Природа издевалась над Антохой Волковым. Солнце майское. Настроение майское. А на календаре только-только заканчивается март. Конечно, конец третьей четверти – дело хорошее, но это все-таки не конец четвертой. Антоха покосился на окно класса. Математичка Полина Андреевна, как всегда по весне, плотно задернула шторы – смертельно боялась веснушек. Полина Андреевна резонно считала, что завучу по воспитательной работе негоже выглядеть как старшеклассница. Но раньше она хотя бы форточку открывала в такую жару, а теперь…

– Волков! – математичка немедленно учуяла, что Антоха – позор класса и ее головная боль – снова отвлекся. – На улице ничего интересного! Меня слушай!

Тут она врала. Форточки как раз и были закрыты потому, что на улице творилось нечто очень интересное. Там валили дуб. Судя по раздраженным голосам рабочих – безуспешно. Очень безуспешно, потому что рабочие спорили страстно и не выбирая выражения. Сперва Полина Андреевна еще пыталась стыдить их через окно, они переходили на невнятное бормотание, прерываемое кашлем бензопилы, – и постепенно снова возвращались на повышенные тона. Тогда математичка закрыла все форточки. Голоса рабочих потеряли в разборчивости, но Антоха даже по обрывкам прекрасно понимал, о чем те спорят.

Дуб валиться не хотел. Он плевать хотел на всех этих людишек с пилами – и плевал, как и все те столетия, которые тут простоял. Он был тут всегда, пережил две большие войны, уцелел при строительстве школы и, судя по всему, ее тоже собирался пережить.

Дуб был местной достопримечательностью. Почему школу построили вокруг него, оставалось загадкой. Волков-старший, сам архитектор по образованию, рассказывал, что школу должны были построить немного в другом месте, но там возникли проблемы, а сроки поджимали… В общем, перенесли школу туда, где она и сейчас стоит. Отдельно стоящее дерево тогда не учли, думали, что спилят его – и вся недолга. Не спилили. И теперь не спилят.

Севка долго не мог врубиться, что от него хочет друг на ночь глядя.

– Формулы? – удивлялся он. – Какие формулы? Я сейчас тут одну программку пишу, причем тут формулы? И вообще, каникулы уже!

Тут Севка забеспокоился и уставился на настенный календарь – точно ли каникулы, или он опять что-то перепутал.

– Да каникулы, каникулы, – успокоил его Антоха, – но мне нужно дуб взорвать.

Севка от такого заявления вообще ошалел. Пришлось рассказывать ему все по порядку: про сходку, про спор, про то, что старшеклассников пора проучить…

Они обошли школу изнутри по периметру. Все двери оказались намертво заклиненными. Хуже того – когда Антоха в отчаянии попытался разбить окно в холле стулом, тот отскочил от стекла, как от резиновой стены. Остальные окна тоже оказались невыбиваемыми. В отчаянии Антоха и его команда выскочили во внутренний двор. Тут Лёля, которая все это время молча сопровождала их, вскинула голову и бесцветно сказала:

– Неба нет.

Все невольно посмотрели вверх.

Неба действительно не было. Не только луны и звезд – это ладно, их могло просто тучами закрыть – вверху раскинулось что-то совершенно черное. Самое темное небо в самую безлунную ночь не бывает таким, в нем всегда есть фиолетовый оттенок, а городское небо постоянно подсвечивается огнями снизу. Но не сейчас. Сейчас все вокруг освещалось словно само по себе. Как будто каждый предмет чуть-чуть светился, но этого свечения хватало только чтобы разобрать общие контуры.

– Мрак… – сказал Севка.

Проснулся Антон первым. Время определить было невозможно, все часы по-прежнему показывали 18–35, но чувствовал он себя бодрым и отдохнувшим. Мальчик вскочил и для бодрости забрался на шведскую стенку, пару раз качнул пресс…

– Слабовато, – произнес голос физрука Аркадия Ивановича. – Давай еще парочку.

Антон скосил глаза. У подножья шведской стенки стояла карикатура на Аркадия Ивановича (или, как его совершенно несправедливо дразнили, «Алкадича»). Росту в карикатуре было меньше метра, но пропорции оказались соблюдены в точности. Та же треугольная фигура – осиная талия и широченные плечи – та же короткая шея и те же бугры мышц повсюду.

– Здравствуйте, – сказал Волков как можно вежливее. – А вы… этот… физкультурный?

Мини-Алкадич фыркнул:

Ребята стояли в центре столовой и грустно смотрели на пустые полки буфета.

– Может, что-нибудь за шкаф завалилось? – с надеждой спросила Люба.

– Еще чуть-чуть, и я съем и сам шкаф, – заявил Мишка.

– Хозяин-батюшка, домовой… То есть Столовой, – позвала Лёля. – Покажись, будь другом!

Столовой возник точно в том же месте, где давеча растаял. Мишка вздрогнул, Люба инстинктивно прикрыла его собой.

– В тебе, Машка, – сказал Севка, старательно перелистывая страницы учебника истории, – умер великий педагог.

– Лучше бы он и не рождался! – буркнул Мишка.

Ему, как самому сильному, досталась «Энциклопедия фольклора» – увесистая книга страниц на шестьсот. Мишка старательно рылся в ней, то и дело закладывая в нужные места клочки бумаги.

Все остальные тоже были по уши погружены в историю. Маша чуть не силком притащила их в библиотеку и раздала учебники, словари и справочники.

– Хватит! – заявила она. – Мы уже кучу времени потеряли только потому, что не сообразили заглянуть в книгу!

Вот уже в который раз они стояли под школьным дубом и чесали в затылках. Васька предусмотрительно не приставал к людям – видел, что у них проблема, и унюхал, что пришли они без еды.

Вопрос, который интересовал всех, озвучил Мишка.

– И где у него тут сундук?

В полумраке, который царил между сучьев, трудно было что-то разглядеть, все твердо помнили, что и при ясном дне никакого сундука в кроне не наблюдалось. Да чего там – дуб был гимназистами неоднократно обползан и изучен, но про сундук даже слухов и легенд не было. Правда, до недавнего времени там не было и крылатой русалки…

– Давайте рассуждать логично… – завел свою шарманку Севка.

Впервые после «закукливания» школы они ночевали не вместе. Антон, Мишка, Севка и Маша легли спать на привычном месте – в спортзале. Где решили провести ночь Лёля и Любка, никто не знал. Сначала все были слишком ошарашены неудачей с Кощеевой смертью, потом Севка робко предложил поискать девчонок, но Антоха запретил.

– Они знают, где мы, – сказал он, пожалуй, слишком резко, – вот пусть и идут к нам.

Они лежали на матах тихо, но никто не спал.

– Слушай, – не выдержал Мишка, – а может, с ними что-нибудь случилось?

– Не случилось! – отрезал Антон.

За едой все были хмуры и сосредоточенны. Лёля и Антон, которые, не сговариваясь, сели за противоположные края стола, упорно смотрели в тарелки. Маша и Севка, наоборот, после разговора с Васькой стали жаться друг к другу, но и они больше молчали. Люба переводила сострадательный взгляд с одного на другого и тихонько вздыхала. Один Мишка поначалу пытался всех тормошить и расспрашивать: «Ну как там?» – но, поскольку везде получал ответ «Нормально», то вскоре и он поддался полному унынию.

Только в самом конце трапезы, за чаем, Лёля вдруг спросила Севку:

– А правда, что из белого света можно получить любую краску?

– Ага, – рассеянно ответил Севка.

– А я слышал, – сердито сказал Антон, – что, наоборот, из черного!

Антоха шел по лестнице вверх и злился на Паляндру за то, что та обошлась с ним, как с маленьким: обдурила, посмеялась и выставила за дверь. Сидит там теперь небось, злорадствует… Все-таки Кощей – она и есть Кощей…

Из-за мрачных мыслей он не замечал ничего вокруг до тех пор, пока не уткнулся в Севку.

– Ты чего здесь ходишь? – возмутился Антон.

– Тебя ищу, между прочим, – ответил Севка. – Лёля очень волнуется, она рвалась одна идти тебя спасать, я ее не пустил.

– И она тебя послушалась? – съязвил Антон.