Виктор Золотухин
ВОЗВРАЩЕНИЕ МАЛЕНЬКОГО ПРИНЦА
Из цикла "Любовные истории"
В последний четверг накануне Нового года в фойе все кардинально переменилось. Кресла были сдвинуты в угол, местами навалены друг на дружку, оставлено десятка два, так чтобы можно было сидеть. Исчезли и паласы с пола, чтобы дети не вывозили их своими грязными сапогами. На месте остались лишь цветомузыкальная установка и стойка с аппаратурой для диск-жокея. Зато в центре была установлена огромная нарядная елка. Свет ламп отражался в разноцветных стеклянных шарах, местами висели, разворачиваясь от случайного сквозняка, картонные попугаи и матрешки, с пузом из гофрированной бумаги - непременный атрибут любой коллективной елки. Широкий бумажный серпантин. И, конечно, гирлянды - крупные и грубо сделанные. Но сейчас они были потушены. И запах! Великолепный запах только что срубленной елки. К Новому году он выветрится, а пока... Так в этот день выглядела резиденция, логово, клуба филофонистов накануне праздника. Следует отметить, что клубу очень повезло. Директор дворца культуры, где располагался клуб, сам был страстным поклонником музыки, поэтому средств на его благоустройство не жалел. Самая современная звуковая и светоаппаратура всегда были в распоряжении его членов. Я не без гордости пришел в этот раз на заседание клуба филофонистов. Еще бы, у меня с собой была магнитофонная катушка последнего альбома шотландской группы "Назарет". Записанная прямо с фирменного диска. Едва дождавшись конца обсуждения текущих вопросов, я достал из тряпичной сумки свою гордость, с намерением поставить ее на магнитофон и выслушать впечатления других членов клуба. Это допускалось. Таким образом все члены клуба могли познакомиться с каким-нибудь новым музыкальным альбомом. - Что это там у тебя? - донесся до моих ушей знакомый голос. Это был Мундштук, мужик лет тридцати пяти, прозванный так за свою патологическую привязанность к традиционному джазу. Кроме джаза, он не признавал больше никакой музыки. - "Назарет", самое новье! - зарделся я. - А-а-а... эти, - скривился Мундштук. - Они играть-то толком не умеют и в мире совершенно не популярны. Не знаю, почему у нас так по ним с ума сходят. Ты прививай себе вкус к хорошей музыке... - К джазу, - подыграл кто-то. - А что? С этими шотландцами никакого сравнения. Настоящая серьезная музыка. Я оплеванный сел обратно в кресло. - Можно вас на минуточку? Негромкий голос раздался почти у самого выхода. Я повернул голову. В кресле у лестницы сидела незнакомая девушка. В клуб вообще девушки редко заглядывали, а эта определенно была здесь впервые. - Подойдите, не кричать же мне через весь зал. Я послушно подошел. Гостья была привлекательной молодой девушкой на вид лет двадцати. Карие глаза на смуглом лице, небольшой прямой носик, маленькие пухлые губы с едва заметным пушком над ними. Черные, как воронье крыло, волосы до плеч. - У вас и правда есть последний альбом группы "Назарет"? - спросила она. - Вот он, - стесняясь, показал я катушку - моральное унижение на глазах общественности еще довлело надо мной. - А как его можно послушать? - Не знаю, - растерялся я. - Они вряд ли дадут сейчас включить. Гостья улыбнулась. - Может есть другой способ послушать пленку? - Я могу вам дать катушку. На время, - добавил я. - У меня, к сожалению, нет магнитофона, - расстроилась моя новая знакомая. - Может как-нибудь можно будет сделать это в другом месте? Я задумался, перебирая мысленно места, где можно было бы послушать магнитофонную ленту. То что это можно было сделать у меня дома, как-то в голову не приходило. - Ладно, мне пора идти, - девушка глянула на часы. - Ты меня проводишь? - Конечно, - торопливо согласился я. Почему-то мне не верилось, что я могу встречаться запросто с такой интересной девчонкой. Но, кажется, лед тронулся. Она сама дала повод для знакомства. Да, и как плавно и ненавязчиво она перешла на "ты". Конечно, я пошел ее провожать. Я помог ей надеть пальто. Темно синее, затрапезное, но с необычным для наших мест фасоном. Сам надел пальто в крупную клетку. В таких ходил весь город - результат перевыполнения плана местной швейной фабрикой. Мы вышли на мороз. Только сейчас я обратил внимание насколько худа моя новая знакомая. Но эта худоба сочеталась с уникальным изяществом и женственностью фигуры. - Как тебя зовут? - выдавил я из себя. - Таней. А тебя? - Виктор. Витя. Вести более непринужденную беседу мне мешала стеснительность. А вы бы не были так стеснительны на моем месте? В свои семнадцать лет я все еще был девственником. Периодически кто-нибудь из друзей хвастался, что где-то на квартире по пьянке отымел девчонку из соседнего двора. Может быть врали? Как бы то ни было, а я не хотел выдумывать подобные истории. Вот когда случится, то всем расскажу! Когда зашли в троллейбус, Таня достала мелочь из кармана. - Тебе покупать билет? - Нет, у меня проездной, - облегченно вздохнул я, так как не знал, как поступить лучше. Купить билет ей или нет. Денег жалко не было - все та же стеснительность. - Что это за мужик был? - спросила Таня, и я как-то сразу понял о ком идет речь. - Местный поклонник джаза по кличке Мундштук. - Козел. - В какой-то мере ты права. - То есть? - С ним история интересная произошла. Мне рассказывали. У него сын, головорез малолетний, принес домой поджиг. А развитием умственным отпрыск в родителей пошел. Жена такая же. Взяла она этот поджиг и навела Мундштуку в лоб, не догадываясь о последствиях своих действий. Но что-то ее остановило. Тогда она прицелилась ему между ног и выстрелила. Мундштука после этого в больницу отвезли. Долго врачи мучались, но ничего исправить уже было нельзя - ампутировали ему одно яйцо. После этого его иногда за глаза зовут однояйцевым коммунистом. - А почему коммунистом? - Он член партии. Причем по убеждению. - Как-то это с джазом не стыкается, - засомневалась Татьяна. - Так это трагедия его жизни. Хотя он выкручивается - говорит, что основателем джаза является Утесов. Таня засмеялась. Я был благодарен ее смеху. Между нами сразу возникла непринужденность в общении. - Так он после этого творить начал, - разошелся я. - Стихи пишет. Видимо либидо ему мешало раскрыться как творческой личности. - И что за стихи? - Бред всякий, типа "я присягаю с сыном на верность Октябрю". - Это с тем, который ему мужскую гордость отстрелил? - смеялась Таня. - Отстрелил не он, а жена евойная. Так вот он всю свою любовь на сына перенес да на родную партию. Из троллейбуса мы вышли уже как хорошие знакомые. - А тебе сколько лет? - спросила Татьяна. - Восемнадцать, - соврал я. - А тебе, хоть и неприлично у девушки спрашивать? - Мне двадцать два. - Я думал тебе от силы двадцать, - сподобился я на банальность. Татьяна пропустила ее мимо ушей. - Тебе точно есть восемнадцать? - Конечно, в августе исполнилось, - как можно беспечнее пролепетал я. - А почему это так важно? Моя новая знакомая, казалось, вздохнула с облегчением. - Видишь ли, я здесь "на химии"... - На какой химии? - улыбался я, думая что этот разговор - продолжение шутки с Мундштуком. - Я сидела в тюрьме и отпущена на поселение до конца срока. Это и есть "химия", - совершенно серьезно сказала Таня. - Так ты не местная? - Нет, я родом из Кенисберга. - Из Калининграда что ли? - Из него самого. До меня постепенно стал доходить смысл ее слов. Но умом понять ситуацию я пока не мог. Зечки в моем понимании были матерыми бабами с хриплым голосом и огромными сиськами. Сидели они широко расставив ноги покрытые венозными узлами. В одной руке стакан, в другой "Портвейн", в зубах "Беломорканал", сквозь зубы доносятся непристойности. В Татьяне ничего подобного и близко не было. Более того, моя новая знакомая была привлекательна особой красотой, обаятельна, тактична и, что очень немаловажно и уникально в наших краях, музыкально образована. - Ты что, пионера топором зарубила? Статья-то какая? - Двести двадцать четвертая. - Что это? Браконьерство? - Ты тоже знаешь этот анекдот, про бабку, которая в речке подмылась и всю рыбу отравила, - улыбнулась Таня. - Нет, осудили меня по статье за наркотики. "Вот оно! - подумал я. - То-то на зечку она не похожа. Не воровка, не убийца. А наркотики - это даже интересно." О наркотиках я не знал ничего, кроме того, что отец как-то говорил, что у него друг детства "колеса" глотал, да так и умер. Да еще мой знакомый один девушкам в вино что-то подмешивал, чтобы меньше сопротивлялись. Хотя и безуспешно, потому что сам очень любил вино и надирался первее всех. - Без десяти десять мне надо быть в общежитии на проверке. Иначе мне запишут побег. Потому я и торопилась. - И долго тебе еще так проверяться? Когда освободишься? - Через десять месяцев. Мы шли меж старинных домов. Их строили еще пленные немцы. Внезапно вышли к снежному городку. Типичный набор: ледяная горка, Дед Мороз со Снегуркой, снеговик, что-то типа лабиринта. Вокруг снег убран. В разные стороны от городка тянулись узкие тропинки. - Мы пойдем по этой, - показала Татьяна на самую извилистую. Видимо, она любила необычные пути. Женское общежитие "химиков" было грязно-серым пятиэтажным зданием с одним центральным входом. Недалеко от входа крутились, отчаянно матерясь, двое пьяных уголовников. - Ты меня до дверей не провожай, дойду сама, - сказала Татьяна. Мне и самому не хотелось, пьяная шпана внушала страх. Но если бы попросила, дошел бы до двери, смело подставив свое лицо под кулак. Но почему-то я был уверен, что она им не интересна, не в их вкусе. Ее одну они не тронут. - Когда встретимся? - спросил я. - Как тебе будет удобнее. Я на секунду задумался. - Праздники будут, суета... Давай, когда все пройдет, через восемь дней в пятницу. - Давай. Во сколько придешь? - Могу в четыре. - Я еще буду работать. Давай в шесть. - Хорошо. - Вон мое окно на четвертом этаже, - Татьяна показала. - Крикнешь меня, я и выйду. Возвращался я домой пешком, это было недалеко, и в приподнятом настроении. У меня была девушка, которая сразу очень понравилась мне. С ней легко было общаться. Она привлекала сексуально. "И кто знает, - думал я, - может это тот самый случай, когда я, наконец, стану мужчиной? А что касается моей маленькой лжи насчет возраста, так ли это важно?" Дома я был в десять вечера. Когда лег спать, то долго еще не мог заснуть. Все думал о своей новой знакомой. И она мне все больше нравилась. Наверное, я влюбился.
Любимым своим праздником я всегда считал Новый год. Еще в детстве я любил залазить в угол квартиры под елку, обозревать оттуда окрестности, грызть конфеты из новодних подарков и вдыхать аромат хвои. Став взрослее я задолго готовился к празднованию: искалась свободная от чьих либо родителей квартира, велись переговоры со знакомыми девушками, закупалось небольшое количество спиртного - все для того, чтобы в один прекрасный момент я мог остаться наедине с понравившейся девушкой, целоваться и залазить рукой в ее неприличные места. Однако, в этом деле меня всегда преследовала фатальная неудача. То квартира сорвется, то надо ехать куда-нибудь с "черепами", а чаще просто девчонки не являлись в последний момент. Праздник портился стабильно каждый год. Странно, но любить меньше Новый год из-за этого я не стал. Решив, что я - хронический неудачник в деле организации новогоднего празднования, я решил эти обязанности взвалить на своего дружка Леву Голдмана. Лева заверил, что на Новый год он раздобудет несколько классных девчонок. Кроме того, у него уезжают родители, и двухкомнатная квартира будет в полном распоряжении подрастающей общественности. Так оно и вышло. Только с одной маленькой поправкой. В роли "мяса" выступили две его двоюродные сестры. Обе здоровые, носатые, с большими острыми подбородками. Но и это обстоятельство еще не было фатальным. Гораздо хуже было то, что девушки, как бы по-мягче выразиться, противоположным полом совсем не интересовались. Либо еще не думали об этом, а может и поставили крест на взаимоотношениях между полами после того как посмотрели в зеркало. В любом случае, при брате они бы себе ЭТОГО не позволили. Другой бы хоть надрался "в соплю", благо спиртоного навалом, но я пил тогда очень мало и без удовольствия. Так что подобная перспектива меня так же не прельщала. В полночь по традиции бокалы с шампанским звякнули об экран телевизора, где совершенно трезвый Брежнев нетрезво поздравлял страну с очередными свершениями в области построения развитого социалистического общества. Потом все пошли танцевать, что мне довольно быстро быстро надоело. Я заглянул в маленькую комнату. Кровать, укрытая голубым пледом спальное ложе голдмановских "черепов", шифоньер, тумбочка со старинным радиоприемником "Балтика". "На такую бы кровать, да мою новую знакомую", - с грустью вспомнил я про Татьяну. Но это, по моему глубочайшему убеждению, было не реально. Только познакомиться с девушкой и сразу звать ее в гости с ночевкой. "Она бы не пошла", - подумал я. Вдруг мне икнулось. Не так, как обычно считают многие: пить хотелось, открылась громкая глубинная икота - значит вспоминает кто. А так, чуть-чуть. "Ик" и все. "Неужели Татьяна?" - удивился я. Я почему-то не особо верил, что у нас будет еще хотя бы одна встреча. Слишком все было хорошо. Слишком она мне нравилась.