Многие из вас ездили по миру и знают магазины Версаче. Это как у нас Слава Зайцев: т. Версаче — во всем мире Версаче. Если две покупки за день состоятся в таком магазине — это для него удачный день. Причем если американец купит что-то, скажем, два галстука, так он еще поторгуется, потребует скидку, расплатится кредитной карточкой и уйдет с кишкообразным пакетом, куда ему упакуют эти галстуки.
Кореш решил купить здесь галстуки. Я ему говорю: «Ты что, дурак? С ума сошел? За поворотом корейские галстуки по два доллара». Он говорит: «Нет, знаешь, я корешам покупаю». (Конечно, когда кореша в Ханты-Мансийске удят рыбу на Иртыше, в галошах, они должны находиться непременно в галстуке Версаче).
Я на уровне шопинга могу быть переводчиком — едем в «Версаче». Там висят, как на спортивных брусьях метров по 15, галстуки в два ряда. За нами идет продавщица. Он мне говорит: «Вот эти три, эти пять. Вот это и последние три метра верхнего ряда». Я перевожу. Она не реагирует, хотя подобной покупки у нее никогда в жизни не было. Просто у нее из Ханты-Мансийска людей в «Версаче» не было никогда. Продавщица вешает на руки галстуки. Он говорит мне: «Все». 47 галстуков по 200 долларов — считать умеете? Я у него спрашиваю: «Все?». Он говорит: «Все». Я ей говорю: «Все». Она меня спрашивает: «Что из этого господин будет брать?» Я-то понимаю, о чем речь идет. Тем не менее должен перевести. Я, усмехаясь, ему перевожу: дескать, она спрашивает: чего ты брать будешь? Он говорит: «Она что, дура? Я все брать буду». Я перевожу: «Он все брать будет». Как бы описать выражение лица и глаз этой продавщицы? Я вам говорю: у нее из Ханты-Мансийска же не было раньше никого. Вы видели когда-нибудь глаза краба? У него такие телескопчики. Вот эти телескопчики сантиметра на два шлеп — он все брать будет. Она спрашивает меня: «Откуда этот господин?» Какое наслаждение было ответить: «Он из Ханты-Мансийск-Сити». Она меня спрашивает: «Это что, такая богатая страна?» Для нее Ханты-Мансийск и Монте-Карло — это где-то рядом. У нее уже телескопчики почти встали на место, крабы успокоились, и тогда она задает следующий чудный вопрос: «А как он будет расплачиваться?» Имея в виду, какой кредитной карточкой, поскольку не каждая кредитная карточка может обеспечить такую сумму. Я спрашиваю: «Как ты будешь расплачиваться? Карточкой?» — «Какой еще карточкой? У меня нет с собой никакой фотокарточки!» Он даже вопроса моего не понял. Он сам как краб стал. Он не понимает, чего от него хотят, — он корешам галстуки покупает — корешам из Сити Ханты-Мансийска. Он говорит: «Деньгами буду расплачиваться». Я ей говорю: «Кеш, наличными». Краб дает максимальную амплитуду. Они же не носят такие деньги. Американцы говорят: «Мы такое количество наличных, как в Москве, в жизни не видели. Как, — говорят они, — у вас в телевизионных коробках деньги носят?». Они говорят: «Мы же с пятьюдесятью долларами боимся выйти. У вас в России — откуда столько долларов?». Я говорю: «Поэтому у вас в Америке нет, что они в России. Это, ради Бога, пускай к нам Клинтон ездит, учит. А мы, если скинемся все, мы вообще Америку в аренду возьмем на несколько лет. У нас Клинтон юристом работать будет за такие деньги — наличные, между прочим». И дальше у нее краб снова дает полную амплитуду, потому что кореш в этот момент вынимает вот такую пачку стодолларовых купюр. Вами не может не овладеть гордость за свой народ: прочувствуйте! Эта пачка стодолларовых купюр перевязана резиночкой. Американцы отродясь не видели, чтобы их доллары можно было резиночкой от бигуди упаковывать. Такого унижения Америка никогда не видела. Он со скоростью машинки счетной, послюнявив палец, так чух-чух-чух… Впечатление такое, что в Ханты-Мансийске люди с утра до вечера деньги считают. Она захотела уехать в Ханты-Мансийск, потому что Ханты-Мансийск после этого стал городом ее мечты. Пока он отсчитывал, она успела упаковать только один галстук. Он у меня спрашивает: «Чего эта дура делает?» Я говорю: «Упаковывает». — «Она что — с ума сошла? У меня времени нет. Пускай сложит все в пакет». Она никогда не видела галстуки Версаче, сложенные, как лапша, в полиэтиленовом пакете. А когда он сказал: «Пусть негр, который полы моет, сдачу возьмет», — негр схватил эту лапшу Версаче и нес за нами корешам Ханты-Мансийска.
Еще одного я шубу водил покупать в Чикаго. Я тогда думал, что наших удивляют цены. И говорю продавцу: «Вынесите подороже шубу». Он вынес — за тридцать тысяч долларов. Со мной очередной кореш из очередного Ханты-Мансийска. Несколько лет назад он получал в месяц 150 рублей и ждал очередного увеличения жилплощади на 16 квадратных сантиметров. Тут он начинает рассматривать шубу по кускам, потом так смотрит и говорит: «Мзрда звенит. Слышишь?» — он мне. Я: «Что звенит?» Он говорит: «Мзрда. Ну?» — спрашивает меня. Я: «Да-а… мзрда не мзрдистая». Он мне говорит: «Передай ему (продавцу), чтобы он мне фуфло не совал». Слово «фуфло» не переводимо ни на один язык мира. Но продавец между прочим по моим глазам понял, что он принес фуфло.
А тут последний раз в Германии в магазине Шанель тоже семейка такая из очередного Ухрюпинска жакет покупала дочке лет десяти. Такая пухленькая стоит. Жена говорит мужу: «Ну, мал». А муж говорит: «Да ладно, пускай в школу ходит». У немцев шок после этого: дочка в школу в жакете Шанель! Никто в мире себе такого позволить не может.
