Наша разведгруппа сидит на высотке. Ниже идет глубокий овраг или скорее ущелье. Там одноэтажные дома, штук пять или шесть. Местность видна как на ладони. Наша высотка плоская, на краю три деревца. Солнечный день середины весны. В домиках внизу копошатся люди, до них мы еще не дошли. До них около километра. Отсюда видно и что за домами. За домами в лес уходит группа боевиков, тех, что недавно сожгли два наших танка. Мы должны были бы их догнать, но они ушли от нас, это ясно. Командир разведгруппы молодой энергичный лейтенант очень огорчен этим обстоятельством. Он жаждет победы. Я нет, не знаю как остальные, но я не хочу никого сегодня догонять. Мне страшно. При мысли о новых боях мне не по себе. Я уже удачно отстрелял один огнемет и вместе с напарником — Туркменом сумел накрыть ДОТ. Сейчас я лежу на солнышке на этом милом пятачке и не хочу ни в кого сегодня стрелять, я хочу мечтать о красивых девчонках, о водке, о том, как приеду с этой войны в свой город и первым же делом позвоню в эскорт услуги. Но мои мечтания прерваны лейтенантом. Он подзывает меня и Туркмена и, показывая на группу малюсеньких людей, что копошатся где-то за домами и говорит, что мы должны накрыть их с огнеметов. Туркмен радостно соглашается, он вообще-то большой любитель пострелять, тем более минут тридцать назад он взвел огнемет, когда командир по ошибке принял другую разведгруппу за боевиков. Теперь он ходит со взведенным страшным оружием и не знает, что делать. В сердцах он даже просил командира разрешить ему выстрелить по нашей разведке, все равно в таком сумбуре никто ничего не разберет, но понятно, что никто не дал ему возможность реализовать подобное желание.

Я говорю командиру, что огнемет не дотянет до банды, т. к., бьет он самое большее на 700 — 800 метров, но уж никак не на километр. Командир не хочет верить в это и не приказывает, а просит попробовать. Несмотря на обреченный провал во мне, как и в Туркмене загорается охотничий азарт: "А вдруг да получится?"

Мы быстро занимаем позицию прямо между деревьями. Туркмен от радости, что наконец-то разрядится, даже забыл поставить прицел и вставить в уши затычки. Страшный грохот, сноп пламени позади и черный предмет подобно теннисному мячику улетает в сторону стоящих на дне ущелья домиков. Снаряд взорвался где-то в кустах между домами, не долетев и половины расстояния до цели. Туркмен как ошалелый, зажав руками уши, катается по земле и истошно орет. Не мудрено, от огнеметного выстрела запросто лопаются барабанные перепонки в ушах, поэтому в комплект и входят затычки. Но я не тороплюсь: вставляю в уши ватные тампончики, ставлю прицельную планку на максимум, встаю в полный рост. Была, не была, а может и получится. Человечки уже едва видны, они скрываются в зарослях, они хотят жить, все хотят жить, сгоревшие танкисты тоже хотели жить. Беру на мушку одного из человечков, затем поднимаю трубу огнемета вверх и жму курок. Такой же грохот, как и у Туркмена. Он мучительно дергается и вновь хватается руками за уши. Я слежу за полетом моего мячика. Он летит в нужном направлении, в сторону уходящей банды, но долетит ли? Очень уж далеко. Нет, мячик, потеряв скорость, плавно идет вниз в направлении домов. Я отчетливо вижу, как он пробивает шиферную крышу крайнего дома. Самого взрыва я не слышу, так как от выстрела у меня заложены уши. Доля секунды и дом подпрыгивает на месте, видно как вылетают стекла, что-то сыплется с крыши. К сожалению, недолет, чехи ушли в лес, мы их упустили. Командир рвет и мечет от неудачи, ему подпевает и Туркмен, а я, я рад. Еще некоторое время мы останемся на этом благословенном пятачке. Я растягиваюсь на теплой земле, кладу под голову автомат и закрываю глаза, есть время отдохнуть и погрузиться в эротические фантазии. Надеюсь, воевать сегодня больше не придется.

P. S. Воевать пришлось. В доме как выяснилось жила семья. Мой выстрел уничтожил ее. Испытываю ли я угрызения совести? Да, за то, что не накрыл боевиков.

Стоял обычный мартовский день, который на равнинной части Чечни бывает солнечным, но еще не жарким. Под ногами хлюпает глина называемая «чечен-земля». Уже не холодно, но еще не жарко. В этот день я и еще сорок таких же солдат находились на блокпосту у населенного пункта Курчалой, километрах в трех от нас находился другой блокпост. Там людей и техники было побольше, и там же стоял временный штаб нашей группы, там же жил и командир батальона. Нашей задачей было сначала перекрыть отступление Радуева из Новогрозненска, а затем обеспечить успешный вход войск в Курчалой. Однако вместо этого мы сами попали в окружение и уже больше месяца сидели в полном дерьме, ничего толком не делая. Пили вино, за которым, несмотря на определенный риск, ходили на винзавод расположенный по соседству, стреляли по ночам в темноту до одурения, ругались и мирились, в общем, ничего не делали. К этому времени Курчалой был уже успешно зачищен от неприятеля, винзавод к глубокому сожалению взорван. Этот акт вандализма совершила разведка Уральского полка. Они теперь и стояли на разрушенном собственными руками заводе и горько сожалели о содеянном. Но поделать ничего уже было нельзя. Мы же к этому времени как лишняя сила, просто сидели на месте, не зная чем заняться.

Пару раз выходили на поиски пропавшего неделей раньше пулеметчика, но так его и не нашли. Зато нашли три трупа: двух русских солдат, погибших полгода назад и чеченскую «джаляб». "Джаляб" настолько разложилась, что мы замучились определять — кто это мужчина или женщина? Вопрос разрешил старейшина села Белоречье — что напротив Курчалоя, он то и разъяснил, что труп их "джаляб"

Эти дни, несмотря на конец нашего позорного окружения радости не несли. Вина больше не было, стрелять нельзя — вокруг стояли «федералы», по дороге кроме войск никто не ездил. Было что продать, пока мы были в окружении, нас с «вертушек» буквально засыпали консервами, но не кому было, одним словом тоска. Если

Был бы Володька — пулеметчик, то может быть, он что-нибудь и придумал бы, но именно он и пропал неделю назад вместе с пулеметом и «мухами». Несмотря на все грозные заявления нашего командования о грядущем апокалипсисе для чехов, в виде артобстрела из гаубиц, дело с его поиском с мертвой точки не сдвинулось. Зато была вырыта яма, куда регулярно сажался какой-нибудь грешник, по старинке пытавшийся проникнуть на винзавод, в надежде найти в его руинах несметные сокровища, в виде еще не разбитых банок с вином.

Вот в такой мартовский день на штабной блокпост должен был прилететь генерал из штаба группировки и провести там совещание с офицерами нашей группы и Уральского полка. Старший нашего блока — он же заместитель командира батальона дал команду отделению, в которое я в качестве огнеметчика был прикомандирован, готовить БМП к поездке. От желающих сопровождать командира отбоя не было. Это хоть какое-то разнообразие в скучной жизни — возможность проветриться, встретить старых знакомых, может быть заехать к Саиду — дружественному чеху, на земле которого располагались оба блокпоста, а там достать и выпить. Я запрыгиваю на «бешку» одним из первых и занимаю козырное место спереди на башне, к борту машины подвешиваю за ремень трубу огнемета. Сослуживцы постоянно говорили мне, чтобы я с собой эту штуку не возил. Огнемет постоянно бился о борт и все боялись, что когда ни будь он взорвется. Я как мог, успокаивал товарищей по оружию, говорил, что если уж и рванет, то в первую очередь меня, и что корпусом «шмеля» можно забивать гвозди (сам правда я в этом до сих пор не уверен). Кроме меня на броне разместилось еще четверо. Когда командир, усаживаясь на свое место, увидел рядом с собой меня, то подобно умиравшему Цезарю, произнесшему "И ты Брут!", буркнул: "Буратино, и ты тут". Я весело ответил ему: "Ну как я без Вас, Вы же мне жизнь спасли".

Часто видя, американские боевики я со скукой отворачивался во время сцен драк, где положительный герой в одиночку и без оружия раскидывает толпу вооруженных до зубов негодяев. Нижеприведенная история заставила усомниться меня в правильности поговорки "один в поле не воин" и мене скептически смотреть Штатовские фильмы с участием Шварцнегера и Сталонне.

Это было в начале февраля месяца 1996 года. Наша колонна, пройдя маршем трое суток, остановилась между селами Курчалой и Белоречье, где разделилась на две части. Большая часть во главе с командирами поехала куда-то в сторону разбитой фермы. А мы остались здесь, в поле, на котором находился холм в форме замкнутого кольца с замерзшей лужей в центре. Это земляное кольцо как нельзя лучше подходило под укрепление. Наша группа в составе трех танков, трех БМП, миномета и человек сорока солдат стала интенсивно оборудовать место для жизни.

Время было утреннее и мы со рвением взялись за работу, чтобы к вечеру согреться и просушиться в палатках. Энтузиазм вполне объяснимый тремя сутками пути по заснеженным полям и лесам, ночевкам в снегу без костров, когда мы потеряли одного убитым и одного обмороженным. Каждый и стар и млад, вырывая друг у друга лопату усиленно копал ямы под палатки. Нас не надо было подгонять и понукать, рабочих рук было в избытке, на всех не хватало инструмента. Командовавший нашей группой молодой лейтенант — двухгодичник не нарадовался на нас. Одно из БМП уже поехало в сторону леса за дровами. Быт начал потихоньку устраиваться. Жить здесь предстояло, видимо долго.

Группу собирали и готовили загодя. Дня три нас мучили различными строевыми смотрами. День отправки каждый раз переносился. За всеми построениями с оружием и снаряжением, проверками содержимого вещмешков мы потихоньку забыли зачем нас вообще собрали. Задача была перекрыть отступление из Новогрозненска банде Радуева и блокировать дорогу на Курчалой до подхода наших основных сил. Наконец долгожданная отправка состоялась. Провожал группу генерал — кто-то из заместителей командующего Группировки. На нашу экипировку и внешний вид, который так усиленно проверялся командирами он и не глянул. Генерал жал всем руку, из чего я сделал малоутешительный вывод, что хорошего тут ничего не жди. Он говорил, что там, куда мы приедем, нет мирных жителей и стрелять надо в каждого кто появится на дороге. Слова же о том, что нам помогут всем, чем смогут и по окончании операции наградят, повергли меня в полное уныние. Можно было бы конечно отмазаться, как делали многие профессиональные герои, но было просто противно и стыдно перед самим собой. В конце-то концов, чем же так ценна своя жизнь, чтобы прикрывать ее чужою, тем что своя что ли?

Одним словом, мы прибыли на место и обустроились. Зажгли печку, и такое блаженство наступило от тепла, которое подарили нам чугунные бока «буржуйки». Плохо было только то, что видимо такое же блаженство наступило и у вшей, во множестве водившихся в наших одеждах. Скинув форму, воины стали активно чесаться и вылавливать вредных насекомых, которые поболее боевиков доставали федеральных солдат.

Солнечный апрельский день 1996 года. Бестолковое перемещение солдат у скопища палаток и техники. Это лагерь мотострелковой бригады у села Центорой. Наш лагерь стоит между окраиной села и ущельем глубиной метров триста — четыреста. По краю ущелья проходит дорога, на нее же садятся вертолеты, регулярно подвозящие нам продукты и боеприпасы, они же забирают убитых и раненых. Снег сошел, но на горных вершинах Кавказского хребта видны ледяные шапки. Весь наш лагерь занимает места не более школьного двора. Спереди он ограничен каким-то монументом из белого камня с арабской вязью, напоминающим крест, а сзади находится заросшее травой мусульманское кладбище, с покосившимися могильными плитами. Среди обычной суеты заметно некое новое оживление — вернулась разведка и привезла пленного. Их БМП стоит возле нашей палатке, впрочем, на таком пятачке все мы соседи. Бездельничавшие солдаты окружили машину и пялят глаза на захваченного бандита. А пленный лежит на броне позади башни. Он не связан, ни к чему, он парализован. Воин ислама — мужчина неопределенного возраста, у Кавказцев трудно определить возраст, они рано взрослеют и поздно стареют. Полагаю, что ему лет двадцать восемь — двадцать девять. Он в гражданке: какой-то короткой кожаной куртке заляпанной кровью и глиной и таких же грязных черных джинсах заправленных в армейские «берцы». Боевик безучастно смотрит открытыми глазами в небо. Наверняка он надеется, что его отвезут в Ханкалу, там вылечат и выпустят по какой-нибудь очередной амнистии или в знак доброй воли. Надежды его небезосновательны, тогда часто выпускали таких отпетых бандюг, и они снова в нас стреляли, возможно, стреляют и до сих пор. Этот стрелять видимо уже не будет — на затылке у него огромная рана и видимо, поврежден позвоночник, потому он и не шевелится. Где и как его поймали, я не знаю, да в принципе мне это было и не интересно. Поболтав немного и обсудив событие, мы расходимся и продолжаем заниматься своими делами.

Час за часом проходят в такой же бестолковой армейской суете: что-то роем, что-то таскаем, я уже забыл о пленном. Вот видна подлетающая «вертушка» и сейчас нас погонят ее грузить. Ну, так и есть. Наш ротный, тряся жирком, ведет свое войско к летающей машине. Медики туда же на носилках волокут пленного. Вертушка везет

раненых откуда-то с Шатоя и села к нам забрать пленного и скинуть нам патроны. Мы быстро выгружаем несколько деревянных ящиков, а медики резко забрасывают носилки в люк и стряхивают с них пленника. Тот что-то мычит, а сидящие в чреве машины перевязанные ребята громко гогочат и пинают его ногами.

Пять минут и железная стрекоза, заработав лопастями, начинает отрываться от дороги и подниматься в воздух. Я разворачиваюсь и хочу брести в палатку, валяться там и смотреть в грязный потолок, думая ни о чем. Но тут меня останавливает Костик — контрактник из клуба. С ним у меня приятельские отношения, так как оба мы в прошлом были следователями. Будучи в отпуске, он купил видеокамеру, и сейчас снимает хронику событий, надеясь продать ее на НТВ (это удалось ему впоследствии).

— Подожди, задержись. Не пожалеешь, — говорит он мне.

Нам крупно повезло, возле нашего блокпоста, что под Курчалоем находится винзавод. Завод заброшен, и мы не сразу догадались о нашей удаче. Обнаружено же это сокровище было совершенно случайно. В тот благословенный день, второй или третий день выполнения задачи. За дровами отправились БМП и танк. Возглавил дровосеков лично зам. комбата. Вернувшись через несколько часов, они кроме дров привезли еще множество десятилитровых банок наполненных каким-то напитком. В некоторых банках был сок, поэтому-то зам. комбата и привез их, а вот что было в других банках, никто не знал. На центр земляного кольца прямо на лед, покрывавший лужу, были вынесены банки. Мы соскучились по витаминам и с большим удовольствием поглощали сок. Я, попив абрикосового нектара, собрался, было уходить греться в палатку, как раздался радостный вопль: " Братва, да ведь это вино!" кричал Володька — пулеметчик. В руках он держал изрядно отпитую банку с темной жидкостью. Тут же все сбежались, даже часовые побросали свои посты и устремились разбирать банки с вожделенной жидкостью. Зам. комбата только разводил руками, так уж получилось, что невольным организатором пьянства стал он сам. Остановить солдат было уже невозможно. Вскоре языки у многих стали заплетаться, а мысли начали приобретать авантюрный характер. Этот день стал началом винзаводовской эпопеи. Эпопеи пьяного героизма и запойного мужества.

В тот же вечер участники открытия нового алкогольного эльдорадо живописали как, случайно заехав за дровами в непонятное полуразрушенное здание, обнаружили в нем несметные сокровища в виде десятилитровых банок с различными крепкими напитками. В воспаленном воображении контрактников рисовались целые винные реки с закусочными берегами. Радость открытия, однако, была омрачена сообщением о том, что частенько там боевики устраивают свой наблюдательный пункт. Это обстоятельство, конечно, не заставило солдат отказаться от намерения проникнуть в сокровищницу, некоторые горячие головы предлагали тут же идти штурмом брать завод, однако их здравомыслящие товарищи предложили перенести окончательное решение вопроса на утро, памятуя, что утро вечера мудренее.

Ночь прошла в волнении и предвкушении предстоящего похода. Однако утром всех подняли по тревоге. Со стороны завода слышались выстрелы, несколько пуль с противным свистом пронеслись и над блокпостом. Мы быстро рассаживаемся на броне и мчимся к заводу. Минут через пять он уже окружен. БМП и танки заняли свои позиции. Пехота осторожненько пробираясь по сугробам крадется к забору, окружающему здание. Я вместе с Витьком, стареньким мужичком, противно-алкогольной внешности залег у дырки в заборе и жду дальнейших команд. Что произошло, толком никто не знает. Витек объясняет, что вроде как трое из их палатки ушли перед рассветом за вином, а потом пошла стрельба, которую я благополучно проспал, теперь вот выручаем их.

Далее ситуация развивалась куда как более странно. Откуда-то слева, где находилась заводская проходная, послышалась громкая гортанная речь. Слов было не разобрать, но вскоре после окончания

монолога поступила команда садиться на броню. Мы с Витьком разочарованные покинули позицию. Разочарование наше вполне объяснимо: мы так надеялись первыми ворваться на завод и напиться. Но не судьба. А вот у БМП наше разочарование переросло в отчаяние. Там стояли трое лазутчиков, пытавшихся раздобыть спиртное. Вид их был довольно жалкий. Андрюха — зам. ком. взвода — стоял с перетянутой левой рукой, бушлат его в этом месте пропитывался кровью, Леха — танкист нервно курил, пальцы его еле держали сигарету. Но хуже всех выглядел Женек — санинструктор — того просто била нервная дрожь. Глаза его казалось, вылезают из орбит. По приезду на блокпост они рассказали следующую историю.