Ночное небо ровно светилось. Прилетевший с далеких Тибетских гор ветер пригнал с собой стайку облаков, похожих на заблудившийся табун лошадей. Зацепив край луны, облака нарушили неподвижный пейзаж, залитый тусклым серебром. Потерялась и смазалась чистота. Небо стало едва заметно мерцать, а прозрачный воздух почему–то запах орехами.

У раскрытого окна, на четвертом этаже секретного приемного центра стоял младший сержант войск радиоразведки Антон Гризов и, потягивая сигарету, наслаждался царившим на земле покоем. Минувший день не оставил в его душе никакого следа. Еще один день из череды таких же пустых и глупых, какими был наполнен весь предыдущий год службы. В этот момент Антон словно находился в полосе безвременья, когда уже многое позади, но еще больше там, куда стремилось это самое время, стекая по капле, срываясь, падая и уходя в бесконечный полет меж стен бетонного колодца.

Антон повернул голову и посмотрел на расположенные вдоль стен посты радиоперехвата. За ними, мирно посапывая в такт раздававшимся из наушников шорохам ночного эфира, дремали стражи воздушных рубежей. «Да, – отметил про себя Антон, – граница на замке». Он скользнул взглядом по верхушкам деревьев, окружавших приемный центр огромным кольцом. Мало–помалу начинало светать. Небо становилось прозрачнее, и все больше розовело на востоке. В низинах висел легкий туман. Где–то там, за лесом, спали города. Спал и его родной Питер, укрывшись все тем же туманом. Гризов докурил сигарету, кинул ее вниз. Огонек прочертил дугу в воздухе, стукнулся об асфальт, и разлетелся фонтанчиком маленьких искр. Постояв еще минуту в нерешительности, Антон бросил прощальный взгляд на столь любимое им небо и, сдержав подбиравшийся к горлу прилив щемящей тоски, направился к своему посту.

Пост младшего сержанта находился на достаточно выгодном месте – в двух метрах от окна, что было приятно при желании подышать свежим воздухом или покурить, и в тоже время на достаточном удалении от входа, скрытого от Антона двумя колоннами. В задачи «микрофонщиков», к которым относился и Антон, входило подслушивание переговоров НАТО–вских летчиков в прямом эфире. Собственно сам пост состоял из двух мощных радиоприемников и двух магнитофонов для постоянной записи эфира. Кроме того, в него было встроено специальное устройство с рядом кнопочек и лампочек, служившее для связи с командным пунктом приемного центра, а также расположенного в нескольких километрах пеленгатора. Все посты центра следили за активностью военно–воздушных сил США в Европе. Самыми важными постам считались «Большая дорога», «Глобальный перегон» и «Рояль». Младший сержант Гризов сидел за вторым по значимости постом, носившим название «Глобальный перегон». Пост этот отвечал за всю воздушную разведку, грузовые переброски, а также следил за перелетами личного самолета американского президента. По соседству за «Роялем», то бишь за постом, неусыпно следившим за всеми передвижениями Royal Air Force Великобритании, сидел друг Антона «дедушка» Вадик Родионов, а в просторечии – Малой. Оператором поста с разбойничьим названием «Большая дорога» был еще один друг Антона – Шура Белинский, ходивший в другую «смену».

«Надо половить чего–нибудь», – решил Антон наконец и надел наушники, которые, согласно Воинскому Уставу, приказывалось именовать только головными телефонами. Ночной эфир сразу же ворвался в уши младшего сержанта миллионами отдаленных шумов и шорохов, среди которых ему предстояло отыскать что–то похожее на переговоры американских самолетов. Разница между часовыми поясами с США составляла восемь часов, и американцы только начинали засыпать на своем отдаленном континенте. Их же милитаризованные соплеменники не спали никогда и круглосуточно бороздили воздушный океан в районах, преимущественно прилегавших непосредственно к российским границам. В эти утренние часы уже редки были полеты стратегических бомбардировщиков, а «разведки» и того меньше, но были. Если повезет, можно зацепить какой–нибудь интересный самолет, а потом получить внеочередное увольнение. Антон словно играл с американскими летчиками в кошки–мышки: они должны убежать, уйти неопознанными, а он найти и опознать их. В этом и состоял интерес. По большому счету, если удавалось отрешиться от действительности, Антон даже любил иногда свою службу. А особенно он любил ночные «смены». Романтика ночного эфира манила его, притягивала, словно магнит.

Истребитель вынырнул из облаков так неожиданно, что боевое охранение спрятанной среди песчаных холмов артиллерийской батареи не успело среагировать. Точнее, не успело бы. Поймав цель в перекрестье электронного прицела, Рассел ни секунды не колеблясь – секунда колебаний это слишком много во время молниеносной атаки, – нажал пуск. Из–под крыльев сорвались две ракеты и, отбрасывая назад длинные белые струи, устремились к скоплению замаскированных меж барханов крупнокалиберных пушек. Ракеты угодили точно в цель. Над песчаными холмами взметнулись два столба огня и дыма, разметавшие артиллерийскую батарею в клочья. Не удержавшись, Рассел Кремп сделал круг почета над поверженной батареей, любуясь делом своих ловких рук. В этот момент заработала рация.

– МЭК 19 027, говорит авиабаза «Гринфилд».

– База «Гринфилд», здесь МЭК 19 027. Слышу вас хорошо.

– Доложите о выполнении задания.

– Задание выполнено. Артиллерийская батарея уничтожена полностью.

На следующее утро комбат Волков, видимо, снова встал не с той ноги, потому что несмотря на протесты командования ПЦ решил на полдня заслать всю «смену» в соседний колхоз на уборку картошки, оголив тем самым защиту воздушных рубежей страны. После утренней зарядки, во время которой все старослужащие прятались в туалете, покуривая папиросы, а молодые воины наматывали круги по заросшей березняком территории полка, всех затолкали в раздолбанный российскими дорогами ЗИЛ, дали легкий паек, состоявший из полбуханки хлеба, и отправили на работы. Из офицеров на сей раз был старший лейтенант Абдурахманов.

Полдня молодые резво собирали корнеплоды, а дедушки отдыхали, благо Абдурахманов по приезду на поле сразу удалился в дом председателя колхоза и не появлялся до обеда. Глядя на казавшееся пустым шоссе, Антон думал о том, что скорее всего вовремя «смену» забрать не успеют, и придется им пухнуть с голоду. Однако, за час до назначенного времени с шоссе неожиданно раздалось призывное бибиканье подъезжавшего ЗИЛа. Когда грузовик остановился, из кабины выпрыгнул шофер Вася Зайцев и сообщил, что Гризову и Родионову комбат срочно приказал заступить в наряд. Возникший откуда ни возьмись Абдурахманов сразу увидел возможность пораньше уехать из колхоза и попытался изобразить строгого офицера:

– Всем приказываю еще целый час работать. Машина за вами вернется. А сейчас со мной в часть поедет только Гризов и Родионов.

Антон и Малой тихо выругались и, пожелав комбату всех благ, пошли к машине. Увидев их, Вася еще на подходе закричал, чтобы все садились в кузов, так как он случайно облил маслом второе сиденье в кабине. Абдурахманов отругал незадачливого водителя, но пачкать казенные галифе ему явно не хотелось, а потому он залез вместе с Малым и Антоном в фургон грузовика. Устроившись на досках, друзья–солдаты закурили, а старлей сплюнул на пол.

Садясь за руль, Вася мысленно поблагодарил небеса за то, что ему попался именно придурок Абдурахманов, а не кто–то другой из офицеров. Этот даже не удосужился проверить слова хитрого дедушки. Дело было в том, что сиденье оставалось относительно чистым, просто недавно Вася в одиночестве приговорил бутылку «Перцовки», закусывая ее черствым хлебом, и теперь находился в состоянии крайнего единения с природой. Его неудержимо тянуло петь песни, плясать и орать во всю глотку. И также неудержимо тянуло добавить. Выруливая с проселка на шоссе, он вспомнил, что у корешей поваров в солдатской столовой в заначке есть поллитра деревенского самогона. Эта мысль заставила его втопить педаль газа в пол. Вася решил побыстрее доставить старлея с бойцами в часть, а затем рвануть в столовую.

Конец лета на солнечной Кубе ничуть не отличается от ее начала. Осень не назовешь даже бархатным сезоном, скорее просто продолжение жаркого и влажного лета. Эту осень лейтенант кубинских ПВО Альваре Родригес дель Чито встретил и провел на своем боевом посту точно также, как предыдущие семь лет. В его обязанности входило слежение за воздушным пространством между Кубой и Соединенными Штатами Америки. Точка ПВО, в которую входил радиоцентр, РЛС и два ракетных комплекса средней мощности, находилась на северном побережье Кубы и была замаскирована под рыбачий поселок, живописно раскинувшийся на скалистой горе. На расстоянии двух километров от горы, на побережье, у самой воды, стоял ещё один, самый настоящий рыбачий поселок. По легенде, внушенной всем жителям этого селения с помощью полицейских палок, любому появившемуся в поселке неизвестному человеку, который заинтересуется поселением на горе, необходимо было рассказывать легенду о живущих там старых заслуженных рыбаках. Старые рыбаки в море не ходят, но прибрежное селение регулярно снабжает их рыбой и хлебом, как бы за былые заслуги перед страной. Обо всех новых людях предписывалось сразу докладывать. Легенда оказалась очень удачной и помогла выловить почти два десятка диверсантов в течение трех последних лет, неоднократно желавших в корзинах вместе с благотворительной рыбой заодно отправить на базу и несколько килограммов тротила. Сподвижники великого Фиделя Кастро хорошо охраняли свои владения.

Один раз в неделю в горы поднимался небольшой отряд, состоящий из обслуживающего старых рыбаков персонала. Персонал нес еду, ящики непонятного происхождения, и, на всякий пожарный случай, каждый человек имел на плече автомат Калашникова – мало ли какая опасность может повстречаться рыбакам на узких горных тропинках.

Альваре Родригес дель Чито не спускался в долину уже пять лет. Последний раз, ровно пять лет назад, он ездил в недельный отпуск в Гавану, где в одном из беднейших кварталов жила его семья. Для самого Альваре была предначертана дорога в сапожники. Ему была завещана лачуга и инструменты, оставшиеся от сапожника деда. Однако, Альваре решил нарушить семейную традицию и, когда президент свободной Кубы очередной раз бросил клич, пошел служить в армию. Будучи от природы смышленым парнем, он попал в радиоразведчики. Прошел курс обучения, политподготовки, и был отправлен на службу в скалистые горы, где располагалась «деревня рыбаков».

Служить в армии возмужавшему Альваре Родригесу дель Чито по началу понравилось. Он ходил в форменной одежде, регулярно получал жалованье и ежедневно клялся в верности великому отцу–Фиделю. Однако, с течением времени, служба начала ему приедаться. Он был согласен служить и дальше, но очень скучал по семье. А в отпуск полагалось ходить только раз в пять лет на одну неделю. Лейтенанту Альваре все чаще снились по ночам инструменты сапожника–деда и родная лачуга в грязном квартале Гаване. А вечерами, когда он смотрел из окна казармы на закатное море, загадочно блестевшее и таившее в себе неисчислимые секреты, ему хотелось уплыть в океан на большом корабле. Стать моряком или пиратом. В свободные от боевых дежурств часы, а иногда и на вахте, вдохновленный видом моря, лейтенант кубинских ПВО Алваре Родригес дель Чито вдруг стал писать стихи, а потом и рассказы о рыбаках и путешественниках. Рассказами его зачитывалась вся воинская часть, где его в шутку прозвали вторым Хэмингуэем. Рассказы были и в самом деле полны такой романтики и чувства, что старик Хэмингуэй мог гордиться достойным продолжателем своего дела.

В последнее время на боевых дежурствах Родриге все чаще начала заедать хандра. В этот осенний вечер он сидел за своим постом и отрешенно слушал эфир. Фиксируя малейшие шорохи, крутилась пленка в магнитофоне. Рядом лежал блокнот и авторучка. Ситуация в эфире была не особенно напряженная. Военные американские самолеты редко пытались нарушить воздушные границы суверенной Кубы. Они знали, что с подданными Фиделя лучше не шутить. Кубинцы, щедро оснащенные советскими ракетами, не раздумывая долго сбивали все подряд. Самому Фиделю было героически наплевать на все, что подумает о нем мировое сообщество. Он был готов воевать со всеми хоть до скончания своих дней. Гораздо больше проблем у ПВОшников было с контрабандистами наркотиков и кубинскими гражданами, почему–то не желавшими жить на счастливой и свободной Кубе. То и дело с территории острова в США или Мексику пытался прорваться какой–нибудь двухместный самолетик с дестью пассажирами на борту. Все летящие объекты, пытавшиеся пересечь невидимую воздушную границу, безжалостно сбивались. С учетом ежедневных попыток прорыва, можно сказать, что у кубинских ПВО была очень большая практика военных стрельб, а, соответственно, высокая подготовка кадров.

Антон, Малой и Коля Дмитриенко сидели в полутемной комнате отдыха и от нечего делать резались в домино. В казарме стояла тишина. Все были в наряде, за исключением «смены», половина которой законно посапывала на койках. Трое ушли в «самоход». Остальным спать не хотелось и они играли. За окном уже второй час лил дождь, заглушая все звуки. От этого казарма казалась отрезанной от всего мира и затерянной среди бескрайних лесов и антенных полей.

– Рыба! – сказал Малой, хлопнув черным прямоугольником по столу. Антон и Дмитриенко безразлично подсчитали очки. У обоих оказалось одинаковое количество.

Антон подошел к окну. Деревья, с обвисшими от дождя листьями, выглядели отрешенно. Природа дремала под мерный стук капель. У ворот части мучился с мотором командирского УАЗика сержант Тарасов. Что–то там полетело, а он никак не мог выяснить – что. Антону, глядя на мучения водителя, вдруг стало жаль этого промокшего бедолагу, и он мысленно пожелал, чтобы мотор завелся. Просто так, ради смеха. На удивление, УАЗик трижды чихнул и радостно зарокотал. Испуганный Тарасов обалдело уставился на машину, потом пнул ее ногой и полез внутрь, что–то громко произнося. Что именно, Антон не разобрал. Постояв немного, младший сержант Гризов отошел от окна. Дмитриенко исчез, видимо, пошел спать. За столом сидел лишь Малой.

– Слушай, Малой, ты в телепатию веришь? – спросил Антон.

– А зачем она мне?

Полыхая огнем из кормовых орудий, крейсер «Изумруд» уходил в сторону Порт–Артура, пытаясь оторваться от наседавших японских миноносцев, словно водомерки, чертивших море вокруг русского корабля. Крейсер, успевший крепко насолить флоту его императорского величества, вызывал у отчаянных сынов страны восходящего солнца дикую ненависть и жгучее желание пустить его на дно. Однако русским морякам терять было нечего, поэтому орудия крейсера работали с удвоенной силой.

– Левее бери, дура, на десять градусов! – орал на матроса кормовой башни боцман Батарейкин, заменивший на посту лейтенанта Зорина, раненого осколком снаряда в голову.

– Левее цель, говорю! Боеприпасы наперечет. Не дай Боже мазнешь по японцу!

– Никак не можно, – отвечал матрос, выцеливая заходивший с левого борта юркий миноносец.

– Готово, Ваш бродь! – доложил он через секунду.

Казалось, уже ничто не предвещало неожиданной встречи с противником. Совершенно чистое небо над всеми французскими позициями и на десять километров за них. Истребительный отряд королевских ВВС Великобритании под началом знаменитого майора Хоукера возвращался после успешного налета на немецкий аэродром и рейда по вражеским тылам. Десять минут назад английские асы разминулись с эскадрильей французов на «Фарманах», шедшей также к себе на базу. Приветственно махнув друг другу плоскостями, аэропланы разошлись разными курсами. Судя по самолетам, которые, как определил Хоукер, принадлежали прифронтовой ударной авиации, французы летали отнюдь не на прогулку. Скорее всего не один объект на германской территории подвергся обстрелу, а, возможно, и кто–нибудь из немецких летчиков простился с жизнью. «Да, жаркий денек выдался сегодня для подданных кайзера», – удовлетворенно пробормотал майор Хоукер и похлопал свой маневренный биплан «Де Хэвиленд» по выпуклой фанерной обшивке. Пропеллер биплана жужжал ровно и надежно, вселяя в сердце бравого майора спокойствие за истребитель и свою жизнь. Перегнувшись через борт, Хоукер разглядывал проплывавшие далеко внизу зеленые квадратики виноградников на желтой земле, предаваясь приятным наблюдениям и наслаждаясь полетом, как вдруг, откуда ни возьмись, появился этот проклятый немец на раскрашенном в ярко–красный цвет «Альбатросе» и пристроился в хвост биплану Хоукера. Как ни старался майор быть бдительным, но, замечтавшись, все же проморгал противника и очнулся только при первых звуках пулеметной очереди, просвистевшей над его головой.

– Каков наглец, – воскликнул бравый майор, уходя на вираж и пытаясь оторваться от немца, – один пошел против всей моей эскадрильи.

Немец словно прилип к Хоукеру, который то камнем падал вниз, то взмывал над облаками, стараясь сбросить с хвоста цепко державшегося за ним противника. Однако, сколько не пытался майор своими отвлекающими маневрами запутать ярко–красный «Альбатрос», ему это не удавалось. В кабине вражеского истребителя находился явно не юнец, впервые севший за штурвал биплана, это Хоукер определил с первого виража. Там находился ас, причем в ловкости и выучке нисколько не уступавший самому бравому майору, известному на всем западном фронте своими воздушными победами. А с майором могли равняться силами только два немца во всем воздушном флоте кайзеровской Германии. Пока Хоукер лихорадочно пытался определить с кем столкнулся на этот раз в воздушном бою, немец тем временем пристреливался, посылая вдогон «Дэ Хэвиленду» пулеметные очереди одну за другой. Уходя на очередной вираж, Хоукер боковым зрением заметил спешащие ему на выручку аэропланы эскадрильи. Впереди всех виднелся истребитель Джека Нормана. Английский летчик был молод и горяч, но неопытен. Пытаясь помочь Хоукеру, он летел наперерез немецкому пилоту, словно нарочно подставляя свой бок под удар. Немец не отказался от такой возможности сбить английского пилота. Застучал пулемет, и аэроплан Нормана в мгновение ока вспыхнул ярким пламенем – очередь угодила в топливный бак. На глазах у всей английской эскадрильи его самолет рухнул в лес и взорвался. Через несколько минут та же участь постигла и лейтенанта Гордона. Его биплан задымил и рассыпался на мелкие горящие обломки, не долетев до земли. Немец был явно знатоком своего дела, и, судя по почерку и мастерству с которым он отправлял к праотцам англичан одного за другим, противостоять ему мог один только майор.

Пока немецкий ас отвлекался на кратковременные схватки с другими истребителями английской эскадрильи, похоже доставлявшими ему несказанное удовольствие, Хоукеру наконец удалось подняться над противником. Теперь ему был отчетливо виден пилот «Альбатроса». Майор присмотрелся, и его лицо исказила гримаса ненависти: за штурвалом ярко–красного немецкого аэроплана с большими кайзеровскими крестами на крыльях был не кто иной, как барон Манфред фон Рихтгофен, отправивший на тот свет уже больше полсотни английских асов. За ярко–красную окраску истребителя англичане и французы прозвали его «красным бароном».

– Ну, погоди, проклятый бош, – воскликнул в ярости майор, кидая истребитель в атаку. Однако ярость – плохое оружие против хладнокровных немцев. Именно на это и был сделан расчет. Немец успел увернуться от пулеметной очереди и нырнул в пике, уходя от обстрела. Затем, сделав маневр, Рихтгофен направил свой биплан в сторону немецких позиций, находившихся уже совсем близко. Бравый майор бросился в погоню за «Альбатросом», который, как ему показалось, начал выходить из боя, видимо, посчитав двух сбитых англичан хорошим результатом.

Долина мутно–желтой реки, похожей на Ганг. С окрестных гор к ней спускаются залитые солнцем непроходимые разноцветные джунгли. Они то синие, то зеленые, то разгораются, а то, вдруг, померцав, растворяются вовсе. Где–то в самом низу, у реки, в скалах виднеется множество входов в огромные пещеры. Две сотни лет около них стоят не шелохнувшись молчаливые индусы со сверкающими саблями в руках – это стражи, они стерегут сокровища. Никто в той стране не знает пути сюда, а если узнает – забудет дорогу назад. Две сотни лет было так. Виной всему заклятие Раджи. Высокие горные вершины остановили здесь время. Уже две сотни лет оно стоит за каменной грядой и не может войти в долину. Безмолвно висит над снежными склонами, стонет над бездонной пропастью, воет ненастными ночами, глодает и лижет острые пики, – но нет ему дороги за них. Но спускается ночь, а с нею сползает в долину туман. Белесая мгла достигает реки, и вот уже спят неподкупные стражи, а над ними летают их души. Плоть грызут ненасытные черви. Туман сгущается у самой реки, и вдруг из него появляется человек. Неслышно ступая, он поднимается по тропинке к пещерам, переступив через тела стражей, проникает внутрь. О, Боже! Сколько золота здесь! Оно рассыпано всюду, даже в самых дальних углах. Грудами валяется, недоступное ничьим рукам. Человек опускается на колено и поднимает с земли чеканную монету. И вдруг, сокровище вспыхивает безумным пламенем и растекается по ладони. Человек вскрикивает, разжимая пальцы обожженные жидким золотом. Он видит, что к нему со всех концов пещеры слетаются огромные обезьяны со светящимися черепами вместо голов и скалят зубы в предвкушении легкой добычи. Человек бросается вон из пещеры и, обратившись туманом, поднимается в горы. Но обезьяны вьются над ним в дикой пляске и, словно страшные звезды, сверкают их черепа во мраке. Они набрасываются на белую мглу, терзают и рвут ее на части. И вот уже то тут, то там сквозь разрывы сочится черная кровь. Истерзанный туман стремится уйти сквозь горные цепи в застывшее время. Оно уже ждет его за вершинами и стонет, и скулит в нетерпении. Но светящиеся черепа не выпускают туман за границу жизни. Лишь клочья его, обглоданные и серые, падают в бездонную пропасть времени невесомыми лоскутками, кружась словно мертвые осенние листья. Они падают… падают… двигаюсь… куда–то падаю… словно нет земли под ногами… темно… падаю… Кажется дождь барабанит… Руки за что–то держатся… Как легко… Безумно легко и приятно… Алло, седьмой!… Седьмой!… Тоха, черт тебя побери, «мессер» на хвосте!… Еще туман… падаю… Дождь… Стоп!

Антон открыл глаза. Постепенно взгляд его сфокусировался. Поверхность под ногами ритмично вибрирует. Впереди какое–то выпуклое стекло. За ним – бездонное голубое небо. «Где это я?» – промелькнуло в мозгу. Он опустил глаза на свои руки и увидел, что они лежат на штурвале самолета. Антон смутно понимал себя сейчас, но тело, почуяв опасность, оживало быстрее. Повернув голову влево, он увидел заходящий со стороны солнца «мессер» с крестами на крыльях. Повинуясь рефлексам, бросил самолет на крыло и, сделав разворот, надавил на гашетку. Крупнокалиберный пулемет в теле «Як–3» ожил и застучал, посылая огненную струю в чернотелый «мессер», попавшийся в перекрестье прицела. Немец задымил и исчез в облаках, закрывавших землю.

– Молодец, «седьмой», – раздалось в наушниках гермошлема, – Задание выполнено. Идем на базу. Давай за нами!

Ничего не понимающий Антон разглядел внизу и чуть левее под собой звено «Яков». Большие красные звезды на крыльях не оставляли сомнений. «Бог мой, – подумал Антон, – неужели я попал на войну?«Сознание недоумевало, но руки крепко держали штурвал истребителя. Так уверенно, словно только этим и занимались всю жизнь, а штурвал самолета ничем не отличался от руля велосипеда. Прежде чем Антон сумел сообразить что–нибудь «Як–3» с белой семеркой на борту послушно лег на крыло, догоняя своих. Через двадцать минут полета, в течение которого Антон старался ни о чем не думать, чтобы окончательно не свихнуться, он находился в состоянии автопилота и вполне уверенно управлял истребителем. Когда звено пошло на посадку, Антон совершил ее ничуть не хуже остальных летчиков. Сразу после того как он, отодвинув крышку кабины, спрыгнул на мокрую от только что закончившегося дождя траву, к нему подбежал незнакомый лейтенант и, хлопнув по плечу, сказал:

– Молодец, Тоха. Я уж думал ты заснул там посреди боя. Иди в штаб, тебя «старик» ждет. Даже по рации запрашивал.

В ту ночь над «Форт–Лодердейл» разыгралась сильная буря. Море штормило, набрасываясь на берег в диком исступлении, словно хотело его проглотить целиком. Все корабли береговой охраны США находились в порту, за исключением дозорных миноносцев, которые были вынуждены были болтаться в открытом море несмотря на непогоду. Военные самолеты приковал к земле жуткий дождь, казавшийся никогда не бывавшим в Африке американцам тропическим ливнем. Прячась от дождя, обслуживающий персонал самолетов и летчики коротали время в казарме за игрой в карты и стаканчиком виски «Последний полет». В диспетчерской башне военно–морской базы «Форт–Лодердейл» сидел дежурный лейтенант Харли и, положив ноги на приборную доску, лениво потягивал сигарету. В такую погоду даже немецкие самолеты, летчики которых имеют большое желание угробить побольше американских солдат, никогда не поднимутся в воздух. Поэтому ожидать налета можно было только от каких–нибудь камикадзе. Но, поскольку Япония была относительно далеко, в такую ночь на авиабазе США можно было жить спокойно. Эфир безмолвствовал – никаких признаков жизни в виде радиообмена. Ни своих самолетов, ни вражеских. Изредка прослушивалась радиопередача джазовой музыки из Вашингтона. Лейтенант Харли, не особенно опасаясь за свою жизнь, откровенно балдел под музыку, похлопывая себя по коленке и прищелкивая пальцем. Он даже сначала не услышал как хлопнула входная дверь и в дежурном помещении авиабазы появилась долговязая фигура капитана Мауэра. Фигура была насквозь промокшей и чертыхалась очень громко, всеми возможными выражениями поминая этот проклятый дождь. Через секунду под ногами капитана уже образовалось маленькое озеро грязной воды. Пока Мауэр снимал плащ, Харли успел спустить ноги с поста радиосвязи и, приняв вертикальное положение, начал докладывать обстановку.

– Господин капитан, за время моего де…

– О’Кей, лейтенант, – оборвал его Мауэр, – все нормально? Немцев не слышно?

– Так точно, – ответил Харли. – в эфире полная тишина. Даже нацисты в такую погоду не летают, господин капитан.

Словно издеваясь над лейтенантом, хранивший до сих пор гробовое молчание приемник вдруг ожил и заговорил на чистом английском языке, правда с несколько странным акцентом.

Адмирал нацистских военно–морских сил фон Денис мучился бессонницей вот уже второй год. Больше всего адмиралу досаждал гул радиаторов отопления, казавшийся ему воем русских торпедоносцев, пикирующих на флагманский линкор «Тирпиц». Свой линкор, самый мощный среди линкоров всех европейских флотов, Дениц очень любил, а потому запрятал его подальше от боевых действий – в заснеженные норвежские фьорды. Русские торпедоносцы, преследовавшие адмирала по ночам, от этого, правда, из его снов не исчезли. Тогда Дениц приказал разобрать всю систему новомодного и дорогостоящего парового отопления, после чего стал просиживать долгие бессонные часы перед камином, отогревая свои вечнохолодные пятки. Заботливый Фюрер как–то посоветовал ему пить валерьянку, закусывая ее кусочками алоэ. Валерьянку Дениц пил, однако алоэ, несмотря на все свое влияние, он нигде не смог достать. Поэтому приходилось запивать валерьянку шнапсом.

В то промозглое ноябрьское утро Дениц по обыкновению досушивал свои пятки у камина перед тем как отправиться в штаб ВМС. На белом мраморном столике перед ним стояло шесть пустых стопок из под шнапса. Адмирал понемногу просыпался и собирался с мыслями. С северного фронта поступали тревожные донесения. Русским морякам под прикрытием американских и английских кораблей удалось наладить сообщение между Нью–Йорком и Мурманском. По северному морскому пути в СССР поступали грузы стратегической важности – танки, орудия, самолеты, топливо. Несмотря на все попытки немецких подводных лодок и авиации сорвать доставку грузов, конвои все шли и шли. До СССР уже благополучно добрались шестнадцать конвоев. Дениц готов был рвать волосы на своей голове, если бы не вырвал их еще в первые годы войны. Фюрер требовал от него во что бы то ни стало остановить череду конвоев, доставлявших вооружение русским. Именно по этому поводу адмирал собрал в то утро совещание в морском штабе. Опрокинув в себя седьмую стопку шнапса, Дениц встал, – его мысли пришли в стройное соответствие.

Появившись в штабе, адмирал первым делом поставил перед офицерами задачу и отвел на размышления час, после чего собирался начать пытки. На целый час в огромном кабинете Деница в штабе ВМС Германии повисла напряженная тишина. От длинного дубового стола к высокому потолку поднималось несколько столбиков густого дыма – курить трубку в морском флоте Германии было традицией. Ее ввел лично адмирал фон Дениц. За курение обычных папирос или модных нынче самокруток из березовых листьев а ля «рус» полагался расстрел на месте. Шестой заместитель второго начальника штаба Герхард фон Хейфиц под видом размышления о поставленной задаче углубился в изучение стоящего посреди стола парусника «Летучий Нацист», склеенного и раскрашенного лично фон Деницем. Тем же самым занимался и пятый заместитель – граф Опельман, а также все остальные. Дениц все это видел, но ничего не говорил, поскольку искренне гордился сотворенной им моделью корабля, а на русские конвои ему было откровенно наплевать. К действительности адмирала вернула лишь мысль о нагоняе со стороны Фюрера. Нагоняй заключался в пытке с пристрастием, которую будет проводить лично главнокомандующий в застенках «СС», если Дениц в ближайшие дни не представит четкого плана очередной успешной операции.

Адмирал поскрипел своим креслом и произнес:

– Ну?