Пулей выскочив на крыльцо, старлей Бабкин на секунду застыл в негодовании.

– Стой, мать твою! Стрелять буду! – во все горло заорал он, бросившись вслед отъезжающей машине.

«Уазик» затормозил настолько неожиданно, что Бабкин не успел среагировать.

Проскользив по льду метра три, он чуть не протаранил головой заднюю дверцу и, не удержавшись на ногах, словно мячик, отскочил назад, на разъезженную колею.

Тишину двора разорвал его протяжный стон, а потом посыпались ругательства.

Он приехал в Москву налегке, из оружия прихватил лишь пистолет, с которым вот уже год почти не расставался. Это была двадцать третья модель внешне неказистого девятимиллиметрового австрийского «глока». Удобная рукоятка и вполне приличный, на чертову дюжину патронов, магазин. Однако не только этим был хорош «глок». Как показала жизнь, в ближнем бою, когда дело доходило чуть ли не до рукопашной, ему не было равных. Иногда доводилось переходить реку вброд, иногда часами валяться в грязи – «глок» ни разу не подвел. Ни одной осечки на протяжении года! Пистолет, снискавший расположение австрийского спецназа, обладал еще одним только ему присущим качеством. На военном аэродроме в Армении неожиданно попросили сдать личное оружие и пройти досмотр. Разве можно было вот так, запросто, расстаться с верным другом? Пришлось тайком в туалете разобрать «глок». Вся процедура, выполненная с помощью подобранной с полу шпильки, заняла не более минуты.

Технические характеристики – аргумент убедительный, однако не они заставили отдать предпочтение «глоку». Все решил случай.

Во время очередного привала он решил прогуляться вверх по склону, чтобы как следует осмотреться, и напоролся на засаду. Завязалась перестрелка. Судя по тому, что в ход не пошли гранаты, противник знал, с кем имеет дело, и хотел взять его живым. По закону подлости пресловутую «беретту» на второй обойме заклинило. Пришлось обратиться к холодному оружию. Это был жест отчаяния. Вряд ли нож защитил бы от десятка вооруженных турок. Сзади навалились двое. Один из нападавших сразу же выбыл из игры, утащив с собой нож, застрявший между ребер.

Второй оказался более удачливым и повалил его на землю. В горло вцепились толстые пальцы. Неподалеку из кустов вынырнули еще человек пять. И когда показалось, что битва проиграна, взгляд уперся в «глок», лежавший рядом с убитым. С трудом дотянувшись до него, выстрелил. Столкнув с себя истекающего кровью турка, откатился в сторону, а затем несколькими выстрелами заставил вспомнить об осторожности остальных. Он прекрасно понимал, что лишь на считанные мгновения продлил себе жизнь. Кольцо сжималось, а патроны были на исходе. Дело близилось к развязке. И тогда он приставил дуло к виску и нажал на спусковой крючок. Но выстрела не последовало, только гулкий щелчок курка. Обойма оказалась пустой. В следующее мгновение рядом застрекотали автоматы. Подоспели его ребята.

Кого же стоило благодарить за спасение? Трофейный «глок» дважды не дал ему умереть. Ну как после этого расстаться с таким оружием?

Трагически погибшего подполковника Сомова в отделе не любили. Впрочем, выражение «не любили» не совсем соответствовало истинным чувствам оперативников 136-го отделения милиции. Своего бывшего начальника они терпеть не могли.

Считали, что тот слишком задирает нос, «дружит» только с теми, кто ему заведомо полезен, а остальных использует в личных интересах, как дармовую рабочую силу.

Тем не менее на девятый день после печального события помянуть Сомова собрались все. Почему? Да хрен его знает! Может, опохмелиться хотелось после вчерашнего, а может, в душах оперативников пробудилось сострадание.

Поминки было решено справлять прямо на рабочем месте, в бывшем кабинете того же Сомова. Теперь его занимал майор Дорофеев, временно исполняющий обязанности погибшего подполковника. Скинулись, кто сколько смог, и послали непьющего Гурвича в магазин за водкой. Ваня Дорофеев занялся нарезкой огурцов, капитан Саша Калина взял на себя стаканы и тарелки. Только Леха Бабкин остался не у дел. Впрочем, совесть его была чиста: он первым предложил выпить за упокой души бывшего начальника.

Воспользовавшись всеобщей занятостью и отсутствием интереса к его персоне, Леха незаметно переместился за компьютер и запустил свой любимый компакт-диск с «Вольфом». В компьютере что-то затрещало, захлопало, завыло. Калина и Дорофеев отнеслись к этому спокойно. Они готовы были вытерпеть все, лишь бы Бабкин не путался под ногами и не доставал всех дурацкими советами. Леха же разошелся не на шутку.

На телефонный звонок Андрей среагировал не сразу. Он настолько отвык от нормальной гражданской жизни, что в первое мгновение даже растерялся, не понимая, что произошло. Да и звонить вроде некому. Из прежних знакомых вряд ли кто мог знать, что он в Москве, а новых пока не завелось. Разве что чинуши из Министерства обороны о нем вспомнили…

«Наверняка подыскали место», – почему-то решил он и, сняв трубку, по-армейски отчеканил:

– Майор Корнилов у телефона.

– Еще одного нашего у синагоги тормознешь, считай, ты труп, – донеслось из трубки. – Понял, сионист хренов?

Андрей хотел было ответить в том же духе, но его опередили короткие гудки.

Дверь в кабинет .начальника 136-го отделения милиции полковника Бухвостова была приоткрыта, и Бабкин, проходивший мимо, не преминул воспользоваться ситуацией. Притормозил, воровато осмотрелся и, убедившись, что в коридоре никого нет, «слился со стенкой».

Бухвостов, видимо, разговаривал по телефону, иначе как было объяснить беспрерывный монолог, состоящий из одних «слушаюсь… вас понял… будет сделано». Затем послышался громкий стук брошенной трубки и трехэтажный мат.

Минуту спустя полковник вновь схватился за телефон. Волновался, и потому набрать нужный номер ему удалось лишь с третьей попытки. Как только на другом конце откликнулись, он заорал:

– Зиновий, ты? Бухвостов беспокоит… Слыхал?.. Да, хреновые новости разносятся быстро. В Главке что, совсем сбрендили?.. Да любой зеленый опер опытнее его!.. Он же ничего, кроме как стрелять на поражение, не умеет! Ты ничего сделать не можешь? – В этот момент голос начальника стал откровенно заискивающим. – Нет?.. Я понимаю, но ты меня тоже пойми. У нас в отделении самый низкий процент раскрываемости тяжких преступлений. Мне нужен волкодав! Да, матерый волкодав, а тут присылают какого-то…

– Леха, дай закурить! А то мои кончились! От неожиданности Бабкин вздрогнул и уронил на пол папку с делом. Дорофеев, неизвестно каким образом выросший на его пути, невинно захлопал бесцветными ресницами.

В Управлении собственной безопасности МВД всегда работали профи по части «утопления» дел, возбуждаемых гражданами и организациями против сотрудников милиции. И хотя изначально организация создавалась для борьбы со злоупотреблениями внутри системы, пострадавший от произвола милиции обычно покидал это заведение, твердо убежденный, что сам во всем виноват. Если же заявитель оказывался настырным и традиционные методы убеждения на него не действовали, в ход шли иные средства. К примеру, ретроспективные изыскания.

Ознакомившись со списком своих прежних грехов, возмутитель спокойствия не только забирал заявление, но и напрочь избавлялся от желания катить бочку на милицию.

На особом счету были случаи, когда коллеги отправляли на тот свет ни в чем не повинных людей или когда кто-то нечаянно нарывался на сынка какой-нибудь шишки. В таких ситуациях требовался отчет по полной форме. Но и тут сотрудники управления умудрялись оказаться на высоте, замяв дело или подменив законные восемь лет отсидки банальным выговором. Высшей мерой наказания было увольнение, однако для этого виновный должен совершить нечто из ряда вон выходящее или показать себя полным козлом. К сожалению, попадались и такие.

Отправляясь в Управление собственной безопасности, Андрей знал, куда идет и с кем ему предстоит иметь дело. А потому он был спокоен и воспринимал визит как неизбежную формальность. Его вызывали потому, что требуются какие-то бумаги. И только. В конце концов это ведь не прокуратура. Это там сидят люди, охочие покопаться в грязном белье МВД. И делают это отнюдь не потому, что их интересует истина. Просто министр Иван Иванович не в ладах с министром Иваном Никифоровичем, и оба из кожи готовы вылезть, чтобы заполучить компромат друг на друга. Ибо компромат – это гарантия собственной безопасности и вполне достойный предмет торга. В этом соль. Только в этом и ни в чем другом.

Майор Цыплаков и его помощник капитан Колюжный, с которыми Андрею довелось беседовать, оказались людьми незлыми и вполне предсказуемыми. Вначале они пытались слегка поднажать на Андрея, но, разобравшись, что он не способен на поступки, которые ему шьют, смягчили напор, а потом и вовсе перешли на отвлеченные темы. Немного о Югославии, о курсе доллара, о последних кадровых перестановках в министерстве… Наконец майор Цыплаков протянул Андрею бумагу и ткнул пальцем в нижний угол:

Итак, вновь придется брать такси, которое за этот день успел возненавидеть.

Андрей горько пожалел о своей «старушке». Но что было делать? А таксисты, словно сговорившись, напрочь игнорировали его. В результате полчаса ушло впустую. Еще столько же заняла дорога.

Дом, где снимал квартиру посыльный, Анд рей нашел без труда. Безликая панельная девятиэтажка, каких тысячи по Москве. Домофон на дверях подъезда вывернут с потрохами. Лифт на мертвом приколе.

Дверь квартиры Адамчикова на шестом этаже красноречиво свидетельствовала о том, что это за жилье коммунального типа: пять разных замков были врезаны один над другим. Звонок, правда был один, и, как ни странно, работал. Нажав на кнопку, Андрей прислушался – никакой реакции, гробовая тишина. Он уже собрался уходить как вдруг услышал приглушенный стук и громкие стоны.

Не раздумывая ни секунды, отступил на несколько шагов и со всего размаху саданул по двери ногой. Изрезанная замками, та с грохотом рухнула на пол, опрокинув вешалку в прихожей. Андрей ворвался в прихожую, на ходу вытаскивая пистолет, крутанулся на месте и, увидев дверь, толкнул ее.

В эту ночь Андрей заснул, лишь закачав в себя полбутылки водки. Временное забытье наутро обернулось головной болью. Внезапно блеснувшие из-за заснеженных крыш лучи солнца стали приятной неожиданностью. В последние две недели ясные солнечные дни были большой редкостью, а сейчас ослепительно белый снег посверкивал всеми цветами радуги.

«Несмотря ни на что, жизнь продолжается…» – подумал Андрей, надеясь, что и в его жизни вскоре тучи разойдутся и начнется светлая полоса.

Однако телефонный звонок и раздраженный голос полковника Бухвостова в мгновение ока вернули его на далекую от совершенства землю.

– Есть разговор. Жду через час, – объявила полковник.

Он не сказал ничего плохого, и все же настроение резко упало.

В последний раз он был на кладбище четыре года назад, перед выездом в Курдистан. Но все вокруг: и металлический забор с выломанными прутьями, и накренившаяся арка ворот, и нестройные ряды надмогильных плит – настолько врезалось в память, что в первый момент даже показалось, что видел это вчера.

Так уж распорядилась судьба: Веронику Круглову должны были похоронить на том же кладбище, где уже четыре года покоились близкие ему люди, жена и дочь.

Их могилы он нашел сразу, ноги сами привели к ограде.

«Светлана Сергеевна Полежаева, 3 июня 1973 – 15 августа 1995». – Он перевел взгляд на вторую плиту, совсем маленькую. «Даша Корнилова, 24 марта 1991 – 15 августа 1995».

Строгий взгляд Светланы и игривое личико дочки на портретах – это все, что осталось от прежней жизни. Андрей почувствовал, как у него защемило сердце. А в душе вновь поселилось чувство вины.

Открыв дверь и увидев на пороге Дорофеева с трехлитровой банкой огурцов и прячущегося у него за спиной Бабкина, Андрей невольно улыбнулся.

– Рабочий день закончился, вот мы и решили… – извиняющимся тоном проговорил Бабкин. – Подумали, что одному тебе будет как-то не в кайф.

– Наши искренние соболезнования. – Дорофеев, схватив руку Андрея, принялся сильно ее жать, при этом незаметно оттесняя хозяина с прохода. – Мы ж все понимаем. Не чужие все-таки.

– Ну, подумай, Андрей, разве мог Ваня для чужого расщедриться на целый трехлитровик, – вставил свои пять копеек Бабкин и, войдя в прихожую, закрыл за собой дверь.

– А где остальные?