Приговор

Задорнов Михаил Николаевич

Глава первая

Журналист Бодягин проснулся в своей зажиточной квартире от мысли, что больше не в силах видеть творящиеся вокруг безобразия. Всю свою журналистскую жизнь он посвятил борьбе с ними: разоблачал, критиковал, можно сказать — клеймил! А что толку? Повсюду разгораются войны. Национализм стал успешным бизнесом. Люди не понимают этого, в своей массе они тупы и агрессивны. Армия безграмотна и бессильна. Народ — невежественный и безмолвный. Все надеются на доброго дядю и невиданного царя-батюшку. Страна напоминает откупоренную бутылку с прокисшим содержимым: пена, пена, пена… Вертикали власти разрушены. Указы расплываются по горизонтали, как в проруби. На один закон всегда найдется другой, его исключающий. Нефть кончается. Леса больны. Погода агонизирует. Земной шар уже не знает, в какую сторону ему вращаться от взбесившейся непогоды. В сентябре — снег с градом. Под Новый год — гроза и Дед Мороз под зонтиком. В еде — нитраты. На участке клубнику съели грачи. Деньги дешевеют быстрее, чем их зарабатываешь. Зарплаты стали выдавать настолько крупными купюрами, что кассирша на работе кричит: «Для получения аванса спаривайтесь по трое!» В районе повысилась радиоактивность. Долго не могли понять, от чего. Оказалось, кто-то в доме напротив завез на балкон землю для цветов со своей дачи. Сын тянется к рокерам. Дочь ищет спонсора. У жены — аллергия на тополиный пух. Кот обгрыз мебель. У Ленина в Мавзолее до сих пор растут ногти. Этажом выше соседи-алкоголики по ночам падают на пол вместе с мебелью! Разве таким представлял себе Бодягин светлое будущее, за которое боролся? Но главное его разочарование — люди. Они, именно они не оправдали его надежд. Гордость уступила место спеси, благородство — высокомерию, сочувствие — жалости, чувства — комплексам, любовь — партнерству… Вместо стихов «Я помню чудное мгновенье…» теперь брошюра «Как вступить в половую связь с женщиной, не обидев ее». О классиках забыли. Писатели рвутся в депутаты, артисты торгуют полезными ископаемыми. Герои кинофильмов — восторженные циники. Журналисты перестали писать о вечном. Статьи — сиюминутны, эфемерны. Континентальные мысли уступили место островным, мотыльковым. Как быть? Где взять силы, чтобы бороться за светлое будущее? В крови обнаружили уйму холестерина. Голова роняет листву, чувствуя приближающуюся осень. Подходя к зеркалу, хочется достать дистанционное управление и выключить изображение. На днях в автобусе обозвали «интеллигентом». Обиделся Бодягин на свое отечество и понял, что выход у него один: уезжать!

На Западе — цивилизация! Культура! Там нет соседей-алкоголиков, капризного тополиного пуха… Люди приветливы и улыбчивы… Ради них стоит работать, писать о вечном. Там будут печатать его статьи, и никто не унизит «ученым», не обзовет «шибко грамотным»…

Глава вторая

Журналист эмигрантской газеты Бодягин проснулся на своем западном чердаке и понял, что больше так существовать не может. Уже пять лет он работал на Западе, критиковал политиков, клеймил налоги, высмеивал обывателя. А что толку? Обыватель даже не понял, что его высмеивают. Налоги по-прежнему агрессивны. Из большой политики улыбчивую массу интересует только одно: чем президент лечит насморк. Сам президент полуграмотный: во время поездки по Латинской Америке попросил, чтобы ему переводили, потому что он плохо понимает латинский язык. Обыватель оказался еще тупее отечественного. На кухне не с кем поговорить о вечном, всхлипнуть о настоящем за стаканчиком свежего самогона. В гостях никто не угостит ни щедрым пирогом, ни славным анекдотом. Чувство юмора у всех ниже пояса. На развлекательных программах смеются только дети и немцы. В еде — добавки. Хлеб не пахнет детством. В магазинах нет простой селедки. Колбаса — полиэтиленовая. Искусственные курицы несут искусственные яйца. У жены — аллергия на негров. Разве о такой жизни на Западе мечтал Бодягин? Женщины не умеют готовить суп! Жена купила новое платье — никто даже не спросил, где достала. Что за жизнь? Сам Бодягин стал злым. Каждый день, проходя мимо рекламных витрин взбесившихся товарами супермаркетов, радостно причитает про себя: «Ага! Понавыпускали товаров, а продать не можете!» Да и как тут не стать злым, когда по ночам под окнами то и дело проносится «Скорая помощь» с воплем кенгуру, которому сверлят зубы отечественной бормашиной?! Если бы Бодягин знал, что на Западе так воют по ночам «Скорые помощи», он сразу бы уехал на Восток. Но главное разочарование — это люди. Повсюду — интеллигентный обман, культурная зависть, обаятельное предательство, улыбчивая безнадежность. Ей-богу, куда добрее искреннее хамство родины, чем деланые улыбки роботов чужбины. Как быть? Скоро уж муха на голову без тормозов не сядет, а что сделано в жизни? Как успеть принести пользу оглохшему от собственного чванства человечеству, если его статьи печатают в том только случае, когда он делится гонораром с редактором? Разозлился Бодягин на цивилизацию больше, чем на отечество, и понял, что выход остался один: на родину! В монастырь! В одиночество кельи, где нет визга сирен, суеты мирской, где скромная, неразвращающая еда. И молитвы, молитвы, молитвы — за извечно грешное человечество.