После града [Маленькие повести, рассказы]

Землянский Анатолий Федорович

«После града» — новая книга прозы Анатолия Землянского. До этого у него вышли два сборника рассказов, а также книга стихов «Это живет во мне».

И прозе и поэзии Анатолия Землянского свойствен пристальный взгляд на жизнь, стремление к лирико-философскому осмыслению увиденного и пережитого.

Это особенно характерно для настоящего сборника, в котором на материале армейской жизни военного и послевоенного времени ставятся острые проблемы человеческих отношений. В повестях и рассказах — сложные жизненные ситуации, взволнованные строки о мужестве, о силе и красоте чувства, искренняя вера в человека, прошедшего через многие испытания, оптимистическая влюбленность в этого человека.

Казнённые весны

После града

Милиционер не поверил своим глазам. Он несколько раз оборачивался, потом остановился, подумал с минуту и вернулся, чтобы вновь пройти мимо нас.

Мы с Тихоном стояли в самом конце очереди. Впрочем, в ту минуту, когда милиционер опять поравнялся с нами, мы были уже не последними. Очередь быстро увеличивалась, и теперь хвост ее был где-то позади нас. Я даже усомнился: хватит ли для нее всего Александровского сада? Вон она уже свернула в сторону, обогнула клумбу, на которой рдели чуть притуманенные зноем цветы, и подобралась к дальней калитке.

Милиционер прошел второй раз и опять вернулся. И вдруг, решившись, остановился возле меня, показал глазами на Тихона:

Легенда Багряного холма

Золотой свиток арфиста — как была окрещена эта уникальная находка — «сдался» Остожину за какое-то получасье до рассвета. До погожего августовского рассвета, когда сад перед окнами профессора бывает полон влажных теней и первого голубоватого посветления.

Последние знаки последней тисненой строки стояли в знакомом уже сочетании, и Остожину нужно было лишь вернуться к начальным листкам, чтобы найти готовую расшифровку.

Он нашел ее легко, и она будто сама скользнула с пера на бумагу. Ему показалось даже, что он услышал легкий и мелодичный звон, с каким эта последняя фраза коснулась плотного белого листа.

Размашисто бросив под строку дату, Остожин посмотрел на часы, записал время, затем снял часы с руки, завел их до отказа и резким усилием перекрутил пружину. Механизм, безотказно и точно работавший долгие годы, мгновенно смолк, вороненая секундная стрелка замерла на полделении.

Три миллиметра сердца

Мы лежали с Андреем на пляже. Мы и вчера лежали здесь с ним вот так же — размягченно, устало, молча. А раньше мы так лежать не могли. Не могли по той простой причине, что это не было угодно случаю. Лишь вчера пришло ему в голову столкнуть нас на единственном здесь крутом, извилистом и каменистом спуске, которым никто, кроме любителей, не пользуется.

Мы оба оказались такими любителями. И вот на тебе: все-таки раньше вчерашнего не встретились. А завтра мне уезжать.

Мы лежим здесь под отвесным глинистым обрывом, в полутора метрах от очень ленивого сегодня моря, уже который час. А обмолвились только односложным приветствием да еще двумя-тремя фразами. Не больше.

Рана

— Этот бой не был для Оли фронтовым крещением. И раненый, который лежал сейчас возле нее в глубокой, пахнущей пороховой гарью воронке, тоже не был первым из тех, кого она прямо под огнем пеленала в бинты, а потом оттаскивала в медсанроту. Иные умирали у нее на глазах, как тот, например, которого она только что оттащила.

Она до сих пор видела перед собой смертельно бледное лицо худощавого, по-детски узкоплечего, с огненно-рыжим зачесом солдата. Видела, как он, последний раз открыв глаза, как-то неестественно подобрался весь и успокоенно застыл. В отсветах пылавшего города неживым блеском вспыхивали остановившиеся зрачки. Оле показалось, что они время от времени вздрагивают. Ей стало страшно, и она на мгновение зажмурилась. И тут же догадалась, что это не зрачки убитого вздрагивали, а тряслась от взрывов земля.

Вот и сейчас дрожит она, будто ее жестоко лихорадит. То и дело с хрипловатым урчанием проносятся над воронкой осколки, и Оля радуется (оказывается, даже здесь можно чему-то радоваться), что они не могут достать ни ее, ни этого раненого бритоголового полковника с темной меткой усов.

Оля торопится. Она знает, что нужно как можно быстрее остановить кровь: нет сейчас ничего дороже этого для обессилевшего тела.