указывает на то, что и папина смерть или отсутствие — тоже часть этого. Но если это так, то все творится в рамках большего заговора — тщательно сработанного — деталь за деталью в течение многих лет.

Когда я вернулся, Флори и Рэндом ждали меня в моих комнатах. Взгляд Рэндома сначала уткнулся в подвеску, потом встретился с моим. Я кивнул.

Я повернулся к Флори, слегка кивнув и ей.

— Сестра, — сказал я. — Было время до, и есть время после.

Флори выглядела как-то испуганно, что было к лучшему. Тем не менее она улыбнулась и взяла меня за руку.

Роща Единорога расположена в Ардене к юго-западу от Колвира, возле того выступа, где земля начинает завершающий спуск в долину, названную Гарнатской. С тех времен, как Гарнат был проклят, сожжен, завоеван и отвоеван обратно, все последние годы примыкающие возвышенности стояли непотревоженными. Роща, где, по заявлению Папы, многие века назад он видел единорога и пережил необычайные события, что привели к возведению этого зверя в покровители Янтаря и размещению его на гербе, была настолько близко, насколько это определяет выражение «невдалеке», но почти не видна на длинной панораме через Гарнат к морю — двадцать-тридцать шагов от самого края событий: асимметричная прогалина, где из толщи скалы сочился родник, натекая в чистый бассейн, переливаясь в крошечный ручей, что прокладывал себе путь в сторону Гарната и вниз по нему.

Вот куда поехали мы с Джерардом на следующий день. Первый час застал нас на полдороге от Колвира, и тут солнце рассыпало по океану хлопья света, а затем швырнуло полный ковш в небо. Пока солнце бесчинствовало, Джерард натянул поводья. Затем спешился и взмахом предложил мне сделать то же самое. Я так и сделал, оставив Звезду и вьючную лошадь возле его огромного пегого коня. Я прошел вслед за Джерардом, наверное, с дюжину шагов к ложбине, наполовину заполненной гравием. Он остановился, и я нагнал его.

— Что такое? — спросил я.

Джерард повернулся и взглянул мне в лицо; глаза его были прищурены, а челюсти крепко сжаты. Он расстегнул плащ, снял, свернул и положил на землю. Отстегнул перевязь меча и бросил поверх плаща.

Яркая вспышка озарения по мощи сравнялась с необычным солнцем…

Это был он… На свету мне явилось то, что до сих пор я видел лишь светящимся в полумраке: Образ, великий Образ Янтаря

[48]

, брошенный на овальный берег под-над странным небом-морем.

…И благодаря странному чувству, что связывало нас, я знал, что он — настоящий. Что означало — Образ в Янтаре был лишь первой его тенью. Что означало…

Это означало, что сам Янтарь вынесен куда-то за пределы Янтарных владений, Ратн-Я и Тир-на Ног’т.

[49]

То есть это место, к которому мы пришли, по праву первенства и формы было подлинным Янтарем.

Стоя у поврежденного Образа и разглядывая лицо человека, который мог быть, а мог и не быть сыном Рэндома, который, может, умер, а может, и не умер от ножевой раны, нанесенной из Образа, я отвернулся и мысленно сделал гигантский прыжок назад, чтобы еще раз проиграть события, которые привели меня в эту точку необычного откровения. Не так давно я узнал столь много нового, что события последних нескольких лет остались, казалось, совсем в другой жизни, не той, в которой я жил сейчас. Последние дела и много чего прочего, что оказалось вовлечено в эту историю, опять перетасовали все понимание расклада.

Я понятия не имел о своем имени, когда очнулся в Гринвуде — частной больнице в северной части штата Нью-Йорк, где провел две абсолютно пустые недели, последовавшие за аварией. И лишь недавно поведали мне, что авария была организована моим братом Блейсом и произошла сразу же после моего побега из Портеровской больницы в Олбэни. Я выудил эту историю из своего брата Брэнда, который, собственно, и засадил меня в Портеровскую по подложному психиатрическому свидетельству. В Портеровской я несколько дней подвергался электрошоковой терапии; результаты были сомнительны, но, по-видимому, вызвали возвращение некоторых воспоминаний. Скорее всего, это так напугало Блейса, что он предпринял покушение на мою жизнь, прострелив парочку шин моего автомобиля на крутом повороте дороги у озера. Это стоило бы мне жизни, не держись Брэнд на шаг позади Блейса, чтобы подстраховать свое капиталовложение — то есть меня. Брэнд сказал, что брякнул копам, выудил меня из озера и оказал первую помощь, пока не прибыла подмога. Но вскоре Брэнда пленили бывшие партнеры — Блейс и наша сестричка Фиона, — которые поместили его в охраняемую башню в мире, расположенном далеко в Тени.

Существовали две политические клики, замышлявшие и контрзамышлявшие посягательства на трон, оттаптывавшие друг другу пятки, дышавшие в затылок и делавшие друг другу любые гадости, что могли прийти им в голову. Наш брат Эрик, подпираемый братьями Джулиэном и Кэйном, готовился взять трон, долгое время вакантный из-за необъяснимого отсутствия нашего отца Оберона. Необъяснимого для Эрика, Джулиана и Кэйна, само собой. Для другой группировки, включающей Блейса, Фиону и — в прошлом — Брэнда, оно необъяснимым не было, потому что именно они и были виновны в отсутствии Папы. Именно они, сговорившись, и затеяли интригу, чтобы открыть Блейсу дорогу к трону. Но Брэнд допустил тактическую ошибку, попытавшись заручиться поддержкой Кэйна в игре за трон, а Кэйн решил, что лучше сторговаться с Эриком. Это поставило Брэнда под плотный надзор, но не открыло личности его партнеров. Примерно в это же время Блейс с Фионой решили задействовать против Эрика своих тайных союзников. Брэнд заколебался, испугавшись мощи призванных сил, и в результате был отвергнут Блейсом и Фионой. Затем, со всей сворой преследователей на хвосте, он решил полностью нарушить равновесие сил путешествием на тень Земля, где столетия назад меня бросил умирать Эрик. К тому времени Эрик уже знал, что я все-таки не умер, но страдаю тотальной амнезией

Пока Фиона и Блейс разбирались с Брэндом, Эрик связался с Флори. Она организовала мой перевод из клиники, куда меня увезла полиция, в Гринвуд со строгим указанием держать меня под наркотиком, пока Эрик готовится к своей коронации в Янтаре. Вскоре после этого было нарушено идиллическое существование нашего брата Рэндома в Тексорами, когда Брэнд ухитрился отправить ему весточку в обход обычных семейных каналов — то есть Козырей — с просьбой об освобождении. Пока Рэндом, который блаженно не состоял ни в одной из грызущихся за власть партий, разбирался со своими делами, я ухитрился сам себя освободить из Гринвуда, по-прежнему не имея памяти. Вытащив у перепуганного гринвудского директора Флорин адрес, я отправился к ней домой в Уэстчестер. Немного, но хитро блефанув, я поселился там в качестве гостя. Между тем для Рэндома попытка спасти Брэнда оказалась неудачной. После того как он прирезал змееобразного стража башни, ему пришлось бежать от внутренней охраны, приспособив для этого одну из странных местных движущихся скал. Тем не менее стражи — крутая банда не совсем человекообразных парней — преуспели в преследовании его сквозь Тень, трюк, обычно невозможный для большинства не-жителей Янтаря. Затем Рэндом свалил на тень Земля, где я водил Флори по дорожкам недоразумений, одновременно пытаясь найти подходящий маршрут для просветления собственных мозгов. В ответ на мои уверения, что он будет под моей защитой, Рэндом пересек континент и прибыл к нам, уверенный, что преследователи — мои творения. Когда я помог уничтожить их, он озадачился, но решил не поднимать этого вопроса, раз уж я вроде как занялся некими личными маневрами в направлении трона. И Рэндом с легкостью уговорился переправить себя через Тень в Янтарь.

Мы сидели в молчании. Рэндом закончил рассказ, а Бенедикт разглядывал небо над Гарнатом. Лицо его ничего не выражало. Я давным-давно научился уважать его молчание.

Наконец Бенедикт кивнул, один раз, резко, и, повернувшись, взглянул на Рэндома.

— Я давно подозревал нечто подобное, — объявил он, — из того, на что годами намекали Папа с Дваркином. У меня складывалось такое впечатление, что существовал изначальный Образ, который они то ли нашли, то ли создали, а наш Янтарь стал лишь его тенью, примерно равной ему по силе. Но я так и не добился никаких указаний, как можно добраться до изначального Образа.

Бенедикт кивнул на Гарнат.

Когда я постучал, она спросила, кто там, и я ответил.

— Минуточку.

Я услышал ее шаги, а затем дверь приоткрылась. Виалль была лишь немногим выше пяти футов и впечатляюще стройна. Брюнетка с красивыми чертами и с очень тихим голосом. Одежда в красных тонах. Незрячие глаза смотрели сквозь меня, напоминая мне о моей прошлой тьме, о боли.

— Рэндом, — сказал я, — просил передать, что он чуть задержится, но беспокоиться не о чем.

Я старался держать лицо подальше от света и говорить тихо.

— Не совсем, — сказал я. — Не совсем.

Дваркин вздохнул.

— Тебя не удается убедить.