Юлий стоял у открытого окна и смотрел на холмы Испании. Заходящее солнце отсвечивало золотом на далекой гряде гор, которая, казалось, висит в воздухе, ни на что не опираясь. За спиной то усиливался, то стихал гул голосов, не мешавших мыслям Цезаря. В воздухе витал аромат жимолости; он щекотал ноздри, и Юлий чувствовал сладость во рту. Подул ветерок, и восхитительный запах исчез.

День получился длинным. Проведя по глазам ладонью, Цезарь почувствовал, как его накрывает волна усталости, похожая на плотную черную воду. Голоса в комнате перемешивались с поскрипыванием стульев и шелестом карт. Сколько сотен вечеров он провел с этими людьми в зале на верхнем этаже крепости? У них вошло в привычку собираться в конце каждого дня, и даже если нечего было обсудить, они сходились вместе, чтобы выпить и поговорить. Так римляне старались не забыть о родине, хотя видели свои дома в последний раз более четырех лет назад.

Поначалу Юлий с головой ушел в проблемы легиона и вспоминал о Риме не чаще раза в месяц. Дни текли, он вставал и ложился с солнцем, а Десятый легион строил города среди диких пустошей. В Валенсии, на побережье, они с помощью извести, дерева и красок создали почти новый город вместо старого. Легионеры прокладывали дороги и строили мосты, позволяющие поселенцам обживать дикие холмы.

В эти первые годы Цезарь трудился самозабвенно, с неистощимой энергией, радуясь усталости, которая не давала разгуляться воспоминаниям. А потом он ложился спать и видел во сне Корнелию. В такие ночи Юлий вскакивал с мокрой от пота постели и ехал проверять посты, неожиданно появляясь перед часовыми из темноты. Однако добился он только того, что солдаты стали такими же нервными и усталыми, как и он сам.

Словно для того, чтобы развеять его равнодушие, римские изыскатели нашли в двух новых шурфах золото — богатейшее месторождение, равного которому еще не встречали. Желтый металл имел свою притягательность, однако когда на стол Юлия высыпали первый улов, он посмотрел на него, ощутив ненависть ко всему, что олицетворяет собой золото. Он пришел в Испанию с пустыми руками, но страна понемногу раскрывала свои секреты, и сокровища вызвали из памяти воспоминания о Риме и жизни, которая почти забылась.

Сервилия стояла у поручней небольшого торгового корабля и смотрела, как постепенно увеличиваются крошечные фигурки суетящихся в доках людей. Порт Валенсии был переполнен лодками, и капитану пришлось несколько раз отгонять от судна рыбацкие барки, так и норовившие подойти вплотную. Однако это не помогало, и Сервилия лишь улыбнулась, наблюдая, как еще один молодой испанец протягивает только что пойманную большую рыбу и выкрикивает цену. От ее глаз не ускользнуло, как ловко юноша балансирует, удерживая равновесие на волнах; вся его одежда состояла из обвязанного вокруг пояса куска ткани да прикрепленного к ремню кинжала. Что и говорить, рыбак был необычайно хорош собой.

Капитан снова сердито замахал руками, однако тщетно, так как юноша протягивал добычу мило улыбавшейся ему женщине.

— Я куплю у него рыбу, капитан, — коротко заметила Сервилия.

Римский купец насупился, сердито сдвинув густые брови.

— Деньги, конечно, ваши, но в порту будет куда дешевле, — возразил он.

Сервилия уже успела полюбить этот небольшой городок, Валенсию. Улицы здесь чистые и людные. Во всем ощущается изобилие, от которого буквально чешутся руки. И в то же время, несмотря на богатство, Валенсия производит впечатление свежести, которую ее собственный древний город утратил уже несколько веков назад. Здесь куда больше невинности. Даже найти подходящее здание оказалось куда проще, чем она ожидала. Не надо было давать деньги чиновникам, чтобы подписать необходимые документы. Найти подходящий дом, заплатить его нынешнему владельцу золотом — сделка завершена, дом твой. После утомительной путаницы римской бюрократии все было просто, тем более что посланные Брутом солдаты сразу показали ей три возможных варианта. Два первых дома стояли слишком близко к морю, а потому среди клиентов могло оказаться больше портовых рабочих, чем хотелось Сервилии. Однако третий подошел как нельзя лучше.

Просторный дом с аккуратно побеленным импозантным фасадом стоял на тихой улице недалеко от рыночной пощади и на почтительном расстоянии от моря. Сервилия хорошо понимала, насколько важен в ее деле внешний вид здания. Разумеется, в городе и без того хватало убогих лачуг, где вдовы и шлюхи зарабатывали на жизнь, лежа на спине, однако ее заведение должно быть совершенно иным: привлекать знатных господ и офицеров легиона, разумеется, за куда более высокую плату.

Десятый легион уже построил в городе немало домов, а потому на хозяина удалось надавить, и окончательная цена получилась вполне разумной, даже с учетом предстоящего убранства. Какие-то шторы и покрывала можно привезти из Рима, однако и местные швеи вовсе не плохи, так что за скромную плату сойдут и их услуги.

Получив дом в свое полное распоряжение, Сервилия заплатила отправляющемуся в Рим купцу, и тот согласился прихватить с собой список всего, что требовалось привезти в первую очередь. Прежде всего, потребуются еще по крайней мере четыре девушки, и Сервилия постаралась изложить свои требования как можно подробнее. Очень важно завоевать репутацию высоким качеством предлагаемых услуг.

Через три дня почти все уже было готово, оставалось лишь дать дому название. Впрочем, именно это оказалось совсем нелегко сделать. Закон не предусматривал никаких ограничений, однако Сервилия инстинктивно понимала, что вывеска должна выглядеть одновременно и скромной, и многозначительной. Назвать заведение «домом удовольствий», разумеется, нельзя.

Помпей и Красс поднялись со своих удобных, расположенных в тени мест, чтобы поприветствовать толпу. Собравшиеся на трибунах Главного цирка зрители встретили консулов гулом голосов и возбуждением, волной прокатившимся вдоль плотно забитых трибун. Помпей торжественно поднял руку, а Красс слегка улыбнулся, явно испытывая удовольствие от всеобщего внимания. Он считал, что после таких значительных трат уважение вполне заслужено. На каждом из глиняных жетонов, дающих право присутствовать на состязаниях, были отпечатаны имена обоих консулов, и, хотя раздавались жетоны бесплатно, Красс слышал, что на протяжении нескольких недель до события они служили валютой. Многие из тех, кто сейчас сидел на трибунах, с нетерпением ожидая первого заезда, дорого заплатили за эту привилегию. Красс не переставал ценить в своем народе практичность: люди умудрялись превратить в источник прибыли даже подарки.

Погода стояла прекрасная, и проплывающие по голубому небу редкие кудрявые облачка выглядели изысканной декоративной деталью. На трибунах активно заключались пари. В воздухе царило волнение, и Красс не мог не заметить, что семейных групп мало. Печально было наблюдать, как гонки неизбежно заканчивались потасовками среди зрителей, занимающих дешевые места, — проигравшие пари обязательно затевали драку. Всего лишь месяц назад, чтобы восстановить порядок, пришлось вызывать отряд легионеров. В самом последнем забеге фаворит подвел своих поклонников и проиграл; в результате на трибунах завязалась драка и пять человек погибли.

Вспомнив об этом случае, Красс нахмурился. Не хотелось бы повторения пройденного. Повернувшись, он увидел, что люди Помпея стоят и у входа, и между рядами. Охранников вполне достаточно, чтобы сбить спесь даже с самых заносчивых. Консул явно не хочет, чтобы год его правления ассоциировался с массовыми беспорядками. При нынешнем положении вещей его поддержка кандидатов на предстоящих выборах будет очень важной. Впереди оставалось еще больше половины срока, однако сенатские фракции уже изменяли свой состав: те, кто надеялся на самые высокие посты, постепенно завоевывали известность. Красс прекрасно понимал, что приобретенная популярность окажется залогом успеха в будущем году, а может быть, и еще дольше.

Красс внимательно взглянул на соконсула, пытаясь определить, планирует ли Помпей будущее так же, как и он сам. Каждый раз, когда закон не давал действовать, ограничивая полномочия, Красс утешался тем, что Помпей тоже не свободен в выборе средств. Рим больше не позволит бесконечно продлевать консульство, как семь раз подряд продлевал Марий. То дикое время уже миновало — вместе с Суллой и гражданской войной. И все же ничто не могло помешать Помпею растить преданных последователей.

Каждый раз, оказываясь рядом с Помпеем, Красс стремился стряхнуть угнетающее ощущение неравенства. Все начиналось с внешности: в отличие от Красса с его острыми, резкими чертами, Помпей выглядел именно так, как и должен выглядеть настоящий консул — солидный, с широким и сильным лицом, начинающий слегка седеть. Правда, Красс подозревал, что благородная седина — отчасти результат использования пудры. Но определить наверняка было трудно, даже сидя рядом.

Обстоятельства сложились так, что в те дни, когда Сервилии не удавалось найти повод отправиться куда-нибудь верхом, время тянулось страшно медленно. Дела в «Золотой руке» шли прекрасно, тем более что из Рима приехали двое дюжих молодцов, которым ничего не стоило успокоить даже самого отчаянного гуляку. Однако вместо того чтобы радоваться успеху, хозяйка постоянно ловила себя на том, что не может не думать о странном молодом человеке, способном одновременно и напугать, и вызвать жалость. Лишь силой воли ей удавалось удержаться, чтобы не пригласить его на верховую прогулку и дождаться приглашения самой. Когда же наконец приглашение следовало, она радовалась, словно девочка, и не могла удержаться от смеха, в то же время удивляясь собственному поведению.

Они шли по волнующемуся от свежего ветра полю, и Сервилия остановилась, чтобы вплести в свой венок очередной цветок. Юлий тоже остановился, он выглядел куда спокойнее и увереннее, чем раньше. Казалось, угнетавшая его тоска отступила, рядом с Сервилией он выглядел почти счастливым. Трудно было поверить, что их первая совместная поездка — такая знаменательная — случилась всего лишь несколько недель назад. Сервилии казалось, что она начала понимать самые сокровенные стороны его жизни. Юлий же чувствовал себя так, будто знает свою спутницу всю жизнь.

В ее присутствии отступали страшные мысли, которые раньше приходилось безжалостно топить в вине. Кошмары отказывались уходить совсем, но прятались в самые темные углы, и одно это приносило облегчение. Цезарю казалось, что красавица принесла его душе благословение Александра Великого, а благословение героя спасало от доводящих до отчаяния мрачных наваждений. Хотя бы на время можно было скинуть с плеч тяжкий груз ответственности и забыть об обязанностях. И все это за час или два, которые они проводили наедине, в теплых лучах солнца, согревающих душу и сердце.

Сервилия наклонилась, чтобы сорвать цветок, потом выпрямилась. Юлий внимательно наблюдал за ней, удивляясь силе собственных переживаний. Спутница казалась непредсказуемой. Порою она обнаруживала такое понимание тонкостей римской жизни, такие глубокие познания в делах сената, что у Цезаря едва не захватывало дух. А через минуту вся серьезность куда-то бесследно улетучивалась, и Сервилия беспечно смеялась, радуясь красивому цветку или яркой бабочке.

После первой поездки в заброшенную деревню, к разбитой статуе, Брут поощрял новую дружбу. Он видел, что общение с Сервилией успокаивает мятежный дух друга. Казалось даже, что так давно мучившие его раны начинают постепенно затягиваться.

— Так почему же ты остаешься с ним? — поинтересовался Кабера.

Стоящий рядом грозный воин в серебряных доспехах лишь отдаленно напоминал прежнего юношу, и мало кто в лагере осмелился бы задать Бруту этот вопрос.

Они наблюдали, как Юлий поднимается по дубовым ступеням возвышающегося на бастионе укрепления лучников. Брут стоял слишком далеко и не мог заметить всех деталей, хотя прекрасно видел, как блестит в нагрудной пластине солнце. С трудом оторвав взгляд от притягательного зрелища, он посмотрел на Каберу, словно только что вспомнил о присутствии целителя.

— А ты взгляни на этого человека, — ответил он. — Меньше двух лет назад Цезарь уехал из Испании почти с пустыми руками, и вот сейчас он консул и обладает мандатом сената. Кто еще отдал бы мне в полное распоряжение целый легион, чтобы я привел его сюда? За кем же еще мне следовать?

В голосе воина звучали горькие нотки, и Кабера забеспокоился: ведь и Юлия, и Брута он знал с самого детства. Во всех деталях знал историю разрыва Юлия с Сервилией, хотя сын красавицы не сказал об этом ни слова. А так хотелось спросить — чтобы представить возможные последствия драмы.

Юлий лежал на животе и смотрел, как гельветы идут по равнине. Даже полная сосредоточенность не помешала ему заметить пышную, щедрую растительность галльской земли. По сравнению с ней земля Рима выглядела бедной и сухой. Вместо родных голых южных гор, на склонах которых крестьянам с трудом удавалось заработать на жизнь, перед ним расстилались мягкие холмы плодородной почвы. Они манили, рождая в душе исконное стремление к земле и ее дарам. Да, Галлия действительно могла бы накормить всю римскую державу.

Начинало смеркаться, и в темнеющем воздухе ветер донес протяжные звуки горнов. Цезарь нетерпеливо сжал кулаки: он знал, что огромная колонна остановилась на ночлег. Подбежал один из разведчиков и, тяжело переводя дыхание, устроился в высокой траве рядом с полководцем.

— Судя по всему, это и есть все имеющиеся у них силы, — сбивчиво заговорил он. — Не удалось обнаружить ни резерва, ни арьергарда. Войско движется быстро, но сегодня ночью оно должно остановиться на отдых. В ином случае начнутся потери.

— Они уже останавливаются, — заметил Юлий. — Видишь, как воины устраиваются на ночлег вокруг ядра лагеря? Расположение немного напоминает греческую фалангу. Интересно, они сами придумали такое построение или их предки когда-нибудь проходили по греческим землям? Если представится возможность, надо будет спросить у кого-нибудь из знающих людей.

Цезарь внимательно оглядел расстилающуюся впереди долину, словно пытаясь просчитать все возможные варианты. В лесу, всего в одной миле отсюда, тридцать тысяч легионеров готовы в любую минуту обрушиться на гельветов. Сложность, правда, заключалась в том, что после тяжелого перехода продолжительностью почти в сорок миль люди очень устали; чтобы перехватить противника, идти приходилось быстро. Как жаль, что не удалось доставить сюда большие баллисты и луки-скорпионы — ведь они оказались таким грозным оружием! Использовать их на равнине очень удобно, но до тех пор, пока не появятся дороги, этим военным машинам придется оставаться на повозках в разобранном виде.

Юлий сидел на складном стуле в огромном шатре царя племени гельветов и пил из золотой чаши пурпурное вино. Среди присутствующих царило легкое, даже радостное настроение. Особенно налегали на содержимое царских погребов командиры из Аримина, однако Юлий даже не пытался их остановить. Они честно заслужили отдых, тем более что работа впереди предстояла немалая. Полководец и сам не сразу понял, что одна лишь перепись трофеев займет изрядное количество времени, так что даже сейчас, ночью, воины продолжали носить, пересчитывать и учитывать имущество варваров. Публий Красс во главе четырех когорт отправился на поле битвы, чтобы забрать оставшиеся там копья, мечи и щиты. Поручение это нельзя было назвать почетным, однако сын бывшего консула показал себя хорошим организатором, достойным отца, и быстро, без шума и суеты, собрал своих людей.

К тому времени как на западе солнце начало опускаться за линию горизонта, Десятый и Третий галльский легионы уже получили оставленные на поле наконечники копий. Многие, конечно, были искорежены настолько, что в дело уже не годились. Красс погрузил собранные детали на трофейные повозки и отправил к военным кузнецам, чтобы те переплавили их на новые. По иронии судьбы одну из когорт возглавлял Герминий Катон, после службы в Испании получивший повышение. Юлий спросил себя, задумывались ли эти двое о той враждебности, которая неизменно стояла за вежливыми приветствиями их отцов.

— Запасов зерна и сушеного мяса вполне хватит на несколько месяцев, если, конечно, правильно хранить, — удовлетворенно заметил Домиций. — Одно лишь оружие стоит целого состояния, Юлий. Некоторые мечи выкованы из добротного железа, но даже бронзовые неплохи, а уж их рукояти и подавно стоит сохранить.

— А как насчет денег? — поинтересовался Цезарь, внимательно разглядывая чашу, из которой только что пил.

Рений открыл стоящий неподалеку мешок и вытащил несколько грубых монет.

Юлий занял свое место во главе длинного стола. Воздух в зале был не просто теплым, а густым — гостей собралось очень много. Пиршество готовилось поспешно, и потому стол грубо сколотили из свежих досок. Однако под скатертями этого заметно не было. Еще утром, когда полководец вошел в дом, большая комната была пуста. Однако Марк Антоний и плотники сумели очень быстро приготовить все необходимое для пира.

Цезарь пригласил Мхорбэйна сесть по правую руку от него, и вождь с явным удовольствием занял почетное место. Человек этот казался умным и симпатичным, и Юлий невольно спросил себя, кто из сидящих за столом вождей со временем станет другом, а кто — неприятелем.

Гости выглядели весьма пестро, и все-таки во внешности проглядывали общие черты, словно предки у них были общими. Лица сухие и твердые, словно вырезанные из дерева. Многие не брили бороду, хотя какой-то общий стиль в растительности заметить было трудно. Юлий увидел и пышные усы, и наголо бритые головы, и даже длинные косы, окрашенные у корней в рыжий цвет. Единство отсутствовало и в одежде, и в доспехах. Некоторые щеголяли золотыми и серебряными пряжками, которые непременно восхитили бы даже искусную Александрию. Наряды других выглядели совершенно просто. Юлий увидел, как Брут внимательно рассматривает чеканный зажим на плаще Мхорбэйна, и решил выторговать его за несколько серебряных монет, а при встрече подарить мастерице. Вспомнив Александрию, он вздохнул: так хотелось оказаться дома, сесть за длинный стол с друзьями и услышать родной, прекрасный и понятный язык, а не гортанное воркование галлов.

Как только гости расселись и успокоились, Цезарь жестом подозвал Адана, встал и обратился к вождям с приветственной речью. Для столь важной встречи престарелый и не слишком знающий переводчик Мхорбэйна вовсе не годился.

— Добро пожаловать на мою землю, — приветствовал Цезарь и сделал паузу, ожидая, пока Адан произнесет эти же слова на галльском наречии. — Наверное, вам уже известно, что мне удалось помешать гельветам пройти по территории моей провинции и по землям племени эдуев. Я совершил это по просьбе Мхорбэйна и надеюсь, что вы воспримете успех, как свидетельство искреннего и дружественного расположения.

Помпей стоял на белом мраморном балконе храма Юпитера и смотрел вниз, на расстилающуюся у его ног просторную площадь форума. С вершины Капитолийского холма сердце Рима открывалось взору, слово на ладони. Сейчас картина вовсе не радовала.

Красс тоже внимательно смотрел на собравшуюся на площади толпу, однако выглядел бесстрастным и спокойным. Он молча слушал сердитое бормотание Помпея, который то и дело тыкал пальцем в очередной возмутительный эпизод.

— Смотри же, Красс! Видишь? Негодяи! — Помпей уже не мог удержаться от крика.

Красс посмотрел туда, куда указывал дрожащий палец. Через площадь к зданию сената двигалась длинная цепочка людей в черных тогах. Время от времени странная процессия останавливалась, чтобы воскурить фимиам. Крассу почудилось даже, что ветер доносит звуки погребальной песни, которой идущие сопровождали свое печальное шествие. Помпей же, услышав пение, буквально застыл от возмущения. Красс едва не рассмеялся.

— Что они придумали?! — побагровев от гнева, завопил Помпей. — Кто дал им право так надо мной насмехаться? Весь город смотрит на эти траурные одежды. Конечно, чернь рвется к зрелищам! И каким же окажется результат? Увидишь, Красс, плебеи оправдают сегодняшний бунт актом неповиновения сената. Мне придется снова объявить комендантский час, и в очередной раз меня обвинят в единоличном правлении!