Эта книга не просто или, вернее, не только фантастика. Она входит в список литературы, обязательной для прочтения в нескольких вузах страны. Число тех или иных откликов на нее превышает число откликов на все остальные мои книги, вместе взятые. К моему удивлению, в числе ее заинтересованных читателей оказались и крупные бизнесмены, и известные политики, и высокопоставленные генералы. Более того, именно благодаря ей мне было предложено «поучаствовать кое в чем подобном тому, о чем вы писали». Если честно, я не ожидал ничего подобного. И даже не знаю, к чему все это приведет…
Роман Злотников
Содержание:
Виват император!
Армагеддон
Виват Император!
От автора
За написание этой книги меня побудила взяться одна идея. Однако прежде чем вас с ней ознакомить, хотелось бы сделать небольшое отступление. Я придерживаюсь точки зрения, которая, в общем-то, с порога отвергается мэтрами так называемой «серьезной» литературы, а именно — что фантастика служит осмыслению окружающего мира и его взаимоотношений с духовным миром человека ничуть не меньше, а порой даже и в более значительной степени, чем «серьезная» литература. Просто, в отличие от этой литературы, занимающейся, если можно так выразиться, реальной действительностью, фантастика экстраполирует эти процессы на будущее, имея в виду, что это может стать реальностью, а может и не стать, исходя при этом из современных нам представлений о дальнейших путях развития технологий, социума и возможностей человека. То есть, говоря проще, Достоевский пишет, к чему можно прийти, задавшись вопросом: «Тварь я дрожащая или право имею» в русле рассуждений молодого петербуржца Раскольникова, а его современник Жюль Верн в поисках решения той же проблемы рассматривает, к чему повел бы подобный ход мыслей, попади сверхсовременная военная технология, например, технология постройки подводного корабля, в руки молодого, горячего, пусть и образованного, представителя порабощенного индийского народа.
Сегодня уже ясно, что подобная экстраполяция стала жизненной необходимостью. Недаром же этим занимаются целые институты и международные исследовательские центры. Но только фантастика может поставить вопросы, на которые нет однозначно достоверного, а возможен лишь статистически достоверный ответ, и вовлечь в процесс осмысления этих вопросов и поиска ответов на них огромные массы людей.
Размышляя обо всем вышесказанном, я заинтересовался, почему авторы, так или иначе касающиеся в своих произведениях темы освоения человечеством Галактики, в подавляющем большинстве совершенно четко и ясно дают понять, что на этом пути человечеству не миновать возрождения имперской формы правления. «Неужели, — подумал я, — все дело в том, что слова „граф“, „дворянин“, „Ваше Высочество“, „сэр“, „леди“, „вассал“, „честь аристократа“, „офицер Его Высочества“ и множество других, которые мы связываем с монархией, просто романтичны и ласкают слух? Или это все же пусть не всегда осознанная, но явно ощущаемая большинством людей, овладевших мастерством экстраполяции (без чего, по моему мнению, успешного писателя-фантаста просто не может быть), „генеральная вероятность?“ Признаюсь, я относился к монархии и, соответственно, к монархистам несколько… снисходительно, что ли, воспринимая монархию как некий курьезный, совершенно ненужный и неработающий обычай некоторых отсталых, не особо значительных или традиционно консервативных стран. Что до российских монархистов, то они казались мне просто ряжеными.
И вот однажды мне попал в руки статистический сборник. Перелистывая его, я обратил внимание на то, что из десяти стран с наивысшим уровнем жизни граждан — семь являются монархиями. Это меня заинтересовало, и я попробовал провести что-то вроде сравнительного анализа по нескольким параметрам, ориентируясь именно на этот необычный признак. Оказалось, что монархии, как ни странно, оставили далеко позади страны с иной формой правления практически по любому показателю. Продолжительность жизни… уровень технологического развития… количество компьютеров на душу населения… уровень образования… темпы роста промышленного производства… Я обнаружил, что монархии опережают своих соседей в любой своей ипостаси и в любом регионе (исключения, конечно, присутствуют, но именно единичные, то есть из числа тех, что как раз и подтверждают правило). В Европе большинство монархий принадлежит к конституционному типу, то есть их скорее можно было бы назвать монархическим вариантом демократического государства, но при всем при этом, за что бы эти монархии ни брались, у них это выходило лучше, чем у соседей. Шведы, например, не отказываясь от короля, сумели даже построить нечто, что было названо потом „шведским социализмом“. В арабском мире, где демократия не в чести и монархии присутствуют в своем изначальном абсолютистском виде, Кувейт, ОАЭ и Саудовская Аравия оставили далеко позади своих соседей — Иран и Ирак, обладающих не меньшими нефтяными богатствами.
До сих пор у меня пока больше вопросов, чем ответов, но некие мысли по этому поводу уже появились, и я попытался предложить их для обсуждения читателю. И все же не это было то главное, что побудило меня заняться этой книгой. Дело в том, что у большинства авторов Галактическая империя либо уже давно создана, либо уже осталась в далеком прошлом. А мне стало интересно описать сам процесс ее создания.
Пролог
(За два года до начала…)
— Э-ге-гей!
Эхо от звонкого девичьего голоса разнеслось над заливом. Клаус обернулся. Грета взобралась на огромный гранитный валун и приплясывала на нем, размахивая руками и пугая чаек. Ее желтая куртка ярким пятном выделялась на сумрачном серо-зелено-бежевом фоне береговых дюн. Клаус помахал рукой в ответ и поежился. Зима в этом году выдалась премерзкая. Снега почти не было. С самого Рождества то моросило, то заряжал стылый унылый зимний дождь, опасный тем, что к рассвету городские улицы и автобаны покрывались сплошной ледяной коркой. Из-за этого происходило множество аварий. За последние два месяца Клаус трижды опаздывал на работу, потому что полицейские перекрывали объездное шоссе вокруг Бремерхафена, пока дорожные службы растаскивали огромные, на три-четыре десятка машин, хвосты воткнувшихся друг в друга автомобилей. Впрочем, владелец книжного магазина господин Нитке, в первый раз слегка поворчавший по этому поводу, к двум последующим опозданиям отнесся вполне благодушно. Возможно, потому, что и сам раза два застрял в пробке по той же причине.
— Э-ге-гей, Клаус, смотри!
Юноша поднял глаза. Грета успела спуститься со своего пьедестала и вприпрыжку бежала к нему, неся что-то в сомкнутых лодочкой ладошках. Клаус поморщился. Бог ты мой, ну почему секс делает женщин такими деятельными и энергичными? Единственное, что хотелось ему самому после бурно проведенной ночи, так это свернуться клубком под одеялом и спать, спать, спать… Но Грета умудрилась растормошить его почти на рассвете и утянуть за собой на берег. Хотя что делать на рассвете на побережье? Особенно в феврале. Клаусу ничего не оставалось, как, позевывая, таскаться по берегу следом за Гретой да поплевывать время от времени в стылые волны Северного моря в ожидании, когда же наконец истощится запас энергии, накопленный за ночь молодой кобылкой.
Впрочем, несмотря на столь нерадостное начало субботы, прошедшую неделю можно было назвать вполне удачной. Ведь Грета согласилась в конце концов провести с ним уикенд на побережье, да и номер в мотеле удалось снять почти на десять марок дешевле, чем Клаус рассчитывал. Впрочем, этому тут же нашлось простое объяснение — мотель был почти пуст. Кроме них двоих, на два десятка номеров был только один постоялец — рослый старик с благородным профилем и роскошной гривой седых волос. Самое удивительное, что, несмотря на возраст, на женщин он, похоже, действовал ошеломляюще. Во всяком случае, вчера вечером, когда пожилая консьержка записывала их имена в толстенную амбарную книгу и этот старый пень появился у стойки, Грета, бросив на него поначалу вполне равнодушный взгляд, внезапно вздрогнула и, практически одновременно с консьержкой, при появлении старика мгновенно встряхнувшейся подобно старой охотничьей собаке, услышавшей звук рога, инстинктивно поправила волосы и расцвела ТАКОЙ улыбкой, какую Клаусу на ее симпатичном личике до сих пор наблюдать не доводилось. Но старик не обратил на эти потуги двух самок ни малейшего внимания. Он коротко кивнул и, задержавшись у стойки всего на какую-то минуту, а может, и меньше, величественно-аристократичным жестом принял ключ, после чего спросил глубоким баритоном без малейшего признака старческого дребезжания:
Часть I
Начало
Этот молодой человек появился в агентстве недвижимости «Белые ворота» уже перед самым закрытием. Одет он был модно и явно дорого. А ко всему прочему, несмотря на юный возраст, в том, как он держался и вел себя, чувствовался тот странный, едва уловимый шарм, который имеет некое отношение к большим деньгам, но который невозможно приобрести, лишь просто заполучив эти самые большие деньги. Как классическому английскому газону требуется всего лишь обычная регулярная стрижка, но в течение двух-трех сотен лет подряд, так и первые намеки на подобный шарм могут появиться только в третьем-четвертом поколении людей, основной жизненной заботой которых является не как заработать деньги, а как их с толком потратить. Такие господа среди уроженцев одной шестой части суши пока еще не встречались, так что этот юнец мог быть только иностранцем. А столь юный иностранец, интересующийся недвижимостью в России (а зачем еще стоило приходить в агентство), — это уже что-то сулило. Поэтому старший менеджер, заметив посетителя, тут же насторожился и, быстренько сплавив клиента, которым занимался, одному из юных дарований, пытающихся проявить себя на ниве торговли недвижимостью, подошел к молодому человеку, скромно стоявшему у стены и разглядывавшему фотографии в строгих багетных рамках — портреты знаменитостей средней руки, воспользовавшихся в разное время услугами агентства.
— Добрый вечер, чем могу быть полезен?
Посетитель обернулся, и по тому, что на его лице мгновенно вспыхнула привычно-вежливая улыбка, менеджер понял, что не ошибся. Юнец явно был иностранец. Однако, как оказалось, по-русски он говорил вполне прилично.
— Добрый… вечер. — Молодой человек мгновение помедлил, наверное, мысленно выстраивая русскую фразу. — Я бы хотел купить недвижимость.
Менеджер растянул губы в самой радушной улыбке, которую только смог изобразить. Какое умное заявление, а то он не догадался.
Часть II
Университет
— Ну что вы, Ниночка, мне всегда нравился ваш кофе, но сегодня вы просто превзошли саму себя. Честное слово.
Эти слова, сказанные высоким улыбчивым мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой, вызвали наконец довольную улыбку на лице симпатичной секретарши.
— Спасибо за комплимент, Игорь Александрович.
— Ах, Ниночка, это не комплимент, а истинная правда. — Мужчина отхлебнул из чашечки и закатил глаза, демонстрируя блаженство. Но его старания пропали втуне. Ниночка величественно наклонила головку, увенчанную довольно сложной прической, что для современной молодежи было отнюдь не характерно (если, конечно, не считать моды на бушменские косички, вполне уместные в африканской саванне, но на головах молодых европейцев, да еще светлых, выглядевшие откровенно по-дурацки, ну да бог им судья, лучше уж пусть убивают время, плетя косички, чем под героиновым кайфом), давая понять, что сказанное услышано, еще раз окинула сервировочный столик придирчивым взглядом и удалилась из кабинета. Мужчина вздохнул. Что ж, надо признать, у подчиненных хозяина этого кабинета прямо-таки твердокаменная выдержка. Вот интересно, как этому пацану удалось так вышколить персонал? Еще три года назад, когда эта самая Ниночка была его собственной студенткой, она млела от любого случайного взгляда, брошенного на нее ректором Международной академии современного менеджмента Игорем Александровичем Прусовым. А, надо сказать, Игорь Александрович был изрядным бабником, поэтому взгляды он разбрасывал довольно широко, совершенно не стесняясь дарить их и собственным студенткам. Впрочем, в то время Ниночка отнюдь не возглавляла список претенденток. Она была обычной серой мышкой, попавшей в число студенток довольно элитного и дорогого частного учебного заведения только благодаря достаточно обеспеченным родителям. Как ни странно, подобные создания вырастают даже в весьма обеспеченных семьях. Но как расцвела девочка…
Его размышления были прерваны легким шелестом отворяемой двери.
Часть III
Терранцы
— Стоп, — и после короткой паузы: — Поздравляю. Задание выполнено, коэффициент ошибок — ноль.
Филипп облегченно откинулся на спинку кресла и вытер пот. Наконец-то. Комплексный зачет одиннадцатого уровня он пытался сдать уже в четвертый раз. В первый раз ему хватило двадцати минут, чтобы умудриться набрать болевой порог в десять единиц и отключиться тут же, в кресле. Во второй и третий разы он сумел продержаться до конца, но одиннадцатый уровень требовал нулевого коэффициента ошибок, так что эти две попытки не принесли ему ничего, кроме опыта. Конечно, можно было бы остановить зачет сразу, как только он сделал первую ошибку и браслет включился на болевую пульсацию первого уровня. Но Филипп уже успел понять, что опыт стоит многого, а боль, что ж, к боли они успели привыкнуть. К тому же после того, что они вытерпели в первые два с половиной месяца, болевые импульсы ниже шестого уровня казались щекоткой, и не более того.
Боль появилась на следующее утро после памятной встречи с Его Высочеством. В тот вечер Ташка устроила куратору скандал. Не успели они войти в свою секцию, как Ташка развернулась и со всего маху засветила куратору по физиономии… вернее, попыталась засветить. Поскольку единственным результатом ее энергичного и даже несколько картинного замаха оказалось то, что она отлетела в угол холла, сверкая рельефным красным отпечатком кураторской пятерни на левой щеке. Все ошеломленно замерли. Куратор все время был таким милым дядькой, правда, немного занудным… но сейчас перед ними стоял совсем другой человек. Между тем Ташка, на которую было просто больно смотреть — такой у нее был униженный и потрясенный вид, — поднялась на ноги и каким-то севшим голосом спросила:
— За что?
— Что за что?
Армагеддон
Пролог
Денек был хорош. Яркий, солнечный, умытый небольшим ночным дождиком, он сверкал, словно начищенный петровский пятак, заставив пенсионеров, составлявших основную массу пассажиров этой утренней электрички, забыть о проблемах, безденежье, старческих болячках, повытаскивать на свет божий заботливо укутанные по осени в старые тряпки лопаты, грабли и тяпки и, подобно леммингам во время их странных кочевок, устремиться толпой на штурм электричек. Вот толпа выплеснулась на перрон и торопливо двинулась к автобусным остановкам, по пути смешавшись с теми, кто по утреннему холодку спешил к привокзальному рынку, вольготно раскинувшемуся на специально огороженной территории, своевольно выплеснувшемуся на ступеньки подземного перехода и даже протянувшему свои щупальца к самым автобусным остановкам.
Высокий подтянутый майор с эмблемами горного стрелка, неторопливо двигавшийся в толпе, вдруг остановился и замер, не отрывая глаз от безногого мужика, сидевшего на грязноватом половичке с полузакрытыми глазами и тихонько, с надрывом, тянувшего: «И на рассвете вперед уходит рота солдат…», неумело подыгрывая себе на гитаре. Несколько мгновений офицер вглядывался в лицо, искривленное страдальческой гримасой, затем шагнул вперед и негромко позвал:
— Григорий? Изгаршин?
Безногий вздрогнул, его лицо мертвенно побледнело, он медленно открыл глаза:
— Командир?..
Часть I
Начало
1
Сегодня Данилкин опять был навеселе. Впрочем, это никого не удивляло. Данилкин вообще это дело любил. И мог себе позволить. Данилкин вообще всегда умел устраиваться. Не так чтобы очень, но получше многих. Во всяком случае, и семье хватало, и на это дело всегда оставалось. Когда завод лег и большинство рабочего люда перешло на подножный корм, перебиваясь кто скудной торговлишкой на рынке у местной станции, а кто и просто рыбалкой, Данилкин покрутился-покрутился, раздобыл денег и пристроился торговать на самом большом рынке, расположенном на бывшем центральном стадионе областного центра. Через пару лет его оттуда выжили (кто говорил — проторговался и наделал долгов, а кто — что не на ту бабу запрыгнул), но кое-какие связи к тому моменту у него уже завязались. Так что когда до их богом забытого городка добрался обшарпанный грузовичок с литовскими номерами, то дверь квартиры, в которую постучался ее водитель, была как раз Данилкиной. Литовцев интересовали грибы, а именно лисички. Оказалось, что в богатенькой Германии наши родные посконные лисички — незнамо какой дорогущий экзотический деликатес, ну типа как у нас французские лягушачьи лапки. Так что Данилкин, как ему казалось, напал на золотую жилу. Он посолиднел, завел себе серую подержанную «тойоту», джинсовую жилетку с кучей карманов и щегольскую сумочку-визитку из натуральной кожи. Но, видно, не суждено ему было выбиться в совсем уж обеспеченные люди. Бизнес с грибами как-то потихоньку заглох: партнеры то ли проторговались, то ли нашли поставщиков где-то поближе, торговля на рынке, за которую он, по старой памяти, решил вновь приняться, тоже как-то не пошла, так что до того самого момента, когда в пыльных корпусах когда-то жутко секретного, а затем на протяжении многих лет абсолютно мертвого завода вновь зажглись многосотваттные светильники-люстры, Данилкин крутился как мог, подрабатывая то экспедитором в фирмах-однодневках, то частным извозом на замученной русскими дорогами и утомленной национальным сервисом «тойоте», то еще кое-чем.
Впрочем, это все как раз выходило у него в общем-то неплохо. Наверное, это и был его уровень, его жизнь, в которой он чувствовал себя как рыба в воде. Ну заточен был Данилкин, которого некоторые из его еще менее удачливых приятелей-собутыльников уже начали величать Сергеем Семенычем, под такую жизнь — крутиться по-мелкому, сшибать нехитрую деньгу, подешевле купив, подороже продав, квасить с мужиками в гараже и по выходным цедить пиво с шурином у телевизора, по которому идет финал Кубка УЕФА или чемпионат России по хоккею. Уж на гаражные посиделки да на пивко деньжат ему всегда удавалось срубить, а что до остального… Ну не всем же по Канарам ездить, некоторым и пары недель на Байкале или в Анапе (тут уж кому куда ближе) вполне достаточно. Однако Данилкин всегда хотел большего в душе страшно обижался, почему это у него ничего не получается. На людях он, конечно, хорохорился и представлял дело так, что либо ему надоело этим заниматься, либо все загубили какие-нибудь «уроды» (персональный состав постоянно менялся, но как класс эти самые «уроды» присутствовали в жизни Данилкина постоянно), а он не захотел их в тюрьму сажать. Просто пожалел. Другой на его месте уж давно бы сообразил, что не след ему пыжиться, мало ли бывших военных, инженеров или учителей, вышвырнутых в пучину примитивного рынка-базара, покрутились там и, пару раз обжегшись, вернулись обратно, на уже однажды выбранную стезю, поняв, что это — не их, что всех денег все равно не заработаешь и что лучше за гроши делать то, что у тебя получается хорошо, чем, пытаясь заработать поболе, заниматься тем, что как раз не получается, с риском потерять все. Но Данилкин был не из таких. Обжегшись на очередной своей авантюре, он некоторое время «отлеживался» в экспедиторах или таксёрах, а затем с горящими глазами бросался в следующую.
В цех Данилкин попал как раз после своего очередного пролета. Завод, который раньше кормил весь город, а последние семь лет стоял как памятник великому советскому прошлому, внезапно ожил. Произошло это практически молниеносно. Сначала в город прилетела стая молодых ребят, за один месяц сделавшая едва ли не годовую выручку полуразвалившейся городской гостинице. Сергевна, дежурная администраторша, как и все в этой стране уже изрядно просвещенная американскими боевиками и мексиканскими сериалами, потом рассказывала, что больше всего это ей напомнило налет. Ранним весенним утром за дверями гостиницы, в последний раз помытыми дай бог памяти лет пять назад и успевшими с той поры затянуться паутиной, послышался нарастающий гул, потом визг тормозов, чуть погодя громкий стук захлопываемых дверец, а затем двери гостиницы распахнулись и внутрь ввалилось почти три десятка человек. Примерно треть составляли благообразные старички в заношенных костюмах, которых Сергевна помнила еще по тем временам, когда завод был на промышленной карте страны величиной, и немалой (тогда они приезжали как представителя министерства, главков и КБ), но первую скрипку в этой многочисленной команде играли не они. Главенствовали молодые парни и девушки в строгих деловых костюмах, явно недешевых, с самоуверенно вздернутыми подбородками и хищным блеском в глазах. Ввалившаяся толпа тут же разобрала ключи от номеров, заказала ужин, и не успела Сергевна подробно рассказать о происшествии по телефону всего лишь второй товарке из своего длинного списка, как они вновь попрыгали в свои машины и куда-то укатили. Как оказалось, укатили они на завод. Когда в заводоуправление ввалился ошарашенный неожиданным налетом директор, на заводе уже вовсю кипела жизнь. Эти ребята оказались довольно простого нрава. Узнав у сторожа при воротах, у кого находятся ключи от тех или иных помещений, они быстренько мотанулись к указанными личностями на своих машинах (некоторых пришлось отлавливать на огороде или на рыбалке), где данным товарищам был тут же предъявлен оформленный по всем правилам и заверенный в областном управлении ФСБ допуск (как-никак завод когда-то был все ж таки секретным), а затем предложено заключить «Договор об оказании консультативной помощи». А так как к договору полагался аванс в размере десяти тысяч рублей (большинство из тех, с кем они разговаривали, таких денег и в руках-то никогда не держали), вопрос с оказанием этой самой консультативной помощи решился практически мгновенно. Так что спустя час все необходимые личности были на заводе, и к приезду директора часть «налетчиков» уже копались в документации, а остальные разбежались по заводу, выясняя состояние инженерных сетей, внутризаводских железнодорожных магистралей и основных производственных мощностей. Директор попытался было поднять бучу под маркой того, что это страшно секретное предприятие, так что «посторонним» находиться здесь совершенно невозможно, но один из вновь прибывших оказался как раз офицером ФСБ, курирующим его предприятие, и буча утихла, так толком и не начавшись.
«Налетчики», как их с легкой руки Сергевны стал называть весь город, пробыли на заводе всего неделю, но старожилы, с которыми был заключен «Договор об оказании консультативной помощи», позже рассказывали, что за эту неделю умотались так, как не уматывались даже во время ударных трудовых вахт навстречу очередному партсъезду. Возвращения аванса, как опасались некоторые (отработали-то всего неделю), никто не потребовал, но все сошлись на том, что за эти деньги они отгорбатились честно. Рабочий день начинался в шесть утра, а из цехов и конторских помещений уходили едва ли не за полночь. Да и после того как завод пустел, в ночи еще долго светились гостиничные окна. Как видно, «налетчики» ночами стучали там что-то на своих щегольских ноутбуках, но с утра все они снова появлялись на своих рабочих местах как с иголочки — чисто выбритыми, хорошо пахнущими, с острыми как бритва стрелками на брюках и в безукоризненной обуви. Когда стало ясно, что дело идет к отъезду, местные начали осторожненько выяснять, чего «налетчики» накопали и чем это грозит. «Налетчики» особо не откровенничали, но к исходу недели уже весь город знал, что у завода есть шанс возродиться. Правда, как считали практически все из «налетчиков», с кем удалось пообщаться местным, это будет последний шанс. Если тот заказ, который собираются разместить на заводе, по тем или иным причинам будет сорван, то на этом славном предприятии можно будет окончательно поставить крест. И город пусть выживает как сумеет. Вот почему, когда директор, вернувшийся в тот же день, как его «попросили», к своему привычному занятию — заливанию неприятностей водкой, — однажды утром, слегка протрезвев, вдруг вспомнил, как в первой половине девяностых выводил многотысячные толпы рабочих на улицы областного центра и перекрывал боевыми рабочими отрядами Транссибирскую магистраль, и попытался вновь обратиться с пламенным воззванием к своему славному пролетариату, ответом ему было глухое раздражение. Город замер в тревожном ожидании.
Следующий «налет» случился почти через два месяца, когда город уже почти потерял надежду. В полдень на дороге появилась длинная вереница, состоявшая из двух десятков легковых машин, трех автобусов и целой колонны груженых грузовиков. Один автобус и несколько легковушек притормозили у гостиницы, а остальные проследовали прямо к заводским воротам. Двухминутные препирательства со сторожем (директор сделал выводы из прошлого налета и изрядно перетряхнул команду сторожей, оставив только старых передовиков производства, ударников и активистов местной компартячейки) закончились смятой пятисоткой, перекочевавшей в руки ошалевшего от таких денег деда и клятвенным обещанием оставить того на столь почетной службе и при новом руководстве — после чего машины въехали на заводской двор и развернулись. Из первого автобуса выскочило два десятка крепких парней в строгой черно-синей униформе и с бляхами на груди, сообщавшими всем окружающим, что они представляют частное охранное агентство «Беркут», из второго посыпались работяги, которые тут же принялись разгружать грузовики.
2
Сегодня решили оттянуться по полной. Денег не было (ну не считать же деньгами ту мелочь, которую предки, как обычно, дали Баблу, ее только и хватило, что на пузырь и пять бутылок пива), так что оттягиваться решили в отруб. Сначала была идея прошвырнуться по скверам у ВВЦ (который все по-прежнему звали, как в старые времена, ВДНХ), но после девяти там было не так-то много народу, зато довольно много собачников. А собачники народ сплоченный, друг друга знают, так что если и прижмешь какую-нибудь фифу с болонкой, тут же откуда ни возьмись налетят придурки с овчарками и боксерами и сломают весь кайф. Так что после обсуждения было решено ехать в центр, на Бульварное кольцо.
Из метро выбрались на Китай-городе. Гроб еще на эскалаторе отмочил свою фирменную примочку: зубами сорвал крышку с бутылки пива, сделал большой глоток и рыгнул прямо в нос симпатичной соседке по эскалатору. Та испуганно отшатнулась, и все легли Вечерок обещал быть классным…
Бутылку «Гжелки» уговорили тут же, сразу за павильоном, а затем двинулись по бульвару, отмякая пивком и слушая разглагольствования Бабла по поводу чурок, черных, евреев и другой мрази, от которой русскому человеку житья не стало. Все, что Бабл нес, было давно знакомо и понятно, и все готовы были, долго не рассусоливая, показать всем этим чуркам направление, в котором им следует из России убираться, да еще хорошенько пнуть под зад для скорости, но Бабл как-никак сегодня опять раскошелился на водку и пиво, так что пусть его говорит. Тем более что пока никакого интересного объекта (в смысле приложения кулаков) на горизонте видно не было. Наконец Гробу надоели Бабловы разглагольствования, и он прервал их затрещиной и сиплым рыком:
— Заткнись.
Все оттянулись слегка назад, поскольку Гроб, коли начал массировать кулаки, то быстро уже не остановится. Так что если в самое ближайшее время на горизонте не появится какой-нибудь нацмен, отвечать за плохое настроение Гроба придется Баблу. Бабл все это знал и сам, поэтому закрутил головой и истошно завопил:
3
— Ку-у-урс! К торжественному маршу!
По этой команде командиры, четко печатая шаг, вышли из строя и заняли свое место во главе вверенных им подразделений.
— Поротно! На одного линейного дистанции!
С правого фланга, дробно топоча каблуками по древней брусчатке, двинулись линейные.
— Равнение направо! — Начальник курса набрал в легкие побольше воздуха и надсадно рявкнул: — Шаго-ом марш!
4
— Ну что, все уселись?
Водитель автобуса, судя по объемам талии (вкупе с задницей и шеей), — большой любитель пива, колы и гамбургеров, с густой порослью на верхней губе, которая явно служила ему компенсацией за слабое присутствие растительности на голове, поерзал, устраиваясь в водительском кресле, и заключил:
— В таком случае пристегните ремни, ибо автобус «Хьюстон-Вашингтон» отправляется сию минуту. — Издав индейский вопль «Йю-ха!», он топнул по педали газа. Несмотря на столь резкое движение своего капитана, лайнер тронулся плавно и величаво. Сам водитель, может быть, и хотел взять старт так же резко и стремительно, как когда-то его предки бросали вперед своих полудиких мустангов, но скрытая в недрах трансмиссии настоящая американская автоматическая коробка передач выполнила свою миссию, не позволив ничем потревожить граждан самой могущественной державы мира. Клайд замер, сраженный пришедшей на ум аллегорией. Похоже, автоматическая коробка передач выполняла в этом автобусе функцию правительства — преобразовывала энергию мотора в движение, сглаживая рывки и толчки, неизбежно возникающие в столь сложной системе, и позволяя автобусу двигаться дальше. Так и правительство США — оно тоже преобразовывало энергию американской экономики в развитие американской нации. Впрочем, на правительстве и Президенте висела еще функция подвески, тормозов и еще черт-те чего (хотя функцию тормозов, положим, лучше всего выполнял Конгресс).
Клайд усмехнулся и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза.
Он прилетел домой три дня назад, на похороны матери. Его особо никто не ждал, Клайд был старшим и покинул семью в семнадцать лет, первым из детей, но у сестры и ее муженька все-таки хватило здравого смысла (или чего там еще), чтобы отправить ему телеграмму. Позвонить они не удосужились. Впрочем, может быть, телеграмму отправила тетя Памела (судя по письмам, мать с ней была очень дружна последние годы), но, как бы там ни было, он успел-таки на похороны последней из тех, для кого он был по-настоящему дорог. И это несомненно было удачей. Поскольку, когда умер отец, Клайд безвылазно торчал на Субик-бей в связи с вьетнамо-китайским обострением, а о похоронах брата ему вообще не сообщили.
5
— Сорок секунд…
Артем, задыхаясь, перевалился через забор и упал кулем на землю, больно ушибив левое колено. Инструктор-воспитатель неодобрительно качнул головой и бросил:
— Сорок пять секунд… прибавь.
У Артема не осталось сил даже на короткий кивок, поэтому он лишь судорожно втянул воздух перекошенным ртом и, с трудом выпрямив дрожавшие от усталости ноги, потрусил, прихрамывая, к нижней ступени лестницы, которая вела к балкам разрушенного моста. В этот момент сзади послышался упругий хлопок, голос инструктора-воспитателя произнес:
— Тридцать две секунды, отлично, Николай!
Часть II
Взлет
1
Вертолет сделал сумасшедший вираж и резко ухнул вниз. Инга почувствовала, как ее желудок скакнул куда-то под горло, а его содержимое попыталось забраться еще выше. Слава богу, с утра в нем не было ничего, кроме тоста и стакана чая с лимоном. Сидящий слева фотограф, который вчера хорошенько накачался градусами и потому успел уже с утра вылакать литра два лимонного сока, охнул и зажал рот перчаткой. Инга удивилась — ведь до этого момента полет больше напоминал поездку на хорошем автомобиле по хорошей автостраде. Но этот рывок оказался прощальным приветом северного неба. Потому что всего через несколько секунд вертолет мягко затормозил, пару мгновений повисел, едва заметно вибрируя, будто легковой автомобиль с дизельным мотором на холостом ходу, а затем осел на шасси. Все зашевелились, так до конца и не поняв, сели они уже или все еще нет? Инга тоже с интересом завертела головой. Павлик, ее однокашник с журфака, который сейчас подвизался в каком-то смешном военно-авиационном журнале с пафосным названием «Крылья родины», однажды рассказывал ей о каких-то новых вертолетах с совершенно сумасшедшими (судя по выпученным глазам Павлика) характеристиками. Она мало запомнила из его возбужденной речи (тем более что, как она думала, рассказывал он это все лишь для того, чтобы произвести впечатление на нее), но кое-что в памяти отложилось. И вот сейчас как будто снова увидела, как Павлик размахивает руками перед ее носом и выкрикивает: «Он же совершенно бесшумный! Понимаешь? И совершенно никакой вибрации! Металлокерамическая втулка несущего винта, блококаскадный двигатель, углепластиковые лопасти синергического профиля… да от него шума не больше, чем от автомобиля. Так что в салоне можно разговаривать хоть шепотом…»
Что там было еще в этом вертолете, Инга так и не узнала, потому что в тот момент окончательно поняла, что Павлик несколько отклонился от генерального курса, намеченного ею на вечер, и быстренько вернула беседу в более приятное русло. Но вот эти его слова как-то случайно запали в память. И она вспоминала их в течение всего этого полета, не слишком долгого. Действительно, несмотря на все ее страхи, полет на этой новенькой машине с несколько непривычным обтекаемым и слегка наддутым дизайном больше всего напоминал поездку на дорогом роскошном суперкаре типа «феррари» или «ламборгини» (но только не «порш», Ингу как-то прокатили на «порше», так там было существенно теснее). Сходство еще больше усиливалось благодаря очень удобным креслам, чем-то напоминавшим автомобильные, и еще тому, как мощно, но плавно вертолет набирал скорость.
Дверь кабины пилота распахнулась, и возник высокий летчик в форменном комбинезоне.
— Господа, наш полет закончен. Прошу простить за некоторые неудобства на последнем этапе полета, но нам нужно было сесть побыстрее, с севера идет снежный заряд…
Не успел он договорить, как вертолет слегка качнуло и все окна (это в самом деле были окна — большие, забранные прозрачным углекомпозитом, назвать их иллюминаторами как-то не поворачивался язык), обращенные к северу, залепило мокрым снегом, прямо на глазах превратившимся в толстую ледяную корку. Однако эта последняя попытка северной погоды испортить им полет пропала втуне. Посадочная площадка была оборудована выдвижным помостом, так что спустя несколько секунд вертолет затянуло в теплое нутро ангара. Пилот, к тому моменту уже добравшийся до выхода, разблокировал дверь и коротким движением элегантного рычага, притулившегося у самой двери, одновременно отворил створку и выдвинул лесенку. Журналисты, составлявшие в этом рейсе большую часть пассажиров, задвигались, загомонили и потянулись к выходу. Однако Инга, выпустив фотографа, слегка задержалась в проходе, поскольку та, ради которой она покинула суматошную, толкучую, но такую уютную и привычную Москву, тоже летела в этом вертолете.
2
Полковник Баштан ввалился в собственный кабинет как был, в грязных, залепленных глиной сапогах и измурзанной полевухе, с черным от недосыпа и трехдневной щетины лицом. Ногой распахнув дверь, он сделал несколько шагов вперед, обогнул стол и устало рухнул в кресло, бросив перед собой тяжелые, с крупными кистями руки. Несколько мгновений он сидел, тупо уставившись в одну точку, потом скрипнул зубами и стиснул кулаки. Вот и все… Все надежды, планы, мечты — все, все пошло псу под хвост!
О том, что его полку грозит инспекторская проверка, Баштан узнал еще два года назад. А узнав, не очень-то испугался. В принципе подобные проверки — это всегда палка о двух концах, причем положительный конец, как правило, увесистей отрицательного. Поскольку хотя возможность «залететь» на инспекторской, конечно, присутствует — солдат там сбежит, или прапор напьется, или еще какая беда случится в самый неподходящий момент, но возможность «подлететь» всегда оценивалась значительно выше. Потому что, как правило, к инспектированию готовятся, и готовятся капитально. Части и соединения, которым предстоит инспекторская, сразу получают «зеленую улицу» по финансированию, в округе выделяется целый сонм кураторов, которые днюют и ночуют во вверенных их попечению подразделениях и службах, с бойцами, любимым развлечением которых до того была уборка территории или выкапывание траншей, начинают мало-мальски регулярно проводиться занятия и стрельбы, штаб по самые ноздри влезает во всякие планы, журналы, проекты боевых приказов и т. п., так что к приезду комиссии подвергающаяся инспектированию часть сияет свежеположенным асфальтом, свежепокрашенными казармами, свежепобеленными бордюрами и свежеподшитыми подворотничками. Поэтому на строевом смотру, с которого по традиции начинается всякое инспектирование, полк сияет как начищенный медный пятак, а до синевы выбритые и до кругов в глазах «заинструктированные» солдаты и офицеры едят глазами начальство и звонкими голосами докладывают, что вопросов у них нет и они всем довольны. Впрочем, последнее время в эту десятилетиями отработанную схему стали регулярно вноситься не слишком приятные изменения, когда молодые лейтенанты вдруг хором заявляли, что отказываются служить, а солдаты — что не видели мяса с самой гражданки. Но проверяющие ведь тоже не с луны свалились, а служат в этой же армии, так что прекрасно представляют, к каким вопросам и как прислушиваться. Поэтому главное, чтобы в остальном вроде бы было как положено — и свежеположенный асфальт, и свежепобеленные бордюры, и банька, и кормежка на убой. Так что если не было прямой команды «валить», на подобные приметы нового времени часто просто закрывали глаза Зато если полк сдавал инспекторскую на «отлично», это практически всегда означало орден и еще одну ступеньку наверх. Вот почему Баштан ожидал от предстоящей проверки скорее хорошего, чем плохого. Тем более что службу он знал, профессию свою любил и белоручкой и снобом не был.
К приезду комиссии все было готово еще за неделю. В последний четверг Баштан лично обошел весь полк и, прищурив глаз, «просмотрел» не меньше сотни ракурсов. Расположение полка выглядело достойно. Даже выкрашенные в черно-белую полоску столбики ворот автопарка, на которые зам по тылу нахлобучил несколько аляповатых орлов, изготовленных на местном литейном заводике, смотрелись вполне в тему. Баштан удовлетворенно кивнул и поднялся к себе в кабинет. Там его уже ждал заморенный начальник штаба.
— Ну как, Петрович, готов?
Тот кивнул.
3
Ташка плыла не торопясь. Где-то там, за полоской шелестящего прибоя, ярко горел огнями берег, слышались музыка, смех и женские взвизги, а здесь, всего в сотне метров, было темно и пустынно, как будто на другой планете. Только негромкие всплески волн, да еле слышное шуршание песка, да мерцающие точки звезд над головой. Ташка была одна. То есть нет. Их было двое — она и ночь. И Ташка очень любила такую компанию…
Они с Филиппом приехали сюда две недели назад, когда стало окончательно ясно, что им придется расстаться. Это произошло вечером того дня, когда Филипп был вызван в Терранский дворец. В принципе вызов был формальностью. После восшествия Его Высочества на трон Филипп ушел из службы охраны, а их группа была расформирована. Вернее, так объявили. На самом деле вся служба охраны Наследника в полном составе перешла в ведение ее лаборатории, и Филипп, который как для бывших даунов, так и для собак был непререкаемым авторитетом, оказался кем-то вроде надсмотрщика-дрессировщика. Сказать, что его тяготила эта работа, — это ничего не сказать. Спустя два месяца он попытался сбежать в первый раз. Они с Ташкой тогда сильно поругались. Но все решил разговор с Императором. Он тогда сказал: «Не торопись, Филипп, у меня есть для тебя работа». Впрочем, Филипп и сам понимал, что пока не может уйти. Его «ребята» мучились не меньше его самого. Конечно, условия содержания у них были идеальны, и в силу особенностей своего развития они не испытывали особого дискомфорта от ограничений в передвижении и общении. Но человек существо деятельное и всегда стремится проявить себя. Даже те, кто всему остальному в жизни предпочитает диван, все равно стараются добиться чего-то, скажем, научиться философски размышлять или хотя бы запомнить как можно больше заздравных тостов и анекдотов. И тот, кому удалось в самом деле достичь общепризнанных успехов в какой-либо области, испытывает от своей работы истинное удовольствие и стремится идти дальше. Так что абсолютное безделье стало для этих «ребят» тяжелым испытанием, которое было тем тягостнее, что они знали — уж они-то добились несомненных успехов. Тем более что большинство совершенно не понимало, для чего их регулярно на целые часы обвешивают датчиками и через день выкачивают из организма по литру крови, мочи, слюны и иной дряни. Филипп, как мог, старался облегчить им жизнь, то устраивая тренировки, то выводя «ребят» на прогулки в лес или в город. Одних их отпускать опасались, поскольку система моральных ценностей у этих смертоносных боевых машин была чрезвычайно проста и чем-то напоминала три закона робототехники Азимова. С той лишь разницей, что под словом «человек» «ребята» понимали крайне ограниченный круг лиц. А противодействовать возможному «вреду» умели очень эффективно. В принципе все они были экспериментом, удачным, но крайне узким и ограниченным по области использования результатов. И если у собак были некоторые перспективы развития в следующих поколениях, то для бывших даунов перспектив не было никаких. Они были пригодны только для использования лишь как охранники-бодигарды, да и то скорее в качестве живого щита и защиты в случае открытого нападения. Оценивать обстановку они не умели совершенно, зато прямую угрозу чуяли каким-то шестым или седьмым чувством, да и по физическим кондициям были наиболее близки к терранцам. Так что в любой охранный наряд всегда входили и люди, и терранцы, основной задачей которых было расстановка и руководство собаками и бодигардами. Впрочем, все это было ДО коронации, а затем охрана Его Величества перешла в ведение Федеральной (то есть ныне Имперской) службы охраны и «ребята» Филиппа ушли в отставку. И конца ей пока не было видно. Поскольку на данном этапе развитие Империи осуществлялось по варианту: «Экономический взлет после поражения в войне (пусть в „холодной“, а не в горячей, но поражение налицо)». По этому пути уже прошли в свое время Германия и Япония, он был достаточно изучен, и пока Россия демонстрировала стандартный для этого пути набор характеристик, спецслужбы всего мира занимались ей постольку поскольку, скорее по старой памяти и потому что государство таких размеров и такого стратегического положения нельзя сбрасывать со счетов никогда. Конечно, многие технологии, обеспечивавшие Империи экономический рывок, были технологиями двойного назначения, но тут уж ничего не попишешь. А что в нашей жизни нельзя использовать в качестве оружия? Умеючи даже фотоаппаратом можно разбить голову, а осколками тарелки — перерезать глотку. Однако если бы прошел слух, что Россия активно разрабатывает технологии чисто военного назначения, да еще такие, которые подразумевают качественный скачок, настроения могли резко измениться. По правде говоря, метод воспитания бодигардов-даунов на военную технологию особо не тянул, потому что солдат и охранник — это две большие разницы. Солдат должен убить врага и, по возможности, остаться в живых, а у «ребят» Филиппа второй мотив отсутствовал практически начисто. Так что в лучшем случае они годились на роль камикадзе. Но в таких играх, как большая политика, не столь важно, как дело обстоит на самом деле, гораздо важнее, как расценят полученную информацию и, главное, как ее представят. А в случае с собаками и бодигардами все усугублялось еще и тем, что стоило только слухам дойти до чутких ушей, как наверняка был бы сделан вывод, что в Империи идут эксперименты над человеком. И эта опасность была едва ли не самой серьезной (поскольку даже не исследования, а просто рассуждения в этом направлении напрямую выводили на Терранский университет). Так что пока в службе охраны служили люди, которых, в отличие от тех же собак и бодигардов-даунов (что еще больше повышало их ценность в качестве охранников) — можно было перекупить, запугать или шантажировать, у «ребят» Филиппа не было никаких шансов вернуться к тому, что они умели делать лучше всего. А потом Филиппа вызвал Император…
Ташка доплыла почти до самого берега и поднялась, лишь когда колени уже начали скрести по песку. На это была своя причина…
Еще на третьем курсе, когда она гостила у Лейлы в Джемете, та как-то зазвала ее поплавать ночью под звездами и луной. Они нашли пустынное местечко, скинули с себя все и долго наслаждались абсолютной свободой нагого тела, рассекающего черную вселенную моря. Клочок берега, где Ташка расположилась сегодня, тоже был совершенно безлюден, хотя и находился рядом с закрытым пляжем дорогого клуба «Ривьера». В принципе никаких неприятностей она не ожидала — одежда, которую она оставила на песке, была не очень дорогой и далеко не новой, денег в карманах не было, так что воровать все это смысла не имело. Что же касается личной безопасности, то она знала — курортные местечки, как правило, очень ревностно патрулируются полицией и чаще всего абсолютно безопасны. Любую шваль отлавливают, стоит ей только появиться. Иначе нельзя, ибо любое насильственное преступление тут же отпугивает туристов, что резко снижает цены и, соответственно, возможность заработать. Так что мэр любого курортного городка найдет тысячу способов поквитаться с нерадивым полицейским и его начальниками, да и сами горожане готовы прийти на помощь любому туристу, только бы было их побольше, этих туристов, готовых потратить свой отпускной бюджет в их городке. А возможно, у Ташки сработал условный рефлекс. В Империи уже давно можно было бродить по самым глухим местам, совершенно не опасаясь насилия. И не потому, что криминальный мир вдруг взял и исчез. Просто после нескольких лет планомерных и систематических мероприятий каждому «авторитету» стало ясно, что его взаимоотношения с правоохранительными органами могут складываться двояко — либо без спешки, с соблюдением долгих процедур: «ваши проблемы начнутся, когда мы докажем вашу вину», либо по-быстрому: «мы действуем, а остальное — ваши проблемы». Причем переход от первого типа отношений ко второму был наиболее вероятен в том случае, если на территории, подведомственной данному «авторитету», случался всплеск насильственных преступлений. Так что «авторитеты» следили за всякими молодежными группами и сексуально озабоченными компаниями, тусующимися на «их» территории, едва ли не ревностнее, чем менты. Впрочем, была еще одна причина…
— Молодые люди, вы не могли бы подать мне мою одежду?!
4
— Фамилия?
— Урусофф… э-э-э, Урусов.
Паспортистка оторвалась от экрана ноутбука и строго посмотрела на него поверх элегантных очков.
— Так — офф или — ов?
Дэймонд широко улыбнулся:
5
— Ну что ж, спасибо. — Мишка кивнул и, в последний раз придавив пальцем клавишу «Enter», отвернулся от экрана компьютера. — Ты как всегда безупречен, Ким. Его Величество будет очень доволен.
Ким молча кивнул и начал выбираться из обширного кресла (как раз под Мишкину фигуру). Его остановил негромкий голос Казакова:
— И еще, Его Величество просил передать, что рад будет тебя видеть сегодня вечером, на ужине в Терранском дворце.
Ким замер. Это было что-то новенькое. Традиции приглашать на выпуски Терранского университета наиболее отличившихся выпускников прежних лет было уже лет десять. Число приглашенных точно установлено не было, но, как правило, почетных гостей насчитывалось около пяти тысяч человек. То есть около пятисот на факультет. Церемонию вручения магистерских дипломов, как правило проходящую на центральном стадионе (а куда еще можно было загнать такую прорву народа?), гости наблюдали с трибуны для почетных гостей Императора вперемешку с родителями, представителями общественности и иными приглашенными, а затем расходились по факультетским банкетам, столы для которых накрывали прямо на центральной аллее. Но ни о каких ужинах в Терранском дворце Ким никогда не слышал:
— Ужин?
Часть III
Крылья над миром
1
— Ирина Георгиевна, вас по третьему каналу…
— Хорошо. — Тучина согласно кивнула (хотя секретарь, естественно, не могла этого видеть), бросила взгляд в зеркало, легким движением ладони поправила и без того безупречную прическу, потом нажала клавишу и повернулась лицом к экрану. Третий канал был видеофицирован и, кроме того, оборудован системой ЗАС,
[2]
разработанной здесь же, в Терранском университете. Такими системами были оснащены только сети Терранского университета да еще каналы, используемые личной канцелярией Императора. Даже закрытые сети Минобороны, Императорской службы безопасности и Министерства внутренних дел еще не имели такой системы защиты. Так что на Земле было всего несколько человек, которые могли позвонить ей по этому каналу.
— Ирина, добрый день, рад тебя видеть.
Тучина рассмеялась:
— Если бы это было так, то ты был бы здесь лично, а не по видеоканалу, Дмитрий.
2
Ташка встретила его в аэропорту. Филипп привычным жестом воткнул билет в «маячок» и повесил его себе на пояс, и тут она налетела и, обдав ароматом мокрых волос и таких же мокрых полевых цветов, которые она держала в руке, закружила его по залу. Филипп смутился:
— Ну ты чего?
Ташка насмешливо сморщилась:
— Ничего, тюфяк. Совсем оснобился там в своем Нью-Йорке.
— Как? — не понял Филипп, но Ташка только расхохоталась и поволокла его через зал. Филипп попытался притормозить. — Подожди, мне еще багаж получать.
3
Ислам еще раз кивнул своему собеседнику (как будто тот мог что-то увидеть) и, отключив мобильный телефон, поднял глаза на братьев по борьбе. На лице его была написана необычайная скорбь. И сколько же печали было в его голосе, когда он заговорил:
— Братья, русские не вняли голосу разума. Мы лишь хотели освободить своих братьев, выполнивших свой долг перед аллахом, но они отказались даже говорить об этом. — Ислам вскинул руки. — Видит аллах, мы не хотели, но у нас нет другого выхода. Мы должны примерно наказать этих гяуров, дабы в следующий раз слова пророка достигли их высокомерных ушей. Аллах велик!
И два десятка братьев, стоявшие на верхней палубе прогулочного морского пароходика, в ответ вскинули автоматы и тоже взревели:
— Аллах акбар!
Они ринулись вниз, к пассажирским каютам, забитым этими испуганными овцами-христианами, и началась резня…
4
— … мы сожалеем о том, что наши действия по обеспечению безопасности наших граждан вызвали столь негативную реакцию в мире. Но мы по-прежнему заявляем, что любой, кто посмеет причинить вред имуществу или посягнуть на жизнь и здоровье наших граждан, подвергнется самому настойчивому преследованию вне зависимости от своего местонахождения и гражданства. Мы и впредь постараемся избежать имущественных потерь и гибели гражданского населения и лиц, в отношении которых Империя не проводит специальных карательных мероприятий, однако вынуждены заявить, что гражданские лица, предоставляющие свою территорию и жилища для укрытия террористов, а также оказывающие им любую иную поддержку, должны быть готовы к тому, что их жизнь и имущество могут подвергнуться серьезной опасности. И если они не хотят подвергаться подобной опасности, у них есть право либо отказать террористам в крове и поддержке, либо покинуть то место, откуда они не в состоянии их удалить. Если же они этого не сделают, то в полной мере возложат на себя ответственность за сохранность своего имущества, а также за жизнь и здоровье свое и своих близких.
— Ха! — Шеф щелкнул пультом, отключая звук, и резво повернулся. — Ну что за идиот? Ну кто говорит об этом так откровенно?
Присутствовали те же, что находились в кабинете посла в Москве во время прошлогоднего саммита, — сам президент, Клайд, Стрентон и мистер Рейнард, да еще к их компании присоединился генерал Минарди, председатель объединенного комитета начальников штабов. Министр обороны и министр экономики, участвовавшие в недавно закончившемся совещании, покинули Белый дом, а остальные остались на дружеский ужин. Тем более что имели довольно схожие взгляды на то, как следует поступать с несколько обнаглевшей Россией. Впрочем, сам Клайд выглядел в этой компании белой вороной, поскольку скорее разделял мнение министра экономики Клифферсона, считавшего, что столь резкий экономический рывок России всего лишь следствие ее поражения в «холодной» войне. В конце концов, потерпевшие поражение в последней «горячей» войне Германия и Япония, промышленность которых была уничтожена ковровыми и атомными бомбардировками, в свое время совершили не менее головокружительный рывок, буквально ворвавшись в ряды общепланетной экономической и политической элиты. А потому надо просто немного подождать, и темпы экономического рывка России заметно упадут. Тем более что, несмотря на последние крайне жесткие действия против арабских экстремистов, Россия до сих пор ничем не продемонстрировала своих поползновений на более влиятельную роль, продолжая послушно следовать в фарватере ведущих западных стран.
Впрочем, сейчас это ей не слишком помогало. За время, прошедшее со времени скандальной кровавой операции, приведшей, как бы то ни было, к полному исчезновению крайне одиозной террористической организации «Бригады мстителей за Раззият», отношение к России во всем мире заметно ухудшилось. Французы пришли в ярость, когда обнаружилось, что среди погибших столь отвратительной смертью есть французский гражданин. Да, мсье Вержа давно уже фигурировал в досье Интерпола как человек, имевший непосредственное отношение к крайне сомнительным сделкам с оружием, оборудованием для производства оружия массового уничтожения и поставкам нефти из стран, находящихся под эмбарго ООН, это не меняло дела. Французы всегда очень ревностно относились к любому случаю, когда их граждане подвергались какому бы то ни было преследованию со стороны любых — официальных ли, судебных ли органов других государств. А здесь уши русских торчали изо всех щелей. Да они и сами не торопились отрицать, что акция проведена силами спецслужб Империи. К тому же французскому президенту, как и его немецкому коллеге, приходилось учитывать крайнее возмущение, которое инцидент вызвал у мусульманской части населения обеих стран, состоявшей из натурализовавшихся выходцев из арабского мира и Турции. Ну еще бы, нет для мусульманина более позорной и отвратительной смерти, чем смерть от зубов такого нечестивого животного, как собака. Ибо эта смерть уничтожает всякую надежду на вечную жизнь в садах Аллаха.
Недаром арабские террористы-самоубийцы, спокойно шедшие на смерть и тщательно выбиравшие момент подрыва прикрепленной к телу бомбы, тут же впадали в панику и торопливо замыкали контакты, стоило лишь появиться поблизости собаке. Более того, русские оскорбили чувства мусульман еще и тем, что оставили трупы гнить и разлагаться на палубе, поскольку по мусульманскому обычаю умерший должен быть похоронен до захода солнца. Конечно, этот обычай зародился еще до того, как Аллах поведал пророку своему Мохаммеду первоосновы новой религии, и, скорее всего, был вызван тем, что народы, первыми постигшие всю глубину мудрости аллаха, имели счастье (или несчастье) обитать в столь жарких краях, что человек, умерший рано утром, к вечеру того же дня успевал покрыться трупными пятнами и изрядно завонять. Однако теперь любой мусульманин, где бы он ни жил — в жаркой ли Аравии или в студеной Сибири, свято соблюдал правило: умерший должен упокоиться в земле непременно до захода солнца И пусть горемык, принявших смерть от собачьих зубов, не приняло бы ни одно мусульманское кладбище, это правило все равно распространялось и на них тоже. Возмущение было столь велико, что волнения прокатились даже по некоторым регионам Империи, в которых проживал большой процент мусульман. Впрочем, все эти волнения мгновенно прекратились, как только отношение к проблеме высказал сам Император. Он заявил:
5
— Ну сколько еще вы будете испытывать мое терпение?
— Дарья Александровна, да у меня же щит утонул!
— Как, опять?!
— Да нет, ну тогда, вы помните?
Долинская шумно втянула воздух сквозь зубы:
Часть IV
Армагеддон
1
— Все, парни, приехали, выгружайсь!
Дэймонд, сидевший у заднего борта, откинул полог, без которого они задохнулись бы от пыли, высунулся из кузова и с интересом осмотрел окрестности. Полевая база… Да-а-а, наверное, когда-то это было тихое и безлюдное местечко, но сейчас оно напоминало гигантский муравейник. Тут его пихнули в спину.
— Ну че застыл, вылезай… — И он поспешно перекинул ногу через борт…
Дэймонд прилетел из Нью-Йорка (добираться пришлось на перекладных, поскольку, как ему объяснили, часть самолетов гражданских авиакомпаний была задействована для переброски войск в Европу) четыре дня назад. В аэропорту было на удивление пустынно. Впрочем, какое уж тут удивление? Из-за угрозы военного столкновения большинство рейсов в обреченную Империю было отменено. Скучавший за столиком таможенник слегка оживился, увидев Дэймонда, но, поймав взглядом катившийся за ним, будто собачка за хозяином, чемодан (сестра и родители напрочь отказались его брать) и добротный, но без особых изысков костюм явно ивановского покроя, тут же потерял к нему всякий интерес. Граждане Империи всегда шли по «зеленому коридору». Однако Дэймонд сам остановился у стойки.
— Добрый день.
2
— … вы можете передвигаться самостоятельно?
Филипп выплыл из небытия и попытался сфокусировать взгляд на говорившем. С первого раза ничего не получилось. Более того, сознание снова начало уплывать куда-то в грохочущую и визжащую тьму.
— … столько наркотиков, что он умрет раньше, чем ты чихнешь…
Голос не сдавался. Он снова пробил тьму и начал настойчиво пульсировать в перепонках. Впрочем, в следующее мгновение до Филиппа дошло, что это уже другой голос.
— … терранец. Так что заткнись и волоки.
3
— Капрал Клоц!
— Яволь, герр гауптман!
— Я долго буду ждать вашего отчета?
— Сию секунду несу, герр гауптман!
Гауптман Хайнц Риу, командир роты разведывательных танков, сердито насупил брови. Этот Клоц доведет его до инфаркта! Ну сколько можно возиться с элементарным вопросом? Подождав еще пару секунд, он глубоко вдохнул, чтобы крик получился громче, но в этот момент полог палатки откинулся и появился наконец копуша Клоц, тряся листками распечатки. Хайнц облегченно выдохнул и, протянув руку, раздраженно выдернул бумаги из рук капрала:
4
Клайд выбрался из «хаммера» и, коротко кивнув командиру дивизии, двухзвездному генералу Аргенсу, с которым был мельком знаком еще по Вашингтону, двинулся к узлу связи. Аргенс и сопровождавший Клайда в поездке по фронту командующий 11-й армией трехзвездный генерал Шрауф, торопливо обменявшись приветствиями, поспешили за ним.
Армейский узел связи занимал двенадцать больших комфортабельных прицепов-трейлеров. В двух из них располагалась мощная электростанция, еще один был предназначен для перевозки больших складных конструкций антенных полей, а остальные были заняты огромными усилителями. Сейчас боковые панели прицепов с усилителями были откинуты, и от них расходились волны жара, а внутри тускло блестели спирали нагретых ламп. Удивляться было нечему. Клайда еще и на свете-то не было, когда создали эту станцию, — аж в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году. По тем временам это было чудо технической мысли. В том же году станция была перевезена через океан и поступила на вооружение группировки американских войск в Западной Европе. А спустя всего десять лет ее списали подчистую и перевели в резерв, поскольку американская армия в массовом порядке перешла на полупроводниковую технику. А произошло это по той простой причине, что относительно недавно сделанная станция из-за своей допотопной ламповой конструкции оказалась никому не нужна, даже Национальной гвардии. Ко всему прочему в те годы, когда была создана станция, экологические требования казались всем тупой блажью зажравшихся богатеньких деток, а посему ее утилизация обошлась бы американскому бюджету слишком дорого. За последующее десятилетие все успело измениться, и оказалось, что просто так враз устаревшую технику на помойку не выбросишь, а переработка в соответствии с европейскими требованиями утилизации стоит больше, чем остаточная цена самой станции. В результате ее просто законсервировали и засунули в самый дальний угол резервного склада, где она благополучно проторчала несколько десятков лет. Время шло, в американской армии сменилось уже несколько поколении систем связи, появились новые спутниковые, системы размером с «дипломат», по которым связаться со Штатами через спутник был способен даже командир роты.
На фоне этих миниатюрных высокотехнологичных систем ламповая громадина, способная добивать через океан своим собственным лучом, выглядела настоящим динозавром. Еще пяток лет, и станция благополучно перекочевала бы в музей, избавив наконец от головной боли сменявших друг друга начальников резервных складов, перед каждым из которых в полный рост вставала проблема — что делать с антиквариатом, стоимость утилизации которого уже в добрую сотню раз превышает балансовую стоимость самого объекта, но тут грянул кризис, и к полудню того дня, когда гусеницы союзнических танков пересекли границу Империи, восемь гигантских имперских орбитальных платформ начали расстреливать все неимперские спутники. И весь остальной мир ослеп и оглох…
Клайд толкнул тяжелую дверь прицепа, изготовленную из многослойной крашеной фанеры (ну кто в шестидесятые годы прошлого столетия слышал о полипластах и сандвич-панелях?), и, пригибаясь, шагнул в теплый полумрак. Сержант, старший смены, сидел на привинченном к полу старомодном массивном вращающемся кресле и прихлебывал кофе из пластикового стаканчика. Громоздкие старомодные наушники с эбонитовыми чашками топорщились у самой макушки, а из динамиков лилась какая-то довольно приятная мелодия. Видимо, поймал местную коротковолновую радиостанцию. Когда Клайд шагнул внутрь, сержант покосился на дверь и, увидев вошедшего, Поспешно вскочил на ноги, едва не расплескав кофе.
— Сэр, я…
5
Борька осторожно высунулся из-за скалы и поднес к глазам мощный «ломовский» оптико-электронный бинокль. Мелкие копошащиеся существа, больше похожие на червячков, тут же скакнули к глазам, превратившись во вполне различимые фигуры работающих людей. Но сколько же их… Борька негромко охнул, а затем языком надавил подбородочную тангенту (эх, почему такого удобного боевого шлема не было на срочной?) и негромко заговорил:
— Цели. Копейка. В обозреваемом радиусе не менее… пяти тысяч. Заняты строительством полевого разгрузочного терминала. В боевом охранении не менее пехотного батальона, усиленного танковой ротой. По векторам 22–77 и 42–70 наблюдаются полевые парки. Заполнение — не менее семидесяти процентов. Цели — трехсотые, не менее пятидесяти объектов, триста вторые — до двух десятков, вектор 38–65 — полевой лагерь…
Когда он закончил доклад, в наушнике послышался мелодичный тон-сигнал и негромкий, но отчетливый голос ротного произнес:
— Принято.
Борька еще пару минут рассматривал раскинувшуюся перед ним картину, легким движением пальца меняя кратность бинокля от трех (обеспечивающих наибольший угол обзора) до сорока, затем осторожно отполз от края карниза, убрал бинокль, выудил из-за спины захват-подъемник, зацепил его за трос и ухнул вниз. Спустя минуту крепкие руки друзей подхватили его и подтянули к карнизу, служащему пристанищем их дозору. Когда Борька отцепил захват и подвесил его на поясной карабин, командир передового разведывательного дозора лейтенант Кастышев хлопнул его по плечу: