Он остался жив. Я убрал палец со спускового крючка. Судьба распорядилась, чтобы чабан, чьи бараны паслись на склоне горы, еще потоптал подошвами эту землю. Но многим сегодня здесь так не повезет. Смерть уже занесла свой серп.

Мы надежно окопались, кротами ввинтились в почву. Нас никто не должен видеть — ни местный земледелец, ни случайно забредший на склон горы чабан. Наказание за случайный неосторожный взгляд одно — смерть. Таковы правила нашей работы, и слезинка ребенка тут не катит, у нас другие законы. Наше верховное божество — выполнение боевой задачи. А божок поменьше — случай — решит, кому сегодня жить, а кому умереть. И определит, удастся ли мне вывести из огня мою группу, когда сюда придет ад.

— Оп-па, — негромко воскликнул лежащий рядом со мной рядом Рад. — Первые ласточки.

К месту операции мы вышли заблаговременно и замаскировались на местности. Мой командный пункт размещался на поросшем жестким кустарником склоне. Вокруг зеленели холмы и вырастали разрушенные зубы скал. На север тянулись неубранные кукурузные поля — их хозяева отсюда выбиты войной. Но жизнь в окрестностях еще какая-то теплилась. И я, увидев, как к разграбленной пустующей ферме приближается кавалькада пикапов, произнес с угрозой:

— Ну что, добро пожаловать, покойнички.

База частной военной компании «Группа ANT» являлась одновременно штабом по координации деятельности всех подразделений этой организации на Ближнем Востоке. Полтора года назад она передислоцировалось из Саудовской Аравии в провинциальный город Аль Кариб.

Еще недавно Аль Кариб был обычным тихим восточным городом с полумиллионом жителей. С учетом благодатной природы, близости моря, наличия старинных мечетей и античных памятников у правительства страны имелись амбициозные планы по привлечению туристов, строительству отелей. Но неожиданно иностранные гости хлынули туда сами — бурным мутным потоком.

Волею судеб Аль Кариб находился почти на границе с Сирией, и с началом там широкомасштабного конфликта стал магнитом притягивать тех, кто имел отношение к войне. Теперь здесь постоянно мельтешили представители невнятных международных политических, благотворительных организаций, журналисты, разные врачи без границ и красные крестоносцы. Ну а также толкался всякий сброд, пытающийся добраться до Сирийской Арабской Республики, чтобы всласть повоевать там, или бегущий оттуда — их потоки направлялись умелой и сильной рукой, с которой власти сделать ничего не могли. Местных жителей, которые уже были и не рады возросшей торговле, сильно нервировало, что агрессивные и угрюмые пришельцы как-то неодобрительно смотрят на здешние порядки и по-хозяйски присматриваются к городу — а не пора ли и тут запалить факел джихада. Напряжение было разлито в воздухе.

Заметно увеличилось военное присутствие на авиабазе США, располагавшейся в двадцати километрах от города. Туда были переброшены дополнительные вертолеты «Апач», самолеты «Ф‑16», укреплена система ПВО. Да еще для полного комплекта появилась база наемников.

Логово ЧВК представляло собой типичную войсковую часть с казарменными строениями, стрельбищем, полосой препятствий, гаражами, складами оружия. Здесь жили, тренировались солдаты удачи — битые жизнью волки, как правило, в прошлом бойцы сил специальных операций. Отсюда они уходили на боевые задания, из которых иногда не возвращались.

— Капитан, вы меня не уважаете, так уважайте хоть мой мундир! — услышал я голос позади себя и с интересом обернулся.

Передо мной стоял полноватый, с одутловатым лицом подполковник в такой образцово‑показательной отутюженной военной форме, что хоть сейчас ставь манекеном на выставку новинок обмундирования. Ба, новичок! Видимо, прибыл по очередной замене. Министерство обороны стремилось пропустить через войну в Сирии как можно больше народу, чтобы обкатать в боевых условиях. Сами военные стремились сюда для героической записи в личном деле и корочки участника боевых действий. К последней прилагались всякие бонусы типа бесплатного проезда на троллейбусе и двух тысяч ежемесячных рубликов — немного, но приятно. Так всегда бывает на войне — к незаменимым специалистам и окопным воякам обязательно присоседятся бесполезные тыловые и штабные крысы, бо́льшая часть которых, впрочем, относится к жизни философски и не лезет со своим уставом в чужой монастырь. Но есть и те, кто пытается отличиться бескомпромиссной борьбой за дисциплину и порядок, и им тут раздолье, поскольку воюющая армия имеет обычно вид, далекий от образцово‑уставного. Сирийская пыль и жара со временем это лечат. Но некоторые особо одаренные службисты продолжают упорствовать в своем стремлении, чтобы все было прямо и перпендикулярно, и становятся популярными клоунами, на которых собираются посмотреть со всей базы. Самое забавное начинается, когда клоуны обладают хоть сколько-нибудь весомыми звездами.

— Я с вами разговариваю, товарищ капитан. Вернитесь и представьтесь, — строго произнес новичок.

Я наткнулся на него, когда выходил из деревянной часовни, построенной сразу после прибытия русского контингента на базу Хмеймим. На этой сумасшедшей войне, в которой нашими противниками являлись религиозные фанатики со всего мира, я взял привычку, по возможности, ежедневно заходить в православную часовню, где ведет службу наш любимый войсковой батюшка, и ставить свечки. Этот ритуал помогал обрести душевное равновесие и четче осознать смысл всего происходящего. И я был не один такой — в часовне постоянно толпился народ. На выходе из нее, в задумчивости забыв натянуть на голову форменную кепку, я и наткнулся на этого рьяного службиста, которому не отдал воинское приветствие.

— Капитан Завьялов, командир прикомандированной технической группы. — Я напялил кепку, лихо козырнул, преданно пожирая глазами подполковника.

Погода была обычной для октября в средней полосе России — серая и промозглая. Черный автомобиль марки «БМВ» несся по подмосковным дорогам, оставляя за кормой лесные массивы и аккуратные коттеджные поселки. Водитель привычно гнал, хотя в этом не было особой необходимости.

Генерал-лейтенант Шабанов расслабился на заднем сиденье, прикрыв глаза. Настроение у него было приподнятое. Он возвращался с полигона одного закрытого НИИ, устроившего презентацию перспективных средств радиоэлектронной борьбы.

Шабанов и раньше немало был наслышан об этих новинках. Вертолетные постановщики помех очередного поколения, которые способны на сотни километров ослепить противника, при этом определяя тип цели и необходимые средства противодействия, новая станция радиоэлектронной разведки, творящая чудеса. Аналогичные системы уже были в войсках, но новая аппаратура значительно мощнее, лучше и, значит, дает возможность идти на шаг впереди противника в бесконечной гонке вооружений, обеспечив в критический момент преимущество и победу.

Шабанов усмехнулся, вспомнив, как час назад, глядя на реющий под серыми низкими облаками беспилотник с перехваченным с земли управлением, спросил директора НИИ:

— А как с этим обстоят дела у вероятного противника?

Мы устроились с относительным комфортом в просторном подвале двухэтажного частного дома. Эта лежка была заранее подготовлена для нас. Там имелось все необходимое для жизни — запас провизии и воды, небольшой дизель-генератор, питавший тусклую лампочку и зарядные устройства для нашей хитрой техники.

Занимались мы тем, чем спецназ на боевом задании занимается основное время — ждали. Шла операция. А любая операция — это переплетение множества ниточек, из которых ткется нужный ее инициатору узор. Мы были лишь одной из этих нитей, правда, очень крепкой, превращающейся в удавку. И мы полностью зависели от искусства ткача.

— Вот, кажется, и клиенты, — Князь кивнул на монитор, куда передавалось изображение с установленных в поселке видеокамер.

К длинному глиняному забору подъехал мятый грязный пикап, из которого чинно вылезли два типичных абрека, увешанных оружием, как новогодняя елка игрушками. Они вытащили из машины металлический ящик и скрылись с ним за тяжелыми деревянными воротами. Машину загонять на территорию не стали — видимо, прибыли совсем ненадолго.

— Первая ласточка. Теперь будем ждать остальных, — произнес я.

Главный пятиэтажный корпус военного госпиталя строили на века. Теперь его окна были выбиты, перегородки проломлены, бетон выщерблен пулями и осколками артиллерийских снарядов. Заметно, что обстреливали здание долго и всерьез. Но стены и перекрытия выстояли.

Когда моджахеды брали Бекрай, территорию госпиталя обороняло подразделение сирийской армии. Держались солдаты долго — несколько недель, жестко экономя воду и продовольствие. Быстрее всего таяли медикаменты, нечем было поддерживать жизнь в раненых, число которых росло с каждым днем. Иногда с Большой земли удавалось перебросить сюда боеприпасы и все необходимое, но этот ручеек постепенно иссякал, и однажды враг взял территорию в полную блокаду. Но и тогда защитники госпиталя, явившегося местным аналогом Брестской крепости, не сдались и отвергли все предложения о капитуляции.

Боеприпасы и продовольствие подошли к концу. Басмачи наседали все сильнее. И настал момент, когда черный флаг Халифата взвился над изуродованным огнем главным зданием госпиталя. Реет он до сих пор — хотя, надеюсь, этому «веселому Роджеру» недолго осталось поганить пейзаж.

В лучших своих традициях бойцы Халифата тогда устроили массовую резню. Убили и военных, и медперсонал, и больных. У них так принято. У бешеного зверья иначе и быть не может — кусай всех, кто не заражен бешенством, да рви глотки зубами.

Конечно, я ненавижу «халифатчиков» — этих отбросов человечества, одно из самых мерзостных порождений нашей цивилизации. Но сейчас я вынужден им улыбаться. Потому что я присутствую на переговорах. И эти исчадия ада — одна из сторон мирных переговоров.

Книжник успешно вышел из города. Друзья не подвели — у них в стальном кольце правительственных войск, стиснувших Бекрай, было окно. Военнослужащие тоже любят деньги, особенно когда они немалые. Это Восток — здесь все со всеми могут договориться за хороший бакшиш.

Два дня Книжник и его верный слуга Раджаб отсиживались в поселке у одного старого знакомого, в стороне от зоны боевых действий.

— Они тебя ищут, — сказал Книжнику старый седой Сабри, предоставивший беглецам временное убежище.

Они сидели в тенистом дворе, отведывая терпкий, со специфическим ароматом кофе, секрет которого хозяин дома тщательно оберегал от посторонних.

— Кто? — спросил Книжник.

Атака курдов с севера — прямо на молокозавод — была отвлекающим маневром. Оборонявшиеся моджахеды сосредоточили на этом направлении основные силы. На восточной стороне они надеялись больше на прочность своих укреплений, заминированные завалы зданий, крупнокалиберные пулеметы, пушки. Полагали, что у них все под контролем. И сильно ошибались.

Ставший полем боя город делили почти точно на две части подразделения Курдской рабочей партии и моджахеды непримиримой исламской организации «Длань Аллаха». На своих позициях они стояли уже три месяца, обмениваясь ударами различной степени интенсивности и пытаясь продавить оборону. Бойцы уже обвыклись с таким устоявшимся порядком, им казалось, что так будет до скончания веков.

Большинство горожан разбежались кто куда, но какая-то жизнь в спальных кварталах из белых бетонных трех-четырехэтажных коробок, в большинстве с выбитыми стеклами, еще теплилась. Не решившиеся оставить свое жилье местные жители привыкли к войне, научились вовремя прятаться от невзначай пролетающих пуль, мин, снарядов, и зарываться в землю при любом грохоте.

Сегодня курды решили дать большой бой. Их пехотинцы, сопровождаемые пикапами с пулеметами, двинули с севера на молокозавод. Началась азартная стрельба. Вскоре загорелась подбитая курдская «тачанка». И нападавшие, сопровождаемые руганью и торжествующими криками «Аллах акбар», начали откатываться на исходные позиции. Моджахеды готовились праздновать победу.

И тут землю потрясли взрывы. На восточном фланге, около насосной станции, непонятно откуда, как шайтаны из преисподней, возникли курдские солдаты, щедро поливая врага огнем, паля из гранатометов. Они с ходу захватили огневую позицию артиллерии с американскими стошестимиллиметровыми безоткатными пушками М‑40. И двинули дальше. Часть моджахедов отсюда была передислоцирована на северный фланг обороны, а оставшиеся ослабленные силы не смогли оказать достойного отпора и были выбиты со своих укреплений.

То, что его предали, Книжник воспринял философски. Предательство в той среде, в которой он вращался, считалось чем-то естественным. Если у моджахедов есть настоятельная необходимость кого-то сдать, продать, то сдавали и продавали друг друга, ни секунды не думая, конечно, если их не связывали родственные отношения. Вот только одна закавырка в сложившейся ситуации имелась. Родственные отношения у Книжника с хозяином дома были. Просто Сулейман посчитал их настолько далекими, что они никак не должны помешать ему сорвать сладостный плод предательства.

Пленника препроводили в подвал с узким окном под потолком, дверь с противным скрежетом закрыли на тяжелый засов. Ночью там стало прохладно. От тухлых запахов выворачивало наизнанку, но к запахам человек способен привыкнуть, притом к любым.

Книжник провел в заключении почти бессонную ночь. Лежать приходилось на деревянных досках, сваленных в углу, — как ни старайся, мягкого ложа из них не сделать никак, так что изношенные возрастом и невзгодами кости Книжника ломило, а в груди ныла назойливая боль.

Утром его накормили лепешками, дали литровую пластмассовую бутылку воды. Постепенно в помещении стало невыносимо душно.

К полудню двое сыновей Сулеймана вытолкали Книжника из его убежища и погнали в ту самую комнату, где его пленили.

Просторная комната напоминала номер пятизвездочного отеля. В ней была широкая двуспальная кровать, красный кожаный диванчик, шкаф-купе с зеркальными дверцами, небольшой письменный стол с крутящимся офисным креслом на колесиках. В санузле радовала навороченная гидромассажная душевая кабина, которая при пользовании говорила что-то по-английски. В углу комнаты стояла сорокадюймовая плазменная панель — спутниковая тарелка во дворе принимала несколько сот программ, в том числе русские.

Все-таки умеют американцы устраиваться с комфортом в любой точке земного шара — хоть в пустыне Гоби, хоть в Антарктиде. И все было бы хорошо, только вид из окна подкачал — взору открывался скучный двор с клумбой и фонтанчиком, глухо запечатанный высоким бетонным забором. А дальше виднелись только голубые горы на горизонте.

В это новое жилище Сотникова перевели с базы частной военной компании под Аль Карибом, где витал так хорошо знакомый казарменный дух. По небольшой части дома перебежчик мог перемещаться свободно, и он быстро перезнакомился с немногочисленным персоналом. Другая часть дома была от него закрыта — двери с хитрыми электронными замками скрывали активную жизнь. Было слышно, как подъезжали машины, раздавались голоса. Естественно, выход с виллы был в запретной для него части.

Казалось, при желании отсюда можно легко убежать, но Сотников не испытывал иллюзий. Наоборот, он был твердо уверен, что его бдительно охраняют. Дом напичкан видеоаппаратурой, и наверняка здесь имеется несколько человек с электрошокерами и стрелковым оружием, которые остановят гостя, если он решит, что местное гостеприимство ему наскучило. Хотя это все лишнее. Перебежчику деваться некуда. Отныне жизнь его крепко связана с новыми хозяевами. Он в их полной власти. Точнее в полной власти полубезумного ковбоя Дункана Батлера.

Расслабиться Сотникову не давали. Решив, что он достаточно пришел в себя, хозяева устроили ему испытание на детекторе лжи. Вообще американцы — это такая секта технократов. У них до сей поры осталось благоговение перед техническими новинками и ухищрениями, и они как дети свято верят в них. В том числе и их спецслужбы, которые детекторы лжи начали применять еще в былинные времена разгара «холодной войны» и наивно уверены в их эффективности, хотя эти штуковины не раз подводили их. Например, самый известный советский крот в ЦРУ проверку на полиграфе успешно проходил каждый год.