Каноническую версию пути из варяг в греки помнит, наверное, каждый, кто хоть сколь-нибудь внимательно учил историю в школе. И всё-таки напомним:

«Поляномъ же жившимъ особе по горам симъ, бе путь изъ Варягь в Греки и изъ Грекъ по Днепру, и верхъ Днепра волокъ до Ловати, и по Ловати внити въ Ильмерь озеро великое, из негоже озера потечетъ Волховъ и вътечетъ в озеро великое Нево, из того озера внидеть устье в море Варяжьское, и по тому морю ити до Рима, а отъ Рима прити по тому же морю ко Царюгороду, а от Царягорода прити въ Потнъ море, в неже втечеть Днепръ река.

Днепръ бо потече изъ Волковьскаго леса, и потечеть на полъдне, а Двина ис того же леса потечеть, а идеть на полунощье и внидетъ в море Варяжъское; ис того же леса потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесятъ жерелъ в море Хвалисьское. Темже и из Руси можеть ити по Волзе в Болгары и в Хвалисе, и на въстокъ доити въ жребий Симовъ, а по Двине въ Варяги, изъ Варягъ до Рима, отъ Рима же и до племени Хамова. А Днепръ втечетъ в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское…»

Далее следует совершенно замечательная по своей нелепости история о том, как апостол Андрей совершал путешествие вверх по Днепру, из Чёрного моря в Балтийское.

«Оньдрею учащю въ Синопии и пришедшю ему в Корсунь, уведе, яко ис Корсуня близь устье Днепрьское, и въсхоте, пойти в Римъ и проиде въ вустье Днепрьское, и оттоле поиде по Днепру горе, и по приключаю приде и ста подъ горами на березе. И заутра въставъ и рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: „видите ли горы сия? Яко на сихъ грахъ восияеть благодать Божья; имать градъ великъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать“. И въшедъ на горы сiя, благослови я, и постави крестъ, и помоливъся Богу, и сълезъ съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ, и поиде по Днепру горе. И приде въ Словени, идеже ныне, Новъгородъ, и виде ту люди сущая, како есть обычай имъ, и како ся мыють, и хвощются, и удивися имъ. И иде въ Варяги, и приде в Римъ, и исповеда, елико научи и елико виде…»

Неплохо бы было для начала разобрать сам текст. Хотелось бы напомнить читателю: единого представления о том, кем, когда, где и на основании каких источников была написана Повесть временных лет, у историков нет. Вернее, нет теперь. В течение длительного времени, с начала XX века, после классических работ А. А. Шахматова по истории русского летописания, считалось, что было три редакции ПВЛ, доведённые, соответственно, до 1111 года монахом Киево-Печерского монастыря Нестором (вернее, Нестером, так, как справедливо указал А. Л. Никитин, писалось на самом деле имя автора «Чтений о Борисе и Глебе» и «Жития Феодосия»), до 1116 года игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром и до 1118 года неким духовным лицом, близким к Мстиславу Владимировичу. К тому же предполагалось наличие более древних летописей, использованных авторами Повести. Шахматов самой старой датой летописного свода («древнейшего», по его обозначению) считал 1073 год. Более поздние историки могли не соглашаться с авторством той или иной редакции, датировкой предшествующих сводов (при этом нередко углубляя их в древность, аж до конца X века), но основные положения шахматовской концепции оставались неизменными.

Лишь во второй половине XX века, в первую очередь стараниями А. Г. Кузьмина, было достаточно убедительно показано, что Нестор никакого отношения к первой редакции ПВЛ не имел. Это следует хотя бы из того, что произведения, явно ему принадлежащие («Чтения о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия»), написаны не то что в другом стиле, а даже по фактам отличаются от Повести временных лет. Интересующихся отошлю к «Начальным этапам древнерусского летописания»

[3]

. А здесь, чтобы не быть голословным, упомяну хотя бы, что в летописи Борис (первый русский святой) княжил в Ростове, а в «Чтениях…» — во Владимире Волынском. А его брат Глеб жил, по «Чтениям…», в Киеве и бежал оттуда на север на корабле. По летописи же он был в Муроме и оттуда ехал в Киев, строго в противоположном направлении. То же самое — о житие печерских монахов. В «Житии…» новый Печерский монастырь был основан Феодосием, а по летописи — Варлаамом. И так далее.

Интересно, что список таких нестыковок был составлен ещё Н. И. Костомаровым, то есть известен Шахматову. Было известно и то, что автор летописи, по его собственному утверждению, пришёл в монастырь при Феодосии, а Нестор — при его преемнике, Стефане. Но Шахматов это проигнорировал, просто заявив, что Нестор писал летопись во время, которое было

Так что от Нестора, как первого летописца, вполне можно отказаться. Скорее, следует признать, что его имя попало в заголовки некоторых летописей позже, когда настоящего автора уже забыли. А Нестор благодаря своим произведениям, в которых не забывал себя упомянуть, был известный «литератор». Кому, как не ему, оставалось приписать создание летописей? Что и сделали некоторые переписчики и продолжатели. Отметим: не все. В целом ряде летописей имени Нестора в заглавии нет.

Далее было доказано, что Сильвестр мог быть не более чем переписчиком летописи, но никак не её продолжателем. Ну хотя бы потому, что его приписка

Вот, учитывая всё это, и посмотрим на знаменитый текст о пути из варяг в греки. В первую очередь мы видим, что расположен он в не датируемом введении. Вполне очевидно, что текст летописи вообще изначально был не датируемым, а по датам он был разнесён позже. Одним из ярчайших примеров этого, отмеченных ещё Шахматовым, является наличие «пустых» годов, то есть тех, под которыми ничего не записано. Это имеет логичное объяснение лишь в том случае, если автор летописи сначала проставил на страницах годы, а потом начал вписывать под ними события, черпая их из других источников, в которых этих годов не было.

Шахматов в своей «Истории русского летописания» подробно объясняет, почему летописец поместил то или иное событие под определённым годом. Объяснения эти можно принимать, а можно и нет, но возразить против самого факта нечего. Те же сведения, которые расположены до первой «погодной записи», явно не удалось датировать ни из каких соображений. То есть они совершенно легендарные.

Да, в общем-то, датировать их и не нужно было. Ведь там помещены преимущественно рассказы о расселении народов (в том числе славян) по земле. То есть, скорее, география и мифология, а не история. Или история столь древняя, что русский автор мог почерпнуть её только у греков. Пардон, применительно к его времени — у византийцев. Что летописцы и делали. Опять же Шахматов указывал, что источниками послужили, в основном, Хроника Георгия Амартола второй половины IX века и Хронограф, близкий по составу к «Елинскому» и «Римскому летописцу». А там (впрочем, как и в большинстве византийских «историй») дат нет.

Но интересующего нас места, где описан путь из варяг в греки, в византийских источниках не имеется. Шахматов выделяет часть текста от слов «по мнозехъ же времянехъ…» в особое «Сказание о грамоте словянской». Кусок о пути из варяг в греки помещён внутри него, то есть является, очевидно, оригинальным славянским творением.

Столь же очевидно, что рассказ о пути из варяг в греки, а также следующий за ним рассказ о поездке по этому пути с юга на север апостола Андрея (их связь совершенно очевидна) внутри «Сказания о грамоте словянской» является вставкой же. Иначе довольно затруднительно объяснить, почему отрывок о пути и следующий за легендой об Андрее абзац начинаются практически одинаково. В первом случае:

Подробнейшим образом исследовавший это место Никитин кусок о пути и апостоле датирует началом XII века (на основании упоминания варягов), а отрывок о Волковском (у него — Оковском) лесе — скорее, его второй половиной, когда путь по Двине стал играть важную роль

«для торговли Смоленска с Ригой, Готским берегом и „варягами“»

[12]

.

Такое распределение представляется вполне логичным. По крайней мере, трудно оспорить выводы автора о том, что легенда о посещении Руси Андреем Первозванным не могла возникнуть ранее конца XI века. Ведь как в тексте ПВЛ

(«Зде бо не суть учили апостоли, ни прорици прорекъли»)

, так и в «Чтении о житии и о погублении блаженнюю страстотерпца Бориса и Глеба» Нестора

(«Не беша бо ни апостоли ходили к ним, никто же бо им проповедал слова Божия»)

одинаково указывается, что на территории Руси не бывали апостолы. Стало быть, в момент создания этих произведений (последняя четверть XI века) легенды о посещении Руси Андреем не существовало.

Что касается датировки на основании упоминания варягов, тут Никитин опирается на факты, собранные ещё великим знатоком Византии В. Г. Васильевским. Тот обнаружил, что в Византии варанги впервые упоминаются в императорском хрисовуле (документе, освобождающем от постоя воинских отрядов) в 1060 году. А все более ранние упоминания встречаются только в текстах, написанных значительно позже этого времени, даже если и относятся к рассказам о более ранних событиях.

На Русь же, по мнению целого ряда авторов, к которым примыкает и А. Л. Никитин, термин «варяг» проник не с севера, а как раз с юга. Повторять все аргументы этих историков долго, это тема специальных исследований. Скажу только, что мне они кажутся более убедительными, чем доводы их противников о собственно скандинавском происхождении термина «варяг». Почему-то скандинавы его никогда не использовали для обозначения тех, кто не послужил в Византии или на Руси. Это, скорее, указывает на заимствование в скандинавских языках данного слова («вэринг», «верный») из другого языка для обозначения конкретной категории людей, связанных с заграницей. Ну на самом деле: заимствовали в императорской России определённый род лёгкой конницы у венгров, так и назвали их гусарами. А посаженную на коней пехоту взяли у французов, и именовали драгунами. Всё на том языке, откуда позаимствовали само явление. Так и тут!

В общем, всё указывает действительно на XII век. То есть автор текста про путь из варяг в греки описывает либо современную себе ситуацию (но сами сторонники существования пути считают верхней границей его функционирования XI век, а обычно относят прекращение поездок к концу X века), либо некие «преданья старины глубокой».

Кстати сказать, описание пути из варяг в греки в Повести временных лет — единственное письменное «свидетельство» его существования, что я позже и покажу. А пока обращу сразу внимание читателя на ряд моментов. Во-первых, в тексте говорится о том, что есть некий (не описанный) путь «из варяг в греки» и есть дорога по Днепру и далее до Варяжского моря. Ниоткуда не следует, что это один и тот же маршрут. Больше того, не понятно, зачем бы было летописцу так писать, если бы речь шла об одном и том же пути?

Далее, по летописцу, волок из Днепра сразу идёт в Ловать. Это заведомо нереально, поскольку реки нигде не сближаются. Историкам пришлось потом додумывать маршрут. Так в системе «из варяг в греки» появились реки Каспля (чтобы перейти из Днепра в Западную Двину), Двина, Усвяча (чтобы перебраться поближе к Ловати). Или масса других вариантов промежуточных речек и озёр. Причём различные историки указывали и различные пути. К примеру, петербургский археолог A. M. Микляев, участвовавший в неудачной попытке пройти путь из варяг в греки на гребных судах, на основании собственного опыта описывал его так:

«Новгород — пог. Коротенский — оз. Ильмень — Русса — р. Порусье — р. Редья — р. Ловать — г. Холм — пог. Троице-Хлавица — пог. Дедковичи — (возможно, Городище-Луки) — Дохино на р. Кунье — оз. Ордосно — Западная Двина — р. Сертея — р. Половля — р. Каспля — Гнёздово»

[14]

. Правда, он предполагал, что путешествие это свершалось зимой, по льду на санях.

Маршрут искали, по сути, не столько на основе каких-либо письменных или археологических находок, сколько просто по карте. Как можно пройти из одного места в другое, максимально используя воду? — задавался вопросом историк. И выдвигал собственную гипотезу. В своём докладе, прочитанном в середине XX века, знаменитый экономист, историко-географ и специалист по экономической географии водного транспорта и промышленности С. В. Бернштейн-Коган

[15]

указал, что к тому времени было предложено аж девять вариантов!