Сегодня Данилкин опять был навеселе. Впрочем, это никого не удивляло. Данилкин вообще это дело любил. И мог себе позволить. Данилкин вообще всегда умел устраиваться. Не так чтобы очень, но получше многих. Во всяком случае, и семье хватало, и на это дело всегда оставалось. Когда завод лег и большинство рабочего люда перешло на подножный корм, перебиваясь кто скудной торговлишкой на рынке у местной станции, а кто и просто рыбалкой, Данилкин покрутился-покрутился, раздобыл денег и пристроился торговать на самом большом рынке, расположенном на бывшем центральном стадионе областного центра. Через пару лет его оттуда выжили (кто говорил – проторговался и наделал долгов, а кто – что не на ту бабу запрыгнул), но кое-какие связи к тому моменту у него уже завязались. Так что когда до их богом забытого городка добрался обшарпанный грузовичок с литовскими номерами, то дверь квартиры, в которую постучался ее водитель, была как раз Данилкиной. Литовцев интересовали грибы, а именно лисички. Оказалось, что в богатенькой Германии наши родные посконные лисички – незнамо какой дорогущий экзотический деликатес, ну типа как у нас французские лягушачьи лапки. Так что Данилкин, как ему казалось, напал на золотую жилу. Он посолиднел, завел себе серую подержанную «тойоту», джинсовую жилетку с кучей карманов и щегольскую сумочку-визитку из натуральной кожи. Но, видно, не суждено ему было выбиться в совсем уж обеспеченные люди. Бизнес с грибами как-то потихоньку заглох: партнеры то ли проторговались, то ли нашли поставщиков где-то поближе, торговля на рынке, за которую он, по старой памяти, решил вновь приняться, тоже как-то не пошла, так что до того самого момента, когда в пыльных корпусах когда-то жутко секретного, а затем на протяжении многих лет абсолютно мертвого завода вновь зажглись многосотваттные светильники-люстры, Данилкин крутился как мог, подрабатывая то экспедитором в фирмах-однодневках, то частным извозом на замученной русскими дорогами и утомленной национальным сервисом «тойоте», то еще кое-чем.

Впрочем, это все как раз выходило у него в общем-то неплохо. Наверное, это и был его уровень, его жизнь, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. Ну заточен был Данилкин, которого некоторые из его еще менее удачливых приятелей-собутыльников уже начали величать Сергеем Семенычем, под такую жизнь – крутиться по-мелкому, сшибать нехитрую деньгу, подешевле купив, подороже продав, квасить с мужиками в гараже и по выходным цедить пиво с шурином у телевизора, по которому идет финал Кубка УЕФА или чемпионат России по хоккею. Уж на гаражные посиделки да на пивко деньжат ему всегда удавалось срубить, а что до остального… Ну не всем же по Канарам ездить, некоторым и пары недель на Байкале или в Анапе (тут уж кому куда ближе) вполне достаточно. Однако Данилкин всегда хотел большего в душе страшно обижался, почему это у него ничего не получается. На людях он, конечно, хорохорился и представлял дело так, что либо ему надоело этим заниматься, либо все загубили какие-нибудь «уроды» (персональный состав постоянно менялся, но как класс эти самые «уроды» присутствовали в жизни Данилкина постоянно), а он не захотел их в тюрьму сажать. Просто пожалел. Другой на его месте уж давно бы сообразил, что не след ему пыжиться, мало ли бывших военных, инженеров или учителей, вышвырнутых в пучину примитивного рынка-базара, покрутились там и, пару раз обжегшись, вернулись обратно, на уже однажды выбранную стезю, поняв, что это – не их, что всех денег все равно не заработаешь и что лучше за гроши делать то, что у тебя получается хорошо, чем, пытаясь заработать поболе, заниматься тем, что как раз не получается, с риском потерять все. Но Данилкин был не из таких. Обжегшись на очередной своей авантюре, он некоторое время «отлеживался» в экспедиторах или таксёрах, а затем с горящими глазами бросался в следующую.

В цех Данилкин попал как раз после своего очередного пролета. Завод, который раньше кормил весь город, а последние семь лет стоял как памятник великому советскому прошлому, внезапно ожил. Произошло это практически молниеносно. Сначала в город прилетела стая молодых ребят, за один месяц сделавшая едва ли не годовую выручку полуразвалившейся городской гостинице. Сергевна, дежурная администраторша, как и все в этой стране уже изрядно просвещенная американскими боевиками и мексиканскими сериалами, потом рассказывала, что больше всего это ей напомнило налет. Ранним весенним утром за дверями гостиницы, в последний раз помытыми дай бог памяти лет пять назад и успевшими с той поры затянуться паутиной, послышался нарастающий гул, потом визг тормозов, чуть погодя громкий стук захлопываемых дверец, а затем двери гостиницы распахнулись и внутрь ввалилось почти три десятка человек. Примерно треть составляли благообразные старички в заношенных костюмах, которых Сергевна помнила еще по тем временам, когда завод был на промышленной карте страны величиной, и немалой (тогда они приезжали как представителя министерства, главков и КБ), но первую скрипку в этой многочисленной команде играли не они. Главенствовали молодые парни и девушки в строгих деловых костюмах, явно недешевых, с самоуверенно вздернутыми подбородками и хищным блеском в глазах. Ввалившаяся толпа тут же разобрала ключи от номеров, заказала ужин, и не успела Сергевна подробно рассказать о происшествии по телефону всего лишь второй товарке из своего длинного списка, как они вновь попрыгали в свои машины и куда-то укатили. Как оказалось, укатили они на завод. Когда в заводоуправление ввалился ошарашенный неожиданным налетом директор, на заводе уже вовсю кипела жизнь. Эти ребята оказались довольно простого нрава. Узнав у сторожа при воротах, у кого находятся ключи от тех или иных помещений, они быстренько мотанулись к указанными личностями на своих машинах (некоторых пришлось отлавливать на огороде или на рыбалке), где данным товарищам был тут же предъявлен оформленный по всем правилам и заверенный в областном управлении ФСБ допуск (как-никак завод когда-то был все ж таки секретным), а затем предложено заключить «Договор об оказании консультативной помощи». А так как к договору полагался аванс в размере десяти тысяч рублей (большинство из тех, с кем они разговаривали, таких денег и в руках-то никогда не держали), вопрос с оказанием этой самой консультативной помощи решился практически мгновенно. Так что спустя час все необходимые личности были на заводе, и к приезду директора часть «налетчиков» уже копались в документации, а остальные разбежались по заводу, выясняя состояние инженерных сетей, внутризаводских железнодорожных магистралей и основных производственных мощностей. Директор попытался было поднять бучу под маркой того, что это страшно секретное предприятие, так что «посторонним» находиться здесь совершенно невозможно, но один из вновь прибывших оказался как раз офицером ФСБ, курирующим его предприятие, и буча утихла, так толком и не начавшись.

«Налетчики», как их с легкой руки Сергевны стал называть весь город, пробыли на заводе всего неделю, но старожилы, с которыми был заключен «Договор об оказании консультативной помощи», позже рассказывали, что за эту неделю умотались так, как не уматывались даже во время ударных трудовых вахт навстречу очередному партсъезду. Возвращения аванса, как опасались некоторые (отработали-то всего неделю), никто не потребовал, но все сошлись на том, что за эти деньги они отгорбатились честно. Рабочий день начинался в шесть утра, а из цехов и конторских помещений уходили едва ли не за полночь. Да и после того как завод пустел, в ночи еще долго светились гостиничные окна. Как видно, «налетчики» ночами стучали там что-то на своих щегольских ноутбуках, но с утра все они снова появлялись на своих рабочих местах как с иголочки – чисто выбритыми, хорошо пахнущими, с острыми как бритва стрелками на брюках и в безукоризненной обуви. Когда стало ясно, что дело идет к отъезду, местные начали осторожненько выяснять, чего «налетчики» накопали и чем это грозит. «Налетчики» особо не откровенничали, но к исходу недели уже весь город знал, что у завода есть шанс возродиться. Правда, как считали практически все из «налетчиков», с кем удалось пообщаться местным, это будет последний шанс. Если тот заказ, который собираются разместить на заводе, по тем или иным причинам будет сорван, то на этом славном предприятии можно будет окончательно поставить крест. И город пусть выживает как сумеет. Вот почему, когда директор, вернувшийся в тот же день, как его «попросили», к своему привычному занятию – заливанию неприятностей водкой, – однажды утром, слегка протрезвев, вдруг вспомнил, как в первой половине девяностых выводил многотысячные толпы рабочих на улицы областного центра и перекрывал боевыми рабочими отрядами Транссибирскую магистраль, и попытался вновь обратиться с пламенным воззванием к своему славному пролетариату, ответом ему было глухое раздражение. Город замер в тревожном ожидании.

Следующий «налет» случился почти через два месяца, когда город уже почти потерял надежду. В полдень на дороге появилась длинная вереница, состоявшая из двух десятков легковых машин, трех автобусов и целой колонны груженых грузовиков. Один автобус и несколько легковушек притормозили у гостиницы, а остальные проследовали прямо к заводским воротам. Двухминутные препирательства со сторожем (директор сделал выводы из прошлого налета и изрядно перетряхнул команду сторожей, оставив только старых передовиков производства, ударников и активистов местной компартячейки) закончились смятой пятисоткой, перекочевавшей в руки ошалевшего от таких денег деда и клятвенным обещанием оставить того на столь почетной службе и при новом руководстве – после чего машины въехали на заводской двор и развернулись. Из первого автобуса выскочило два десятка крепких парней в строгой черно-синей униформе и с бляхами на груди, сообщавшими всем окружающим, что они представляют частное охранное агентство «Беркут», из второго посыпались работяги, которые тут же принялись разгружать грузовики.

Сегодня решили оттянуться по полной. Денег не было (ну не считать же деньгами ту мелочь, которую предки, как обычно, дали Баблу, ее только и хватило, что на пузырь и пять бутылок пива), так что оттягиваться решили в отруб. Сначала была идея прошвырнуться по скверам у ВВЦ (который все по-прежнему звали, как в старые времена, ВДНХ), но после девяти там было не так-то много народу, зато довольно много собачников. А собачники народ сплоченный, друг друга знают, так что если и прижмешь какую-нибудь фифу с болонкой, тут же откуда ни возьмись налетят придурки с овчарками и боксерами и сломают весь кайф. Так что после обсуждения было решено ехать в центр, на Бульварное кольцо.

Из метро выбрались на Китай-городе. Гроб еще на эскалаторе отмочил свою фирменную примочку: зубами сорвал крышку с бутылки пива, сделал большой глоток и рыгнул прямо в нос симпатичной соседке по эскалатору. Та испуганно отшатнулась, и все легли Вечерок обещал быть классным…

Бутылку «Гжелки» уговорили тут же, сразу за павильоном, а затем двинулись по бульвару, отмякая пивком и слушая разглагольствования Бабла по поводу чурок, черных, евреев и другой мрази, от которой русскому человеку житья не стало. Все, что Бабл нес, было давно знакомо и понятно, и все готовы были, долго не рассусоливая, показать всем этим чуркам направление, в котором им следует из России убираться, да еще хорошенько пнуть под зад для скорости, но Бабл как-никак сегодня опять раскошелился на водку и пиво, так что пусть его говорит. Тем более что пока никакого интересного объекта (в смысле приложения кулаков) на горизонте видно не было. Наконец Гробу надоели Бабловы разглагольствования, и он прервал их затрещиной и сиплым рыком:

– Заткнись.

Все оттянулись слегка назад, поскольку Гроб, коли начал массировать кулаки, то быстро уже не остановится. Так что если в самое ближайшее время на горизонте не появится какой-нибудь нацмен, отвечать за плохое настроение Гроба придется Баблу. Бабл все это знал и сам, поэтому закрутил головой и истошно завопил:

– Ку-у-урс! К торжественному маршу!

По этой команде командиры, четко печатая шаг, вышли из строя и заняли свое место во главе вверенных им подразделений.

– Поротно! На одного линейного дистанции!

С правого фланга, дробно топоча каблуками по древней брусчатке, двинулись линейные.

– Равнение направо! – Начальник курса набрал в легкие побольше воздуха и надсадно рявкнул: – Шаго-ом марш!

– Ну что, все уселись?

Водитель автобуса, судя по объемам талии (вкупе с задницей и шеей), – большой любитель пива, колы и гамбургеров, с густой порослью на верхней губе, которая явно служила ему компенсацией за слабое присутствие растительности на голове, поерзал, устраиваясь в водительском кресле, и заключил:

– В таком случае пристегните ремни, ибо автобус «Хьюстон-Вашингтон» отправляется сию минуту. – Издав индейский вопль «Йю-ха!», он топнул по педали газа. Несмотря на столь резкое движение своего капитана, лайнер тронулся плавно и величаво. Сам водитель, может быть, и хотел взять старт так же резко и стремительно, как когда-то его предки бросали вперед своих полудиких мустангов, но скрытая в недрах трансмиссии настоящая американская автоматическая коробка передач выполнила свою миссию, не позволив ничем потревожить граждан самой могущественной державы мира. Клайд замер, сраженный пришедшей на ум аллегорией. Похоже, автоматическая коробка передач выполняла в этом автобусе функцию правительства – преобразовывала энергию мотора в движение, сглаживая рывки и толчки, неизбежно возникающие в столь сложной системе, и позволяя автобусу двигаться дальше. Так и правительство США – оно тоже преобразовывало энергию американской экономики в развитие американской нации. Впрочем, на правительстве и Президенте висела еще функция подвески, тормозов и еще черт-те чего (хотя функцию тормозов, положим, лучше всего выполнял Конгресс).

Клайд усмехнулся и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза.

Он прилетел домой три дня назад, на похороны матери. Его особо никто не ждал, Клайд был старшим и покинул семью в семнадцать лет, первым из детей, но у сестры и ее муженька все-таки хватило здравого смысла (или чего там еще), чтобы отправить ему телеграмму. Позвонить они не удосужились. Впрочем, может быть, телеграмму отправила тетя Памела (судя по письмам, мать с ней была очень дружна последние годы), но, как бы там ни было, он успел-таки на похороны последней из тех, для кого он был по-настоящему дорог. И это несомненно было удачей. Поскольку, когда умер отец, Клайд безвылазно торчал на Субик-бей в связи с вьетнамо-китайским обострением, а о похоронах брата ему вообще не сообщили.

– Сорок секунд…

Артем, задыхаясь, перевалился через забор и упал кулем на землю, больно ушибив левое колено. Инструктор-воспитатель неодобрительно качнул головой и бросил:

– Сорок пять секунд… прибавь.

У Артема не осталось сил даже на короткий кивок, поэтому он лишь судорожно втянул воздух перекошенным ртом и, с трудом выпрямив дрожавшие от усталости ноги, потрусил, прихрамывая, к нижней ступени лестницы, которая вела к балкам разрушенного моста. В этот момент сзади послышался упругий хлопок, голос инструктора-воспитателя произнес:

– Тридцать две секунды, отлично, Николай!