Этот день начался с плохой новости, продолжился очень плохой и обещал закончиться катастрофой.

А, впрочем, чему удивляться, если утро началось с прибытия тётушки Клэр?

Иррис отступила на шаг от мольберта, любуясь своим творением.

Подсолнухи.

Шляпки склонились под тяжестью спелых зёрен, и за ними, вдали, на фоне голубого неба, таяли в дымке скалистые утёсы Мадверы, подёрнутые лёгким кружевом перистых облаков. Одинокая таврачья кибитка спускалась по склону, а дорога уходила вдаль и растворялась за горизонтом.

Иррис разозлилась на тётю. Разозлилась так сильно, что едва не швырнула вазой в окно, чтобы расколоть наступившую тишину, но где-то в глубине души она понимала — в главном тётя права. Неважно, кто это будет — не мэтр Гийо, так кто-то ещё, быть может, даже более отвратительный, но этого ей не миновать.

Сколько верёвочке не виться…

Она бедна. И одинока. И заступиться за неё некому. Ей придётся сделать выбор, жаль, только что выбора-то никакого нет.

Но она никак не могла отогнать от себя мысль о красных руках мэтра Гийо с пальцами, похожими на сосиски, один из которых был перетянут серебряным ободом уродливого фамильного кольца. И о том, что будет после свадьбы…

И хотя тётя деликатно называла это «физической стороной любви, которая не имеет большого значения в отношениях и браке», но от облачения в красивые слова суть не менялась. Лучше удавиться, чем лечь в постель с мэтром Гийо.

— Как будто кто-то стучит? — спросила тётя Огаста, кутаясь в кружевную шаль.

Горничная подхватила фонарь, натянула дождевой плащ с капюшоном и пошла к входной двери. Снаружи лило так, что даже сквозь стёкла невозможно было хоть что-то разглядеть. Темнело, дождь перемежался полосами града, ветер ломал деревья, и весь двор был завален ветвями старого тополя, что рос перед воротами. Град колотил по крыше, а поверх оборванных листьев на дорожках и газоне уже собрались островки молочно-белого льда. Вырванные с корнем деревья лежали вниз по склону, и потоки мутной воды неслись по улице в сторону побережья.

Все собрались в большой гостиной, молчаливые и подавленные, слушая, как беснуется за окнами стихия. Свечи трепетали, и их пламя металось от сквозняка, порождая на стенах зловещие тени. Кухарка, стоя на коленях в углу, бормотала одну молитву за другой, осеняя себя защитными знаками всякий раз, когда гром гремел особенно сильно. Даже тётя Клэр, несгибаемая и стойкая, нервно сжимала в руках Канон в кожаном переплёте, и губы её время от времени бесшумно двигались, повторяя молитву «Мать Всеблагая».

Пришёл конюх и наспех заколотил досками разбитое стекло в двери. Но дождь проникал внутрь сквозь щели, и на полу собиралась приличная лужа, которую горничная то и дело промокала тряпками.

Шторм принёс прохладу, и после небывалой жары дамы кутались в шали и ёжились, а Мартин, старый слуга тёти Клэр, пытался разжечь камин, но дым валил обратно. Дрова, как заколдованные, ни в какую не хотели гореть.

К утру ветер разогнал тучи над Мадверой, и едва забрезжил рассвет, Иррис выбралась из дома. Вышла на крыльцо, ведущее в сад, и остановилась, глядя на разрушения, которые принесла стихия.

Сад был сам на себя не похож. Растерзанный ветром и градом, лишившийся почти всех листьев и заваленный обломками ветвей, он представлял печальную картину. Потоки воды смыли гальку с дорожек вокруг дома, изуродовали газоны, а град полностью уничтожил розарий тёти Огасты.

Где-то вдали прибой неистово бился в каменную грудь побережья и словно звал. Иррис, аккуратно пробравшись на конюшню, оседлала лошадь, и пока все спали, уехала посмотреть на море.

За все годы, что она жила здесь, ей никогда не доводилось видеть такого неистовства природы. Море всё ещё бесновалось, помня о вчерашней буре, вскипало пеной и в ярости выбрасывалось на берег. Часть известняковой стены обрушилась в трёх местах, сильно изменив береговую линию. А по верхней кромке пляжа, там, куда докатывалась уже только пена, лежали бурые ленты водорослей, обломки рыбацких лодок, брёвна и мусор. Шторм разбил в щепки Малый мадверский пирс вместе со всеми пришвартованными к нему судёнышками рыбаков. И сейчас несчастные их владельцы бродили по берегу, баграми выуживая из мусора жалкие остатки снастей.

Иррис проехала до пирса, обогнула небольшой мыс, выступающий в море, а затем снова вернулась на самую высокую точку, напротив которой белела башня маяка.

Месяц спустя после

Большого мадверского шторма

«…а ещё, учитель, сегодня Альберт опять баловался силой. Полночи по комнате летали перья из подушек и бутылки, а шлюхи, которых он привёл в дом, визжали и хохотали, глядя на это.

Учитель, подскажите, как мне вразумить его? Иначе, боюсь, как бы дело не дошло до храмовников. Всякий раз, когда я говорю ему быть осторожнее, он смотрит на меня, как кот на мышь, да грозится пустить мне кровь и ставить на ней опыты или и вовсе скормить пиявкам, если буду ему мешать. Но с каждым разом его сила все больше, а злость все сильнее, и однажды, кто знает, может, так и будет.

Новость о том, что погиб Салавар Драго, стала для Иррис потрясением.

Когда она прибыла в Эддар, город находился в трауре, и в этом ей привиделся очень плохой знак. И хотя раньше она не особенно верила в знаки и приметы, но это было ровно до того странного вечера, когда в доме тёти Огасты неожиданно появилось семейство Драго.

Разглядывая приспущенные флаги, штандарты, перевитые чёрными лентами, и слушая рассказы о несчастном случае, который произошёл с джартом Салаваром, Иррис ощутила укол нехорошего предчувствия. И ей вдруг подумалось, что череда плохих знаков началась с того самого письма, которое она сожгла на мадверском побережье. Как будто, обратившись к ветру, своим посланием она привела в движение какие-то неведомые и очень грозные силы.

Сначала Большой мадверский шторм, потом полная опасностей дорога, в которой она дважды могла погибнуть, а теперь внезапная смерть Салавара — всё это выглядело неслучайным и пугало её.

В Эддаре, ещё на подъезде к городу, их карету встретил вооружённый отряд, и это показалось Иррис тоже довольно странным, а именно то, что эти люди столько дней жили на постоялом дворе, ожидая момента, когда она приедет. Хотя поначалу такое внимание было даже приятно.

«…и Альберт всю дорогу был смурной и злой. А всё из-за Риты, купцовой дочки, что ему отказала, вернее не настоящей Риты, а той, про которую я уже выше писал. И по дороге в Эддар он подрался шесть раз, и едва не убил одного вельможу из Рокны — устроили дуэль, и он, подумать только, проткнул его бариттой! Правда потом сам же его и лечил, а после ещё и пил с ним до утра, то ли рана оказалась не слишком опасной, то ли сильно Альберту нужен был собутыльник. И уж на утро я их едва растащил, такими они заделались друзьями…

А когда мы прибыли в Эддар, то перво-наперво он отправился в портовые кабаки и кутил там три дня. В этих местах его все знают и рады были так, что можно подумать он им каждому по кошельку золотых преподнёс. Все орали, как ошпаренные: «Берт приехал! Берт приехал!». Понабежало всякого отребья, и каждому он велел наливать вина и рыбной похлёбки. Притащили дзуну и бубны, затянули песни и пустились плясать, и Альберт с ними вместе, горланил похабщину, как самый настоящий вахлак. А после всей честной компанией потащились в бордель, и уж там был праздник так праздник! Видели бы вы, учитель, что там творилось! Хозяйка закрыла заведение на ночь, а кто спрашивал, что случилось, отвечала: «Радость у нас! Берт приехал!». И снова устроили танцы. Но я с ним не пошёл — осматривал город.

Деньги все он, понятное дело, спустил, и я думал было, что ночевать нам придётся и вовсе под мостом, но нас приютил какой-то странный человек. Не разобрал я ещё, кто он. Живёт один, ходит весь в чёрном, при оружии, да к тому же хромой и без глаза. Звать Мунсом. Может, какой вояка, а может, и похуже чего, потому как видел я у него в кладовке сушёные травы и странные знаки на стене над дверью. Молюсь вот Мирне-заступнице, чтобы охранила от всякого чёрного колдовства, уж больно много вокруг Альберта всякого отребья крутится, враз попадёшь в неприятности.

А прямо сейчас он собирается в Храм (самое, надо сказать, время, после стольких непотребств!), но не каяться, уж точно. Хочет встретиться с семьёй, и я пойду с ним, а то как бы чего не вышло. Не хватало, чтобы он прямо в Храме драку устроил. Вот будет позор!

Хочу ещё рассказать про Эддар. Город красивый и богатый, всюду белые каменные дома и черепица голубая и красная. Чудн

— Я очень волнуюсь, — прошептала Иррис, одёргивая платье, — это как-то слишком вызывающе.

— Вызывающе? Помилуйте, миледи, это же церемониальное платье, — произнесла Армана, расправляя складки на карминно-красном шёлке, — хотя вы ещё джарти Милену не видели.

— А ты уже видела?

— Нет, но не сомневайтесь, если бы можно было прийти голой — она бы пришла. Покрутитесь, я подол проверю.

Иррис покрутилась, оглядывая себя в зеркало. Голые плечи, рельефный лиф, утягивающий талию, и пышная юбка со шлейфом. На её вкус в этом платье всего было чересчур: и длины, и цвета, и обнажённости. Оно было ярким, кричащим, невольно притягивающим к себе взгляд, и от одной мысли о родственниках, и особенно о родственницах Себастьяна, которые будут её оценивать, у Иррис кожа покрывалась мурашками.

— …Иррис, милая? — чьи-то тёплые пальцы коснулись её лица…

Она открыла глаза.

Себастьян.

И она лежит на кушетке, а он рядом, совсем близко, стоит одним коленом на полу, гладит её лоб и смотрит с тревогой.

— Ты напугала нас! Выпей воды, — он помог ей сесть, протянул бокал и она выпила.

Иррис проснулась на рассвете. Хотелось выйти на прогулку, но она не решилась, боясь встретить в саду или патио кого-нибудь из родственников Себастьяна. Она внутренне ёжилась от этой мысли, поэтому осталась на балконе и, сидя в кресле, разглядывала утреннее море в розовой дымке облаков над горизонтом.

Вчерашний день вспоминался с содроганием.

Могла ли она подумать, что день её помолвки окажется настолько ужасным? Когда закончился торжественный обед и проводы гостей, она ушла в свою новую комнату отдохнуть. А на самом деле почти полчаса просто проплакала. Мыслимое ли дело — она так редко плакала в своей жизни, а тут рыдала просто не в силах остановиться. Почему?

Наверное, от разочарования. Она так надеялась на то, что её новая жизнь в Эддаре будет похожа…

…на сказку?