Шифровальный отдел Большого дома работал в три смены. Самой напряженной всегда считалась ночная, потому как секретные документы обычно передаются по ночам, под покровом темноты, когда шифрованным текстам сподручнее преодолевать пространства планеты. Последние годы ввиду непрерывных сокращений и переименований КГБ опытные шифровальщицы покинули место работы, – одни ушли в коммерческие структуры, другие – на пенсию, где продолжали по инерции разгадывать ребусы и кроссворды, поэтому в ту ночь, когда началась наша история, в отделе бодрствовали лишь молоденькая шифровальщица Тонечка и старая грымза Зинаида Евгеньевна, которая получала шифровки еще от Рихарда Зорге.

Зинаида Евгеньевна только что приняла телегу на двенадцати листах от японского резидента и привычно, не заглядывая в гроссбух дешифратора, переписывала сообщение русским текстом на бумагу. Компьютеров Зинаида Евгеньевна не признавала.

– Вот чурка! – комментировала она информацию японского резидента. – Пишет, что премьер-министр замешан в махинациях. Об этом в газетах позавчера писали.

– А у меня – из Парагвая, – отозвалась Тонечка. – Очень интересно, только многое непонятно.

– Что там интересного может быть – Парагвае-то? – проворчала Зинаида Евгеньевна.

Жрать в доме было нечего.

Позавчера мать продала за доллар последнюю мельхиоровую вилку и тут же пропила его со своим сожителем Семеном, одноногим ветераном Корейской войны.

Правда, Семен утверждал, что ногу ему оторвало во Вьетнаме, но как он мог там оказаться? Во Вьетнаме наши, как известно, не воевали. Не воевали они и в Корее, но это официально. Негласно же Семен летал на северокорейском самолете стрелком-радистом и лично сбил одну «летающую крепость». Обмен американской «летающей крепости» на оторванную ногу плюс медаль «За отвагу», которую Семен тоже давно пропил, был вполне выгоден. И сам Семен так считал. Корею же перепутал со Вьетнамом по давности лет и благодаря хроническому алкоголизму.

Да и мудрено ли перепутать две столь отдаленные страны, населенные весьма похожими существами?

Семен, пропивая вилку, все удивлялся: «Знать бы во Вьетнаме, что на доллары пить придется, я бы их там мешок насшибал!» Врал, наверное.

Когда Иван сообразил, что стреляют, первым движением его было – выхватить пистолет, а вторым – упасть на тротуар. Второе движение удалось лучше, и Иван упал рядом с подкатившим «мерседесом», из которого началась пальба. Он прижал щеку к пыльному тротуару, успевая фиксировать события, происходящие в окнах ремонтируемого дома, ибо голова Ивана оказалась повернутой именно туда.

Рабочие в спецовках, только что занимавшиеся мирным ремонтным делом, побросали мастерки, выставили в пустой проем окна первого этажа пулемет и ответили на нападение такой же беспорядочной пальбой.

Иван на мгновение приподнял голову в надежде увидеть автомобиль патрульной милицейской службы, но заметил вокруг только разбросанные по тротуару тела земляков. Кто из них был жив, кто мертв – поди догадайся.

Несомненно живой была лишь девушка метрах в тридцати от Ивана, которая, лежа на животе, заглядывала сверху в видоискатель «Любителя», невзирая на выстрелы.

Иван снова уронил голову на тротуар и принялся напряженно размышлять, как не ронять достоинства.

В пресс-центре бывшего Управления КГБ, а ныне Управления Федеральной службы безопасности готовились к пресс-конференции для российских и иностранных журналистов. Такие пресс-конференции были еще в новинку для бывалых сотрудников КГБ, привыкших, что буквально все сведения касательно деятельности этого учреждения составляют государственную тайну, но и они мирились с веяниями времени. Хотя не любили эти веяния. Тайно работать проще.

Особенно же не любили журналистов – это наглое и продажное племя, которое в былые годы рассыпалось перед чекистами в комплиментах, а теперь не уставало поливать грязью. Потому пропускной режим на пресс-конференциях был особенно жесток.

Фотокорреспондент Ольга Пенкина хорошо это знала, поэтому запаслась удостоверением молодежного агентства «НИКА», а не одиозного «Курьера». «НИКА» расшифровывалось как Независимое информационно-коммерческое агентство, печатало новости и рекламу, но больше всего – скандальную хронику. В «НИКЕ» работал приятель Ольги вечный тусовщик Миша Зуйков, он-то и исхлопотал удостоверение.

Однако на прапорщика в дверях здания удостоверение «НИКИ» не произвело никакого впечатления.

– Вас нет в списке, – заявил он.

Зал пресс-центра был заполнен журналистами до отказа. Четверка представителей служб безопасности расселась за столом, где таблички с наименованием должности, звания и фамилии имелись лишь у двух центральных мест, а именно – у мест Карамышева и Редькина. Места российских Фантомасов никаких данных не имели.

Карамышев придвинул к себе микрофон и начал говорить.

– Дамы и господа! Уважаемые товарищи! В соответствии с программой усиления борьбы с организованной преступностью и договоренностью между российскими компетентными органами и Интерполом на длительную стажировку за рубеж отправляются два сотрудника российских служб безопасности. Ранее подобные акции хранились в глубокой тайне, однако политика гласности, проводимая в нашей стране, вносит свои коррективы в работу милиции и службы безопасности. Мы хотим представить вам агентов, вы можете задать им вопросы. Надеюсь, не нужно объяснять, почему они в таком виде. Определенные круги у нас и за рубежом дорого заплатили бы за то, чтобы иметь их фотографии… Прошу вопросы.

Первой подняла руку пожилая иностранная леди, увешанная десятком фотоаппаратов, под тяжестью которых она колебалась, едва не переламываясь в пояснице.

– Журнал «Тайм». Соединенные Штаты Америки, – представилась она на плохом русском языке. – Какого рода задание будут выполнять агенты?

Куда же понесло вас, любезные вы мои? Куда понесло меня вместе с вами?

В Касальянку!

Да видел ли кто эту Касальянку, знает ли что о ней? Может, вовсе нет никакой Касальянки, лишь кричат какаду в сумрачной сельве над Амазонкой да скалятся из мутной воды зеленые аллигаторы-кайманы.

Ни души во всей Амазонии, хоть пройди ее всю из края в край с револьвером наизготовку.

Но вот звук из прошлого века: было, говорят, в тех местах поселение русских народников, сбежавших от царизма и основавших на краю света колонию социалистического толка. Об этом писал журнал «Нива» в 1903 году, а граф Лев Толстой переписывался с тамошним главным колонистом Петром Молочаевым, имея даже намерение посетить Касальянку, но не успел.

Вертолет завис над площадкой, подняв тучи пыли, затем начал медленно снижаться и наконец коснулся колесами земли Южной Америки.

Открылась дверца, пилот сбросил лесенку, и из кабины выглянули Иван и Вадим в тельняшках.

– Ого! – сказал Иван.

Все выглядело так, как обычно бывает при встрече официальной правительственной делегации. С правой стороны замер строй солдат в экзотической военной форме с винтовками. Солдаты по виду были метисами. Слева стояла разномастная толпа, более всего напоминавшая ораву анархистов времен революции, как их принято было изображать в кинофильмах недавних лет. В центре, на ковровой дорожке, ждал желанных гостей дон Перес де Гуэйра на костылях с одной загипсованной ногой. По бокам от него навытяжку стояли Максим и Федор в генеральских мундирах той же экзотической формы. За ними разместился оркестр, состоящий из двух гармошек и трех балалаек.

– Ну, кто первый пойдет? – нетерпеливо спросил Вадим.

Парад войск Касальянки принимал новый министр обороны Федор, командовал парадом начальник генерального штаба Максим.

Надо сказать, очередная смена имиджа контрабандистов– бриллиантщиков, которые внезапно превратились из монмартрских художников в генералов, пошла им явно на пользу. Смотрелись они гораздо убедительнее, чем на Монмартре. За два дня успели ознакомиться с делами, провести строевой смотр и небольшое учение, состоявшее в сборке и разборке имевшегося на вооружении автомата Калашникова, который по традиции вручался лучшему бойцу. Вся армия минут сорок разбирала автомат, но собрать не смогла. Главнокомандующий и его заместитель, вспомнив школьный курс военной подготовки, собрали автомат. Он достался Хосе Лауренсио Хименесу, молодому бойцу-гвардейцу. В армии Переса все были метисы и все – гвардейцы. Всего бойцов насчитывалось тридцать четыре человека и два капрала.

Эта армия под звуки тех же балалаек бодро промаршировала мимо президента и гостей, и Перес пригласил прибывших в здание аэропорта на пресс-конференцию.

Долговязый министр-радист снова поволок микрофонную стойку, а министр печати и информации побежал вперед организовывать место встречи с журналистами. Журналистов было двое – сам министр и Пенкина.

– Я его узнала, – шепнула Ольга Ивану.

После пресс-конференции, на которой Перес отбивался от вопросов Пенкиной о правах человека в Касальянке, а Биков острил, что права есть, а человеков нет, президент пригласил донью Исидору и Бранко в кабинет, находившийся тут же, в аэровокзале, который по совместительству оказался президентским дворцом.

Министры в это время накинулись на халяву, состоявшую из копченых ножек Буша, квашеной капусты и немерянного количества водки. Интерполовцы последовали общему примеру и уже через два стакана их нельзя было отличить от министров. Такие же вдохновенные.

Кабинет Переса был обставлен в неожиданном стиле любителя путешествий: карты, чучела птиц и животных, огромный глобус. Прислонив костыль к столу, Перес не без труда уселся на стул, скрестил руки на груди и несколько секунд испытующе глядел на своих подручных.

Бранко виновато переминался с ноги на ногу, донья же делала вид, что происходящее ее не касается. Она подошла к чучелу фламинго и погладила его по длинной изогнутой шее.

– Ну что? Опять динамит плохой? – укоризненно начал Перес, глядя на Бранко. – Хоть бы одного взорвал, ей-богу! Как заколдобило! Теперь возись с ними.

Пенкина не участвовала в общей пьянке, потому что Биков засадил ее за коммюнике. Он обещал Пересу коммюнике к вечеру.

Ольга никогда не писала коммюнике. Ей было интересно.

Они устроились в том же зале, где проходила пресс-конференция. Биков вел себя суетливо, зачем-то закрыл дверь на ключ, часто вытирал пот.

– Зачем дверь закрыл? – прямо спросила Ольга.

– Секретность, Пенкина, секретность… – озабоченно проговорил Биков и принялся опускать жалюзи.