Европу издревле тревожил иррациональный страх перед загадочной, невероятно огромной, хотя и отстающей от Запада в своем экономическом развитии, но вместе с тем сказочно богатой как своими недрами, так и потенциальными возможностями Россией, перед малопонятными идеалами и необычным для европейцев менталитетом русских. Высочайшие темпы экономического развития России в начале 20 столетия свидетельствовали о том, что уже через два, три десятилетия империя может вырваться в мировые лидеры и диктовать свои условия демократиям. Для того чтобы не дать восточному соседу осуществить эту цель, независимо друг от друга как Германия, так и Антанта уже в ходе Первой мировой войны решили раздробить Российскую империю на целый ряд подвластных им сателлитов и одновременно изначально враждебных по отношению друг к другу государств.

Объективные условия для реализации этих сатанинских проектов были созданы породившими в стране всеобщий хаос Февральской и Октябрьской революциями и, в особенности, вспыхнувшей после этого гражданской войной. В результате вначале Германией были отторгнуты от России Польша, Прибалтика, часть Украины и Белоруссии, а затем с помощью Антанты эти территории приобрели статус государственной независимости или же вошли в состав других государств. Однако в 1939- 40 годах Сталиным значительная часть ранее насильственно отторгнутых территорий была вновь возвращена в состав СССР.

В 1941 году Гитлер продолжил реализацию немецкой программы захвата жизненного пространства в России, но на этом сломал себе шею. Тем не менее, в 1991 году Запад, используя допущенные КПСС грубые экономические и политические просчеты с помощью своих московских агентов влияния, наконец, все же развалил великую империю на 15 независимых государств. При этом фантастический успех проекта развала СССР породил на Западе новые планы дальнейшего раздела России.

Октябрьская революция и приход к власти большевиков создали перед Антантой серьезнейшую проблему. Поскольку помощь союзникам со стороны США практически еще не начала поступать, то сепаратный мир России с Германией, в принципе, мог бы обернуться разгромом Запада. Поэтому Антанте в тот момент времени было необходимо любыми средствами сковать как можно большие силы немцев на Востоке, а эта задача могла быть решена с помощью нарождающегося белого движения, изначально являвшемся естественным союзником Запада.

И первая реакция Запада на большевистский переворот в России исходила именно из такого видения ситуации. В этой связи 3 декабря 1917 года МИД Великобритании посылает своему послу в России Дж. Бьюкенену следующую телеграмму:

Однако эта начальная и, казалось бы, вполне естественная позиция Запада уже вскоре была коренным образом пересмотрена на англо-французской конференции, состоявшейся 23 декабря 1917 года в Париже. Если ранее МИД Великобритании заявлял, что Алексеев и Каледин являются единственной надеждой Антанты, то тут английские министры стали именовать русских генералов реакционерами, от которых надо держаться подальше:

На заседании британского кабинета 14 ноября 1918 года, наконец, было принято решение де-факто признать одно из белых правительств России. Речь шла о Директории, сформированной 22 сентября в Уфе, в которую вошли пяти членов, большинство которых были прозападно настроенными масонами.

Одновременно была признана необходимость всячески поддержать вновь образовавшиеся государства от Балтики до Черного моря, сохранить военное присутствие в Мурманске и Архангельске, установить контакты с генералом Деникиным, собиравшим силы на Юге России, и оккупировать в Закавказье железнодорожную линию от Баку до Батума. Но при этом категорически отвергалась идея организации крестового похода против большевиков, поскольку

«народ России не просил об этом».

17 ноября в Форин офисе уже была составлена телеграмма о признании Директории, однако на следующий день в Омске произошел переворот. Верховным Правителем Российского государства был провозглашен адмирал Колчак. Приход к власти «реакционера» так не понравился Лондону, что было решено не признавать этого самозванца. В этот же день в Баку высадились две тысячи британцев под командованием генерал-майора Томсона, а на следующий день в Одессе высадились 1800 французов и марокканцев. Затем союзниками были заняты Севастополь, Николаев и Херсон.

Однако уже 31 декабря на заседании военного кабинета Ллойд Джордж высказался против продолжения военного вмешательства в России и заявил, что после поражения Германии дальнейшая английская политика по отношению к Москве должна строиться исходя из того, что

«большевизм рухнет сам»

.

Тем временем вопрос о признании правительства Колчака вновь был поднят на встрече лидеров союзных держав, состоявшейся 26 мая, где президент США Вильсон все-таки согласился подписать послание Верховному Правителю России. Однако при этом он жестко оговорил предлагаемую Западом помощь боеприпасами, снаряжением, продовольствием и добровольцами вполне определенными политическими условиями, включающими в себя:

В отличие от Колчака, Юденича и Деникина большевики легко шли на признание государств, искусственно сфабрикованных Западом на территории Российской империи. 31 августа они обратились к марионеточному правительству Эстонии с предложением начать мирные переговоры. Впрочем, фактически это предложение было обращено не столько к Эстонии, сколько к Антанте, без помощи которой ни о какой независимости эстонских сепаратистов не могло бы быть и речи. Аналогичные предложения были сделаны Москвой правительствам Латвии, Литвы, Финляндии. Таким образом, советы пошли на существенные территориальные уступки ради достижения мира, хотя эти уступки и были значительно меньшими, чем это было сделано Лениным при подписании Брестского договора.

Так, например, Эстония кроме признания своей независимости выторговала еще и три уезда Псковской губернии, часть золотого запаса Российской империи, и обещание советской стороны отказаться от антиправительственной деятельности в Эстонии. На таких условиях 2 февраля 1920 года был подписан Тартуский мирный договор. По своей сути этот договор был генеральной репетицией соглашения с Антантой, первым экспериментом контракта с буржуазными государствами. Вскоре аналогичные соглашения были подписаны с Латвией, Литвой, Финляндией и Польшей.

В результате большевики удовлетворили минимум требований Антанты. На западной границе Советской России были созданы буферные государства. Хотя при этом Лондон и Париж так и не смогли отторгнуть от России большую часть Украины, Закавказье и Среднюю Азию.

18 ноября 1920 года британский кабинет большинством голосов одобрил предстоящее заключение торгового соглашения с Советской Россией, который был подписан в марте 1921 года. С подписанием этого договора Британия де-факто признала правительство большевиков.

Советско-британское торговое соглашение имело огромное значение, и его не случайно называли торгово-политическим. Фактически оно положило начало более широкому процессу нормализации отношений между Москвой и странами Запада. Уже в 1921 году аналогичные договоры с Советской Россией заключили Германия, Норвегия и Австрия.

Политическое решение о военно-техническом сотрудничестве между Германией и СССР было принято еще в 1922 году, когда советская республика лежала в руинах после кровопролитной гражданской войны, а Москва находилась в международной изоляции и крайне нуждалась как в союзниках, так и в торговых партнерах.

После того как на конференции в Генуе советской делегации так и не удалось договорится с Антантой о нормализации экономических и политических отношений, Москва пошла на сепаратное соглашение с немцами, подписав 16 апреля в Рапалло советско-германский договор.

В результате подписания Рапалльских соглашений были установлены дипломатические отношения между Германией и СССР и сняты взаимные претензии между нашими странами по итогам ПМВ. Договор не содержал никаких тайных договоренностей о военном союзе, однако его 5-я статья предоставляла возможность заключать дополнительные соглашения о военно-промышленном сотрудничестве.

Соответствующий протокол о намерениях был подписан в Берлине 29 июля генерал-майором генерального штаба рейхсвера Хассе и членом РВС Республики Розенгольцом. Поскольку военно-техническое сотрудничество между Москвой и Берлином противоречило условиям Версальского договора, то соответствующие договора были секретными.

Однако Москва никогда не признавала Версальского договора и, поэтому, не имела никаких обязательств по его соблюдению. Тем не менее, факт секретного советско-германского военно-технического сотрудничества породил массу слухов о том, что на территории СССР якобы ковался фашистский меч, что и ныне широко используется антисоветскими провокаторами для того, чтобы навесить на СССР ярлык поджигателя войны.

Если поверить Резуну, то буквально с момента образования Советского Союза ему могла угрожать только возрожденная мощь Германии:

Здесь резонно задать встречный вопрос, а разве до прихода Гитлера Германия представляла для СССР военную опасность? Или же Москва была заинтересована в том, чтобы Веймарская республика оставалась бы беззащитной и в любой момент могла бы быть разодрана Францией и ее восточными сателлитами. Ведь Польша в этом случае могла бы значительно усилиться и представлять еще большую угрозу безопасности Советскому Союзу? Разве Германия тех лет не являлась единственной военно-политической союзницей Советской России? Так почему же Сталин должен был препятствовать созданию минимально-достаточного оборонного потенциала Германии.

Ведь в то время никто не мог даже предположить, что через десять лет к власти в Берлине придет сумасбродный ефрейтор и поставит своей целью завоевание жизненного пространства на Востоке, а Запад, в свою очередь, начнет вооружать фашистов и усиленно подталкивать их к войне с СССР.

Впрочем, у Резуна навязчивая идея: якобы Сталин был настолько гениальным злодеем, что все заранее предвидел на десятилетия вперед и вооружал Германию исключительно для того, чтобы со временем немцы развязали новую европейскую войну, которая, разумеется, должна была бы закончиться победой мировой революции:

Официальное соглашение о создании авиационной школы и складов авиационных материалов в Липецке было подписано в Москве 15 апреля 1925 года. В этом же году на средства «Рурского фонда» для школы в Липецке были закуплены и доставлены в СССР 50 истребителей «Фоккер Д-ХШ». Позднее немцы предоставили школе еще несколько самолетов фирмы «Хайнкель» «XD-17» и «XD-33», двухместный истребитель «Альбатрос» и средний бомбовоз фирмы «Юнкерс». К концу 1928 года в составе школы находились 62 самолета, 213 пулеметов, 19 автомобилей, 2 радиостанции…

Первичное обучение немецкие летчики проходили в Германии в многочисленных школах гражданской авиации и спортивных союзах. Так, например, к 1933 году только немецкое общество «Спортфлюг» подготовило 3200 летчиков и 17 тысяч планеристов. Здесь же они осваивали азы военного искусства. Наиболее способные из курсантов направлялись на своеобразные курсы повышения квалификации, в липецкий авиацентр.

Одновременно с 1926 года в Липецке под руководством немецких инструкторов проходили стажировку и советские летчики, а также проводились совместные тактических учений с другими родами войск РККА. Уже за первый год работы летной школы в ней прошли тренировку на истребителях 16 советских военлетов, техподготовку — 45 авиамехаников и до 40 высококвалифицированных рабочих.

С середины 1927 года липецкий авиацентр приобрел важное значение как испытательный полигон, — там отрабатывались оптимизация ведения боевых действий в воздухе, включая бомбометание из различных положений, проводились испытания боевых самолетов, изготавливавшихся авиастроительными фирмами Германии, а также авиаприборов, предназначенных для оснастки самолетов — бортовое оружие, оптические приборы, бомбы и т. д. Фоккеры были снабжены бомбометательными приспособлениями и опробованы в действии. Таким образом, именно в авиационной школе под Липецком был испытан первый истребитель-бомбардировщик.

Под руководством офицеров управления вооружений рейхсвера и с привлечением технических специалистов соответствующих германских фирм-производителей в Липецке стали проводиться интенсивные испытания новых боевых самолетов, авиационного оборудования и вооружения. Это позволило немцам подготовить там несколько типов самолетов, которые успешно прошли все испытания, считались годными для серийного производства и условно были приняты на вооружение райхсвера. Так в Липецке прошли испытания следующие типы немецких самолетов: Хе-45, Хе-46, Хе-51, «Арадо 64–65», «Юнкере К-47» и До-11.

Изначально предполагалось, что советско-германская танковая школа начнет работать с июля 1927 года, но ее строительство затянулось, и к практической работе школа приступила только в 1929 году. Официально в СССР школа числилась как Технические курсы ОСОАВИАХИМа (ТЕКО).

Начальной материальной базой «Камы» служили шесть танков, поставленные в мае 1929 года «Крупном». На следующий год в школу из Германии прибыли еще четыре легких танка: два танка фирмы «Даймлер-Бенц» и два английских танка фирмы «Карден-Ллойд». Здесь необходимо заметить, что, несмотря на версальские запреты, начиная с 1925 года германскими фирмами «Крупп», «Райнметалл» «Даймлер» велись работы по разработке новых танковых конструкций, а основные немецкие танкостроительные производства после ПМВ были перебазированы в Голландию, где успешно и производили танки.

В первой половине 1929 года танковая школа приступила к практическому обучению. В первую группу входило 10 немецких и 10 советских курсантов. Учебная программа «Камы» включала теоретический курс, прикладную часть и технические занятия. В рамках теоретического курса слушатели изучали типы танков и их общее устройство, конструкцию моторов, виды оружия и боеприпасов, тактику боевых действий танковых войск и вопросы взаимодействия, особенности материально-технического обеспечения на поле боя.

Прикладная часть включала обучение езде по ровной и пересеченной местности и в различных условиях: днем, ночью с использованием фар и без них, при использовании дымов; форсирование водных преград по дну, обучение стрельбе и проведение боевых стрельб, отработку действий в составе подразделений; способы взаимодействия с другими родами войск, вопросы управления в бою и на марше. На технических занятиях слушатели получали практику технического обслуживания и ремонта танков.

В этот период времени советское танкостроение находилось лишь в начальной стадии развития. Производство первого серийного советского танка Т-18 началось только в 1929 году. РККА была крайне заинтересована в получении наиболее полной информации о конструктивных особенностях и новейших технологиях немецкого танкостроения.

Если поверить небезызвестному «Суворову», то оказывается к власти Гитлера привел никто иной, как сам Сталин. Причем сделал это Иосиф Виссарионович якобы вполне осознанно и намеренно, потому как без Гитлера он не мог бы разжечь пожар новой мировой войны, а без мировой бойни невозможно было начать мировую революцию. Таким образом, Гитлер для Сталина являлся ни кем иным, как «Ледоколом революции»:

Бросается в глаза, что Резун намеренно подменяет позицию Сталина в вопросе войны и революции на позицию его политического противника — Троцкого, который, действительно, был помешан на идеях мировой революции и поэтому вся это «ледокольная» авантюра вполне могла бы быть реализована Львом Давыдовичем, приди он к власти в СССР.

Сталин же действительно был убежден в неизбежности новой империалистической войны, однако из этого вовсе не следует, что он был заинтересован в этой войне и уж тем более в том, что он стремился привести Гитлера к власти, специально для того, чтобы тот развязал новую мировую бойню. Вот что сам Сталин писал по этому поводу в Правде от 28 июля 1927 года:

Согласно точке зрения Резуна СДПГ делала все возможное для создания единого левого фронта борьбы с нацистами, и если ей это не удалось, то только потому, что Сталин запретил Тельману поддерживать социал-демократов:

Тем не менее, документы свидетельствуют, что Сталин вовсе не был таким уж ярым противником союза с социал-демократами, каким его изображает Резун. Так, например, на письмо Зиновьева от 31 июля 1923 года, в котором тот писал:

Сталин 7 августа отвечает:

Если поверить Резуну, то НСДАП в конце 1932 года была финансовым банкротом и находилась на стадии разложения, а фюрер фактически был уже политическим трупом:

По Резуну оказывается, что НСДАП была чисто рабочей партией, а у ее подлинных хозяев — пролетариев,

«не было больше денег»

для поддержки Гитлера. То есть до 1932 года деньги для поддержки нацистов у рабочих были, а в 1932 году денег больше не стало. И остается только удивляться, как до этого времени пролетарии умудрились собирать деньги на несколько дорогостоящих выборных кампаний, на издание многомиллионных тиражей фашистских газет и листовок, на содержание штурмовиков в количестве в несколько раз превышающим численность рейхсвера…

Так откуда же у нацистов брались деньги, обеспечивающие их далеко недешевую политическую деятельность? Ответ на этот вопрос можно получить, прочтя, скажем, стенограмму допроса обвиняемого Шахта американским обвинителем Джексоном на заседании Нюренбергского трибунала:

Впрочем, «Суворов» не останавливается только на косвенных обвинениях Сталина в проведении им политики «Ледокола революции». Этого Резуну явно мало, и он бросает обвинение лидеру коммунистов в том, что тот сам умышленно привел Гитлера к власти:

Заметим, что, гипотез, объясняющих феномен прихода к власти Гитлера, можно привести с десяток. Например, что фашистов привели к власти военно-промышленные магнаты, заинтересованные в получении сверхприбылей на производстве и торговле оружием; или что Гитлера привели к власти мировые олигархи, понимавшие, что фашизм — это лучшее лекарство от нарастающей красной угрозы; или что это было делом рук сионистов, которые с помощью еврейских погромов пытались организовать переселение больших масс европейских евреев в Палестину и т. д. и т. п.

Так что сама по себе любая как из этих, так и целого ряда аналогичных гипотез есть, не более чем, как одно из возможный предположений, и не более того. Для того чтобы предположение стало чем-то более серьезным — нужны соответствующие факты и доказательства.

Так как же, по мнению Резуна, Сталин смог спасти Гитлера и привести его к власти:

Благодаря щедрой помощи со стороны США и Англии, начиная со второй половины 30-х годов, Германия вновь стала политически и экономически доминировать на континенте, заметно потеснив при этом свою давнюю соперницу Францию. Однако несмотря на это правительство Чемберлена в рамках так называемой политики умиротворения Гитлера создало беспрецедентные условия для дальнейшего военно-экономическое усиления Третьего рейха, без чего фюрер навряд ли смог начать ВМВ.

В этой связи для историков всегда остается актуальным вопрос о тех мотивах, которые двигали Чемберленом при реализации его столь пагубной для судеб человечества внешнеполитической доктрины. Варианта здесь два: либо английский премьер добросовестно заблуждался относительно истинных намерений Гитлера (как вариант, Чемберлен якобы был умственно неполноценной личностью), либо он намеренно и сознательно провоцировал фашистов на войну против Советского Союза и таким образом желал обессилить обоих своих потенциальных противников, а в дальнейшем подчинить их своей воле.

Идея натравливания Германии на СССР начала витать в Лондоне уже вскоре после прихода Гитлера к власти. Вот как эти настроения описывает известный английский историк Лиддел Гарт в своей монографии «Вторая мировая война»:

Впервые же идеология умиротворения в развернутом виде, по-видимому, была изложена в августовском 1937 года меморандуме Гендерсона, который совсем неслучайно вскоре после написания этого нацистского по своей сути опуса был назначен послом Англии в Германии. Для проведения политики умиротворения Чемберлену в Берлине был нужен именно человек, который разделял бы нацистские идеи, и Гендерсон этому соответствовал почти идеально.

В меморандуме необходимость умиротворения Гитлера обосновывается тем обстоятельством, что альтернативой этому курсу якобы может стать только война Англии с Германией:

В ноябре 1937 года состоялся визит Эдуарда Галифакса в Берлин, сыгравший громадную роль в процессе подготовки новой мировой бойни. В ходе переговоров после того как Гитлер поставил перед посланником Чемберлена вопрос о необходимости возврата Германии колоний:

Галифакс ушел от прямого ответа на него, но взамен предложил фюреру альтернативу, дав ему от имени правительства Англии карт-бланш в вопросах территориального передела всех тех границ Восточной Европы, которые в скором времени нацисты и реализовали:

По сути, Галифакс предложил Гитлеру сделку: Германия должна отказаться от своих претензий на её бывшие колонии, а взамен за это ей обещалась свобода действий в Восточной и Центральной Европе. Надо заметить, что во время этой дискуссии Гитлер со своей стороны играл с Галифаксом как кошка с мышкой. Ведь всего за две недели до этого он на секретном совещании с военным руководством страны заявил, что жизненное пространство для Германии нужно искать в Европе, а возврат колоний, сейчас совсем неактуален для немцев:

Договоренности, достигнутые между Галифаксом и Гитлером, вскоре стали притворяться в жизнь. Уже в конце 1937 года австрийские нацисты, подстрекаемые и финансируемые из Берлина, стали проводить в стране кампанию, направленную на дестабилизацию австрийского государства. А вскоре австрийские фашисты получили из Берлина указание о подготовке к путчу. Для ее присоединения к Германии австрийские нацисты создали в стране обстановку всеобщего террора.

Почти каждый день рвались бомбы и проходили многочисленные буйные нацистские демонстрации. 25 января 1938 года австрийская полиция произвела обыск в штаб-квартире так называемого комитета семи, который официально занимался выработкой условий перемирия между нацистами и австрийским правительством, а на самом деле являлся центром нацистского подполья. Там были найдены, подписанные Рудольфом Гессом документы, из которых явствовало, что австрийские нацисты весной должны поднять мятеж, а когда Шушниг попытается его подавить, германская армия войдет на территорию Австрии.

Разумеется, Запад регулярно выражал свою озабоченность тем, что австрийское правительство не могло обеспечить элементарных «прав» человека в стране, тем самым морально поддерживая притязания фашистов на аншлюс. Однако в этом вопросе в английской элите произошел раскол. В знак своего несогласия с политикой, проводимой Чемберленом, 20 февраля 1938 года подал в отставку министр иностранных дел Идеен. Заменивший его Эдвард Галифакс был для Берлина гораздо более удобным партнером по умиротворительному процессу.

12 февраля австрийский канцлер Шушниг по приглашению Гитлера прибыл в резиденцию фюрера в Берхтесгадене. Для устрашения австрийского канцлера Кейтель в его присутствии доложил фюреру о готовности германской армии к вторжению в Австрию. Вот как Шушниг описывает в своем отчете угрозы, которые при этом были обрушены на него:

Следующим объектом умиротворения Германии стали Судеты, принадлежавшие в то время Чехословакии. Схема «мирного» присоединения Судет к Германии была достаточно незатейлива. Для этого была использована технология, уже опробованная при аншлюсе Австрии. Из Берлина были спровоцированы беспорядки в среде немецкого национального меньшинства, а лидер судетских немцев Генлейн получил от Гитлера инструкции

«что судето-немецкая партия должна выдвинуть неприемлемые для чехословацкого правительства требования»

.

21 апреля состоялась встреча Гитлера с Кейтелем, на которой обсуждался план вторжения в Чехословакию:

В мае наступает кульминация спровоцированных фашистами беспорядков среди судетского немецкого меньшинства. И уже 3 мая германский посол в Лондоне Герберт фон Дирксен докладывал в Берлин, что лорд Галифакс уведомил его о демарше, который британское правительство намерено вскоре предпринять в Праге,

«чтобы убедить Бенеша удовлетворить максимум требований судетских немцев»

.

Поскольку между Парижем и Прагой существовал договор о взаимопомощи, то французы могли вмешаться и сорвать очередное умиротворение Гитлера. Для того чтобы не допустить помощи Чехословакии со стороны Франции, Галифакс 22 мая направляет в Париж официальное заявление о том, что Лондон не намерен помогать Франции, если она вступит в войну с целью защиты Чехословакии от германской агрессии. Более того, Великобритания потребовала, чтобы, прежде чем принимать какие-либо меры, которые могут обострить положение или привести к войне, французы проконсультировались бы с английским правительством.

Берлин был вовсе не против образования германо-польского военного союза, однако при этом Гитлер желал видеть в Польше лишь безропотного сателлита. После своего тешинского подарка и заключения товарно-кредитного соглашения фюрер рассчитывал на то, что Польша добровольно возвратит Германии Данциг и согласиться на создание транспортного коридора, разумеется, при условии соответствующей территориальной компенсации за счет будущих завоеваний в СССР.

Уже 24 октября Риббентроп сообщил польскому правительству, что пришла пора окончательно выяснить отношения между Польшей и Германией. При этом он заявил о необходимости возврата Германии Данцига и строительства экстерриториального шоссе и двухколейной железной дороги через Польский коридор. В обмен на это Германия была готова продлить польско-германский договор, гарантировать незыблемость польских границ и допустить Польшу в Антикоминтерновский пакт, для того чтобы компенсировать ей территории на Востоке. Однако при этом Варшава в обязательном порядке должна была бы согласовывать свою внешнюю политику с Германией.

На следующий день Липский сообщил в Варшаву:

Заметим, что вопрос о компенсации Варшаве польских территорий, на которые претендовала Германия, Гитлер сформулировал еще во время самой первой встречи с польским послом весной 1933 года:

По поручению правительств Англии и Франции для выработки стратегии дальнейших совместных действий в решении польской проблемы 27 марта начались англо-французские штабные переговоры. Военные эксперты представили своим правительствам доклад, в котором делался вывод:

Несмотря на заключение военных, относительно того, что на начальном этапе войны с Германией Западу придется довольствоваться лишь оборонительной стратегией, английский премьер-министр, стремясь ослабить резко негативное отношение общественности и парламента страны к проводимой им политике умиротворения фашистов, 31 марта огласил в парламенте гарантии, которые он от имени Англии и Франции давал Польше в случае как прямой, так и косвенной агрессии со стороны Германии:

Надо сказать, что парламентская оппозиция изначально встретила эту правительственную инициативу резко отрицательно. Уже в день объявления гарантий Ллойд Джордж во время его встречи с Чемберленом сказал:

«я считаю Ваше сегодняшнее заявление безответственной азартной игрой».

Известный английский историк и военный теоретик Лиддел Гарт заявил по поводу английских гарантий, что это был

В острый военно-политический кризис весны 1939 года, связанный с оккупацией нацистами Чехословакии, Москва вошла в условиях политической изоляции, особенно усугубившийся в результате Мюнхенского сговора Англии, Франции и Германии. Предпринятые наркомом иностранных дел Литвиновым в марте — апреле внешнеполитические акции, направленные на прорыв этой изоляции и установление союзнических отношений с Западом, потерпели полный провал. В этой связи Литвинов был снят с занимаемой должности, а на его место назначен Молотов. Естественно, что это назначение свидетельствовало о смене внешнеполитического курса советского руководства, суть которой сводилась к выходу из изоляции страны путем лавирования между Западом и Германией.

Уже в начале мая Москве стали известны намерения Гитлера начать войну против Польши. В этой связи у Сталина были три возможные стратегии поведения:

— заключить военно-политический союз с Западом, принудив Германию вести войну на два фронта и на территории Польши и Румынии разбить своего смертельного врага;

— заключить союз с Германией и попытаться направить фашистскую агрессию на Запад в надежде, что оба наши противника обескровят друг друга;

— вообще не предпринимать никаких действий, дожидаясь дальнейшего развития международных событий.

Несмотря на гарантии, данные Польше, и ведущиеся с Москвой переговоры о военно-политическом союзе главной целью британской дипломатии по-прежнему оставалось следование принципам политики умиротворения. Однако, грубо нарушив мюнхенское соглашение и введя войска в Прагу, Гитлер поставил английское правительство в чрезвычайно трудное положение и лишил возможности проводить дипломатию сотрудничества с рейхом в прежнем виде. Понимая, что в таких условиях разоблачение его подлинных намерений привело бы к падению кабинета, Чемберлен действовал чрезвычайно осторожно. Для связи с нацистским руководством использовались подставные лица, встречи и доверительные беседы проходили за плотно закрытыми дверями.

Расчет в переговорах с нацистами делался на то, что Гитлер при всех его безрассудствах сумеет сделать здравый выбор и войне на два фронта предпочтет договоренность с западными державами. Это, по мнению Лондона, обеспечило бы ему тыл на Западе и свободу рук на Востоке. А переговоры с Москвой, согласно тактической схеме Форин офиса, должны были служить лишь средством давления на Берлин.

Вот как Герберт фон Дирксен, бывший в то время послом Германии в Англии, описывает в своих мемуарах секретные англо-германские переговоры, в которых он принимал непосредственное участие:

Представляется, что точка зрения Галифакса, Вильсона и Кемели, согласно которой англичане скушали бы любое политическое блюдо, приготовленное Чемберленом, является результатом их явного непонимания общественного настроения в Великобритании. Заядлые сторонники умиротворения Гитлера попросту выдавали желаемое за действительное.

Несмотря на ведущиеся секретные переговоры с Англией Берлин одновременно продолжил и переговорный процесс с Москвой. Со своей стороны СССР настаивал, чтобы до политического урегулирования с Германией было бы заключено выгодное для СССР экономическое соглашение. Однако переговоры на эту тему, проходившие 17 и 25 июня завершились провалом, поскольку Германия посчитала советские требования слишком высокими, а СССР настаивал на их принятии.

В результате 29 июня Гитлер подписал меморандум, в котором приказал прервать переговорный процесс с Москвой:

Этот факт убедительно свидетельствует о том, что, несмотря на вполне определенную заинтересованность Берлина в улучшении отношений с СССР, тем не менее, в то время Гитлер еще не был готов ради этого улучшения пойти слишком далеко навстречу Москве. А ведь если сравнить, те условия, на которые он в итоге пошел, чтобы всего через два месяца подписать с русскими договор, то запросы Москвы на конец июня покажутся сущей безделицей. Тем не менее, нацисты в этот момент времени активно продолжали подготовку к войне. Следовательно, Гитлер либо допускал оккупацию Польши без какого-либо соглашения со Сталиным, либо считал, что ему удастся заключить с Западом новый Мюнхен.

Сделав паузу в переговорах с Советским Союзом, Берлин одновременно интенсифицировал секретные переговоры с Англией. Однако об этих контактах узнала Франция и, опасаясь англо-германского сговора за свой счет, 21 июля передала соответствующие сведения в прессу.

Во второй половине августа 1939 года англо-франко-советские переговоры о создании военно-политического союза окончательно зашли в тупик из-за отказа Польши допустить советские войска на свою территорию. В тоже время со стороны Берлина поступило настоятельное предложение о заключении советско-германского пакта о ненападении. При этом Кремль был в курсе того, что Лондон одновременно с переговорами в Москве вел секретные переговоры с Гитлером на предмет заключения соглашение по типу Мюнхенского. Об этом свидетельствовал как громкий скандал, разразившийся в конце июля в западной прессе в связи с разоблачением намечавшегося англо-германского сговора, так и соответствующие данные советской разведки. Кроме того, стало очевидным, что Германия буквально со дня на день была готова начать войну против Польши.

Для того чтобы понять, почему в этих условиях, несмотря на вполне очевидные отрицательные последствия для имиджа Советского Союза и всего коммунистического движения, Сталин все же был вынужден пойти на заключение пакта с Германией, необходимо рассмотреть альтернативный вариант развития истории. Предположим, что Сталин отверг бы советско-германский пакт и подписал предложенный Лондоном вариант англо-франко-советского договора.

Такой шаг Москвы, действительно, должен был заставить Гитлера воздержаться от реализации планов нападения на Польшу, однако одновременно с этим фюрер был бы вынужден интенсифицировать свои переговоры с Великобританией о мирном разрешении польского вопроса. Причем решение этого вопроса могло быть достигнуто в рамках уже согласованного на 24 августа визита Геринга в Лондон на основе английских предложений, которые эмиссары Чемберлена еще ранее доводили до сведения Берлина. Можно почти не сомневаться, что такое развитие событий правительством Чемберлена было бы принято на ура.

При этом Польша под давлением Великобритании была бы просто вынуждена пойти на предложенный ей компромисс. Об этом, в частности, свидетельствует поведение польского руководства в самый последний момент перед войной, когда Варшава фактически уже была готова подписать условия нацистского ультиматума. В новых условиях англо-франко-советский договор, естественно, терял свою актуальность, а вместо него мог был бы быть заключен англо-франко-германский договор по мюнхенскому образцу.

С потерей свободного выхода к Балтийскому морю, и без активной английской поддержки Польша в значительной степени теряла бы свою независимость и неизбежно становилась немецким сателлитом, хотя при этом в глазах западной общественности сохраняла бы свой государственный суверенитет.

Здесь необходимо напомнить, что независимость Польша получила в 1918 году из рук ленинского правительства, объявившего недействительными все договоры царской России, противоречащие праву наций на самоопределение. Одновременно Лениным были признаны права на самоопределение и ряда других народов, входивших в состав Российской империи, в том числе Литвы, Белоруссии и Украины.

После признания независимости Польши Москва в ходе обмена с Варшавой нотами в декабре 1918 года трижды предлагала установить дипломатические отношения и заключить договор о признании границ. Однако Польша под надуманными предлогами отказывалась от этих предложений.

Дело в том, что пришедший к власти в Варшаве Пилсудский был сторонником воссоздания Польской империи в границах 1772 года, куда входили Литва, Белоруссия и Украина. Таким образом, польское правительство отказывались признавать сам принцип самоопределения наций, на основе которого Москвой была предоставлена независимость: как Польше, так и ее соседям. Тем самым Варшава не признала и ленинский декрет о недействительности договоров царской России о разделе Польши, который в силу этого обстоятельства, в принципе, утерял свою юридическую силу по отношению к Польше.

Впрочем, вскоре Пилсудский перешел от слов к делу и развязал кровавую захватническую войну против своих восточных соседей. Уже 1 ноября 1918 года поляки захватили Львов и восточную Холмщину и Подляшье, 9 ноября оккупировали Перемышль, а 1 января 1919 года заняли Вильно, но 3 января к городу подошли части Красной армии и выбили из него поляков.

1 января была провозглашена Белорусская ССР, а 3 февраля съезд Советов БССР высказался за создание федерации с РСФСР. 10 февраля Москва вновь обратилась к Варшаве с предложением установить нормальные отношения, а 16 февраля советские власти Литвы и Белоруссии предложили Польше договорится о границах, но Варшава вновь проигнорировала мирные инициативы своих соседей. 27 февраля была создана Литовско-Белорусская ССР со столицей в Вильно.

1 сентября Германия напала на Польшу, а 3 сентября Риббентроп отправляет в Москву телеграмму, в которой предлагает Кремлю начать оккупацию советской сферы влияния в Польше.

5 сентября, в официальном ответе на предложение нацистов напасть на Польшу с востока, Молотов сообщал, что это будет сделано в подходящее время, но это время еще не наступило. Он считал, что излишняя поспешность может нанести ущерб, но одновременно настаивал на том, чтобы немцы скрупулезно соблюдали демаркационную линию, согласованную в секретных статьях германо-советского пакта.

8 сентября Риббентроп в телеграмме Шуленбургу вновь указал своему послу, что

В ответ Молотов вновь тянет время. Сталин был явно поражен потрясающими военными успехами нацистов. Он уже почувствовал свой стратегический просчет относительно оценки возможности и желания Запада победить Германию, данной им на политбюро 19 августа.

— из записи переговоров Идена с Рузвельтом, состоявшихся в Белом доме в марте 1943 года.

20 мая 2005 года сенат США принял очередную провокационную резолюцию с требованием к правительству России признать и принести извинения за якобы незаконную оккупацию и аннексию Прибалтики:

При чтении этой резолюции, прежде всего, поражает степень невежества американских законодателей. Ведь в сенате США не нашлось ни одного человека, который вспомнил бы, что с 1941 по 1944 годы Прибалтика была оккупирована не Советским Союзом, а нацистской Германией, и что в то время США были союзниками СССР в борьбе с фашистами.

Со времен так называемой хрущевской оттепели стала распространяться насквозь лживая версия, согласно которой Сталин панически боялся войны и гипнотизировал себя и своих подчиненных надеждой на чудо, беззаветно уверовав слову геноссе Гитлера. Именно поэтому он якобы и слышать не желал о явственных признаках надвигающейся катастрофы. Сам Хрущев эту позицию в своих мемуарах сформулировал следующим образом, даже не понимая при этом противоречивости своих собственных утверждений:

Так что, по словам Хрущева, получается, Сталин неоднократно заявлял, что Гитлер может напасть на СССР, но сам в это якобы не верил.

Нечто аналогичное пишет в своих мемуарах и один из долгожителей советского политического олимпа Анастас Микоян:

23 июня 1940 года при беседе с немецким послом в Москве Шуленбургом Молотов фактически поставил Германии ультиматум в бессарабском вопросе. Это хорошо видно из записи их беседы:

Гитлер был крайне недоволен этим изменением границ, поскольку в результате проводимой экспансии, СССР оказывался в угрожающей близости от нефтяных районов Румынии. Кроме того, о Буковине ранее речь в советско-германских переговорах вообще не шла. Тем не менее, фюрер был вынужден согласиться на требования Москвы, и 25 июня Шуленбург дал Молотову официальный ответ:

Несмотря на немецкие возражения Северная Буковина была занята советскими войсками. Таким образом, как мы видим, триумфальная победа немцев во Франции вовсе не повергла Сталина в ужас, как это иногда описывается, и он по-прежнему вел себя достаточно жестко по отношению к Гитлеру. Конечно, в это время большинство немецких дивизий находились на Западе, и у Москвы был силовой козырь, но и после того как этого козыря у Кремля уже не стало, Сталин совершенно не изменил тона своего диалога с фюрером.

1 марта Шуленбург официально известил Кремль о присоединении Болгарии к Тройственному союзу. Гитлер вновь выиграл очередную партию. Посол Болгарии Стаменов был вызван к Вышинскому, который заявил, что Советский Союз:

25 марта 1941 года правительство Югославии под сильнейшим дипломатическим давлением Берлина и Рима подписало акт о присоединении к Тройственному пакту, заручившись обещанием Германии гарантировать ее территориальную целостность и не вводить германские войска на югославскую территорию.

Однако 27 марта все карты смешались: генерал Симович произвел бескровный переворот в Белграде. Принц Павел был свергнут и отправлен в изгнание, а на престол возведен юный король Петр.

Переворот в Белграде вызвал у Гитлера дикий приступ ярости. Он воспринял это как личное оскорбление и в гневе принял решения жестоко покарать непокорных, подписав директиву № 25 о нападении на Югославию одновременно с вторжением в Грецию.

То, что Сталин, судя по всему, именно 6 апреля понял, что уже в скором времени нужно ожидать агрессию нацистов против СССР, говорит, по крайней мере, два факта. Во-первых, именно с этого момента он резко перестал предпринимать действия, которые могли бы ускорить решение Гитлера начать войну с СССР. Во-вторых, вскоре после начала югославской агрессии фашистов на переговорах с Японией Сталин снял претензии к Токио, связанные с требованием Москвы ликвидировать японские концессии на Северном Сахалине, и срочно подписал пакт о нейтралитете с Японией. И тем самым значительно уменьшив вероятность ведения войны на два фронта.

Вот как писатель Чуев со слов Молотова описывал завершающий этап советско-японских переговоров:

Однако, осознав неизбежность скорой агрессии со стороны Германии, Сталин, тем не менее, допускает ошибку полагая, что Гитлер, в принципе, по своей собственной инициативе не может начать войну одновременно на два фронта. Впрочем, для такого заключения у Сталина, казалось бы, были достаточно веские основания. Из этой изначально неверной посылки следовал и неправильный логический вывод: коль скоро нацисты готовы бросить свои силы против СССР, то надо ожидать и скорого заключения мирного договора между Лондоном и Берлином.

Разумеется, такой англо-германский мир мог бы быть построен только на антисоветской основе, а это означало, что СССР будет вынужден воевать без союзников и сразу против практически всех развитых стран мира. Выиграть эту войну СССР не мог в принципе. Именно поэтому Сталин предпринял все возможные меры для того, чтобы ни в коем случае не допустить столь негативного развития событий.

Так или иначе, но у Сталина было более чем достаточно оснований, для того чтобы, как минимум, серьезно опасаться возможности заключения англо-германского мирного договора, который по своей сути должен был бы открыть путь фашистам для их агрессии против Советского Союза. В своих воспоминаниях маршал Жуков так описывает реакцию Сталина на послание Черчилля:

Причем, у Сталина для такого вывода были все основания. Ведь как вполне логично указывал Криппс, вероятность заключения мирного договора с Германией должна была увеличится в случае дальнейшего ухудшения военного положения Великобритании. А положение Англии в Восточном Средиземноморье и на Балканах стремительно ухудшалось.

Еще 31 марта германские войска в Ливии перешли в наступление и к 15 апреля отбросили английские части к египетской границе и тем самым поставили под угрозу важнейшую артерию Британской империи — Суэцкий канал. 17 апреля Югославия капитулировала, а 23 апреля прекратила сопротивление и Греция. Английские войска были вынуждены эвакуироваться на Крит. Тем временем Германия подготовила и в конце мая провела воздушно-десантную операцию по захвату Крита, создав важный плацдарм в Восточном Средиземноморье.

Уважаемый читатель, на минуту поставьте себя на место Сталина и попытайтесь сделать выводы на основе приведенной информации, и, прежде всего, ответьте на вопрос: мог ли советский лидер весной 1941 года в своих расчетах пренебречь вероятностью заключения англо-германского мирного договора?

В вопросе, связанном с советским военным планированием начала сороковых годов прошлого столетия существуют две версии. По первой версии СССР готовил нападение на Германию, а по второй — готовился к отражению ожидаемой фашистской агрессии.

Сторонники версии подготовки советской агрессии против Германии в качестве одного из доказательств своей позиции утверждают, что планы действий РККА никоим образом не были связаны с реальными действиями немецкой стороны. Так, например, Мельтюхов в своей монографии «Упущенный шанс Сталина» пишет:

Действительно, война с Германией в советских военных планах рассматривалась всего лишь как вероятное событие:

Катастрофа начального периода ВОВ была настолько огромной и привела к таким неисчислимым человеческим жертвам, что, естественно, возник вопрос: кто виноват, и что же можно было сделать для ее предотвращения.

Хрущев, не долго думая, в качестве главного виновника катастрофы 1941 года назначил Сталина, а причину ее объяснил тем, что Сталин якобы уверовал в свою гениальность и счел, что сам сможет предотвратить войну, и поэтому не позволял военным предпринять надлежащие контрмеры по организации отпора агрессору.

Тем не менее, есть все основания утверждать, что якобы имевшая место вера Сталина в свою способность предотвратить надвигающуюся нацистскую агрессию является не более чем идеологическим мифом, придуманным Хрущевым с целью укрепления своего весьма шаткого положения на вершине власти. Ведь Сталин не только публично заявлял на политбюро ВКПб о том, что Гитлер в любую минуту может напасть на СССР, но и активно предпринимал необходимые с его точки зрения меры для организации отпора грядущей нацистской агрессии.

Однако в предвоенных условиях наиглавнейшей задачей политики СССР Сталин видел в предотвращении вполне возможного на тот момент времени англо-германского сговора, поскольку возникновение военно-политического союза между Лондоном и Берлином означало бы, что СССР должен будет воевать без союзников и сразу против практически всех развитых стран мира. Выиграть такую войну Советский Союз не мог в принципе.

С другой стороны с чисто военной точки зрения проведение мобилизации в СССР, даже если бы она была проведена еще в начале мая 1941 года, было заведомо проигрышным делом. Ведь вермахт оставался в мобилизованном состоянии еще с окончания западной кампании, поэтому в ответ на начало советской мобилизации нацисты просто значительно ускорили бы переброску своих войск на восток, поскольку в этом случае им уже не нужно было соблюдать скрытность передвижения дивизий вермахта. Однако пропускная способность железных дорог к советской границе со стороны запада была в два-три раза выше пропускной способности дорог, ведущих к ней с востока. Так что в случае объявления всеобщей мобилизации мы все равно гарантированно отставали бы от немцев в развертывании армии не только с вполне ожидаемым печальным итогом, но еще и с клеймом агрессора.

В армии, как и во всей стране, в предвоенное время широко бытовали показуха и всякого рода приписки, всплывшие наружу в первые же дни войны. В этой связи чрезвычайно показателен пример с вводом в строй КП Южного фронта, который в соответствии с приказом наркома НКО должен был быть полностью готов к 22 июня. Однако когда 24 июня туда прибыл командующий Южным фронтом генерал Тюленев, то он застал следующую картину:

И если такое происходило на уровне командного пункта фронта, то надо ли говорить, что творилось на уровне дивизии, или полка.

Еще в майской директиве Генштаба командующему ЗапОВО было приказано к 20 мая разработать детальный план обороны, для составления которого необходимо было провести рекогносцировку тыловых рубежей на всю глубину обороны вплоть до реки Березина, что особо оговаривалось в этой директиве.

Однако о необходимости проведения рекогносцировки тыловых рубежей командование округом вспомнило лишь при составлении июньской «Записки по плану действий войск в прикрытии на территории ЗапОВО» и назначило срок ее окончания аж на 15 июля. И только после завершения рекогносцировки предполагалось приступить к созданию противотанковых районов:

Пожалуй, самым большим и непростительным просчетом, допущенным нашими военными в области военно-технической политики в предвоенные годы, это их пренебрежительное отношение к проблемам связи. В результате этого просчета начальный период Великой отечественной войны более всего походил на драку слепого со зрячим.

Собственно проблемы со связью в Красной армии начались уже в последние часы мирного времени. Вот что по этому поводу пишет в своих мемуарах Г. К. Жуков:

Как явствует из журналов записи лиц, принятых И. В. Сталиным 21 июня Тимошенко, Жуков и Буденный вышли после согласования текста директивы из кабинета Сталина в 22 часа 20 минут, за пять с половиной часов до начала войны. Только через два часа после этого в 0 часов 30 минут 22 июня Генштаб закончил передачу директивы в округа. Все это происходило еще в мирных условиях! Для сравнения скажем, что сроки приведения в готовность стрелковых дивизии по объявлению тревоги составляли в то время два часа, а тут два с лишнем часа Генштабу РККА понадобилось всего лишь на то, чтобы организовать передачу в округа директивы, содержащей всего лишь 20 строк текста!

Разумеется, округа не могли сработать столь же «быстро», как это делал Генштаб. Им и трех часов не хватило, чтобы передать директиву в армии. Вот как эту ситуацию описывает в своих мемуарах бывший начальник штаба 4-ой армии полковник Сандалов:

После прихода Гитлера к власти, как защитная реакция от возможной угрозы со стороны Германии, коммунистическая идеология в СССР начала трансформация в сторону патриотизма. Это было чрезвычайно сложным для партии делом, поскольку подавляющее большинство коммунистов были преданы и активно боролись за идеалы так называемого интернационального, а по существу космополитического троцкиско-ленинского учения. В силу этого обстоятельства любое позитивное упоминание о патриотических ценностях русского народа, истории Российской империи и даже семейных ценностях, воспринималось большинством коммунистов как откровенное предательство идеалов Октября и вызывала с их стороны резко отрицательную реакцию.

Ведь еще на Х съезде ВКПб главной задачей партии в национальном вопросе была провозглашена борьба против, так называемого, великодержавного русского шовинизма, который объявлялся в тысячу раз опасней любого буржуазного национализма. Антипатриотическую и антирусскую направленность ленинизма предельно четко сформулировал интеллигенствующий идеолог большевиков — Луначарский:

Даже в своем политическом завещании Ленин не забыл упомянуть о:

«море шовинистической великорусской швали»

. Весь этот русофобский бред верных последователей ленинизма, в особенности после прихода Гитлера к власти в Германии, стал смертельно опасным для существования не только социалистического строя в СССР, но и свободы, и жизни населяющих его народов.

В 1937 году Сталин по существу провел в СССР контрреволюцию, цель которой состояла в кардинальном пересмотре принципов космополитизма коммунистической идеологии и государственного строительства. С тех пор национально-государственные интересы стали неотъемлемой частью новой псевдокоммунистической идеологии. Однако при этом по чисто тактическим соображениям был полностью сохранен культ Ленина и марксистская риторика.