Интересно, когда они найдут Костика? И найдут ли вообще? Воспитатели совсем недалеко от меня ругаются и размахивают руками. Никто не знает, что делать. Хороший лагерь, конец первой смены. Завтра уже родители должны были всех забрать домой, и тут пропал Костик. Уже несколько часов его не могут найти, уже нас всех расспросили. Видимо, решают, кто милицию вызывает. Нервничают. А еще взрослые. Ирина Сергевна, Сарделька — мы ее так называем, потому что она толстая и в складках вся, будто веревочкой перетянута. Постоянно носит джинсовый сарафан, из которого уже вся вываливается, но упорно продолжает в нем ходить, так как считает, что она таким образом ближе к детям, к нам, то есть. И не догадывается, что ей придумывают всякие разные прозвища. Хотя прозвища мы им всем придумываем. Вон, другая воспитательница, Елена Петровна, такая высокая и худая, с длинными светлыми волосами, повернутая на чистоте — ее все называют Шваброй. Когда они друг с другом разговаривают, это просто цирк какой-то — толстая Сарделька с тонким голоском, как персонаж из мультика, и худющая Швабра с мужским голосом. Ой, кажется, я даже хихикнул, что-то слишком подозрительно они на меня обе уставились. Вообще-то сейчас тихий час, но меня никто не гонит в корпус, потому что знают, что я переживаю. И волнуются, может, что я тоже куда-нибудь убегу, чтобы Костика искать. Костик — мой лучший друг в лагере, мы почти с самого начала смены с ним сдружились. Его другие ребята не очень любили. Костик он замкнутый такой, в футбол с мальчишками не играет, у него руки длинные и ноги длинные, и они у него как веревочки болтаются, даже ходит смешно. Сам по себе такой, книжки читает, в лес любит уходить гулять. Хотя это у нас, конечно, запрещено. Лес-то за территорией, там кто угодно может быть — маньяки, собаки, волки даже. А Костик все равно всегда туда убегал. Ну и мальчишки стали его задирать, вещи прятать, в любимой футболке дырку вырезали. Жалко мне его стало. А так, когда я стал с ним дружить, от него немного отстали. Пусть я и очкарик, зато на физкультуре один из лучших. Взрослого, конечно, не одолею, но на руках я даже двенадцатилетних перебарываю. Костика-то легко задирать, а со мной решили не связываться лишний раз. Костик меня как-то с собой в лес брал, мы там гуляли, а потом лежали под деревьями и слушали птиц. Странно немного. Я так и не понял, что он в этом находит. Сейчас физрук Костика ищет как раз в лесу, в этих укромных местах. Костика с самого утра в палате не было. Он и раньше пропадал, я уже говорил, на эти свои лесные прогулки бегал. Но это он обычно днем убегал и то — не больше, чем на час. Чтобы проблем не было. А тут с самого утра. Воспитатели вон вообще нервные, хотя странно, я думал, что уже найдут его. Зря они волнуются, что я тоже убегу. Что я, дурак, что ли? Я послушный. Знаю, что нельзя за территорию ходить. Еще знаю, что наши воспитатели его найдут, должны найти. Хотя волнуюсь сейчас сильно. Думал, что раньше Костик найдется… Уже полскамейки расковырял, с нее краска облупливается, заденешь кусочек и уже не можешь остановится, будешь ковырять и ковырять. Она такая бледная с внешней стороны, а внутри ярко-голубая — такой она наверное была, когда ее покрасили. А потом выцвела под солнцем. Надо перестать, а то как семечки какие-то. Хотя я семечки не ем, от них потом шелуха везде валяется, а мне не нравится, когда мусор. Мне нравится, когда чисто и красиво, меня так мама всегда учила. Хотя бабушка ей часто говорит, чтобы она от меня отстала, типа не девочку растит. А я не понимаю, что бабушка имеет в виду, ведь все должны стремиться к чистоте, не только девочки. А мама, она вообще с бабушкой не спорит, особенно последнее время. Она молчит в ответ просто и начинает или посуду мыть, или вещи перекладывать, и я вижу иногда, что у нее щеки мокрые. И понять не могу, она плачет или случайно? Это не как в телевизоре, там громко плачут, там говорят что-то, ругаются, а мама она просто, она вот тарелки моет, а у нее щеки мокрые. И ведь я ее спрашиваю всегда, мама, ты плачешь? А она улыбается мне и говорит «нет». А слезы на щеках есть. Не понимаю. Может, когда повзрослею, пойму. Вот когда дядя Валера был, вот тогда все было понятно. И мама просто улыбалась, а не как сейчас. Но бабушка мне не разрешает про дядю Валеру говорить. Ругается на меня, выгоняет из комнаты, если мама там. Один раз вообще ударила. Полотенцем, правда, но обидно! Я — маленький, я не дерусь, а она взрослая и на меня, на ребенка, замахнулась. Причем за что? Я на кухне сидел, весь обед съел, все, что бабушка приготовила, хотя не был голоден вообще. Знаю просто, что мама расстраивается, если я плохо ем, а бабушка ругается. Причем, не ем я, а бабушка ругается и на маму тоже. Поэтому я обычно все ем, чтобы никто не ругался и не расстраивался. И вот я все съел, на плите чайник закипает, и крышка у него подпрыгивать начинает, прыгает так и будто приговаривает «гоп, гоп, гоп». Смешно так. И я начал песню петь, нашу, с дядей Валерой: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла», тут мама из кухни выбежала, а бабушка ругаться начала и полотенцем меня и ударила. Я знаю, эта песня — она не детская, она взрослая. Я в ней слов некоторых вообще не знаю. И петь я не умею. У меня слуха нет. У дяди Валеры слуха тоже не было. И мы с ним вместе эту песню пели, и слышать нас никто не мог, потому что слуха у нас нет, а нам весело было! И маме тогда тоже было весело! Она на этой самой кухне смотрела на нас и смеялась! А сейчас меня за то же самое полотенцем бьют. Тогда мы без бабушки жили, а только я, мама и дядя Валера. А бабушка у себя жила, в Ярославле. И нам было хорошо и весело было, и мама вообще никогда не плакала. Бабушка мне говорит, чтобы я ничего про дядю Валеру не говорил, что мама расстраивается и ничего не хочет о нем слышать. Но я же знаю, я знаю, что мама по ночам смотрит на его фотографию, она ее под подушкой прячет…

Физрук пришел. Лицо его покрасневшее и на лбу вена дергается. Он один идет и прямо к Швабре с Сарделькой. Швабра вскрикивает, Сарделька хмурится. Нашли, не нашли? Швабра ко мне идет, присаживается. Думаю, сейчас ругать начнет за то, что со скамейкой сделал. Но она будто ничего не видит, за руку меня берет, говорит, что Костика не нашли и сейчас будут вызывать милицию с собаками. Говорит, что моей маме позвонили, чтобы она ко мне приехала пораньше. Все равно смена завтра заканчивается, поэтому ей разрешили меня пораньше забрать. Нет уж, спасибо. Пока Костика не найдете, никуда я не уеду. Швабра ведет меня в столовку, там уже начали готовиться к полднику. Швабра говорит мне садиться за стол, уходит к поварам и приносит мне ромашковый чай и двойную порцию печенья. Я говорю «спасибо», я воспитанный. Когда Швабра уходит, я выливаю чай под стол. Ненавижу ромашковый чай. Его постоянно бабушка пьет.

Бабушка моя — бывшая учительница по русскому. Мама говорит, что бабушку нужно слушаться. Я не люблю маму расстраивать, но мне с бабушкой очень тяжело, она постоянно ругается и пахнет от нее прокисшей капустой и вареными яйцами. А у меня на яйца аллергия. Лучше бы она оставалась в своем Ярославле. Хотя нет, лучше бы вообще ни ее, ни Ярославля не было. Раньше мы с мамой туда часто ездили, бабушка не хотела в Москву переезжать. Навещать ездили, летом ездили, зимой. Когда дядя Валера появился, мама долго боялась к бабушке ехать. Не знаю, почему. Мы, наверное, полгода вместе уже жили, а мама в Ярославль одна ездила, не брала дядю Валеру. А однажды я услышал, как дядя Валера сказал маме: «Колокольчик», — а он ее все время так смешно называл «колокольчик», потому что смех у нее такой задорный, звонкий. Ну, когда она смеется. «Колокольчик, хватит меня прятать. Я хочу, чтобы ты была Аленкой Нероновой, а Гришке отцом хочу стать. Вези знакомить». Я еще не понял тогда, как дядя Валера мне отцом может стать, ведь мой отец, как мне говорили, погиб. Это уже потом я понял, когда повзрослел, что он на ней жениться хотел. А тогда не понял. Тогда просто почувствовал, что все будет хорошо. И мы поехали к бабушке, тогда еще и дедушка был жив. Дядя Валера тогда шутил больше обычного, говорил громко, все старался по хозяйству помочь. Но бабушка очень плохо к нему отнеслась. Все говорила, чтобы не лез на кухню, расспрашивала, где дядя Валера работает, почему до сих пор не был женат ни разу. И бурчала себе под нос: «Почти сорок лет мужику, а женат ни разу не был, что-то здесь нечисто». Хотя я не понимаю, какая разница. И маме было хорошо. Не помню уже, что там произошло, я в комнате мультики смотрел, но мама с бабушкой поругались, шумно стало, все взрослые стали из комнаты в комнату ходить. Я услышал, как дядя Валера сказал, что «Вы как хотите, а мы с Аленкой вместе, и я ее ото всех защищать буду. И от вас в том числе». Я еще подумал тогда, как здорово, что дядя Валера маму от бабушки защитит, потому что бабушка очень строгая. Дядя Валера зашел в комнату и сказал, что мы на снегоходах сейчас с дедушкой кататься поедем. Я до этого еще ни разу на снегоходе не катался. Поэтому очень обрадовался. На улице было очень красиво, как в книжках со сказками — такой белый пушистый снег, который висел в воздухе и даже не падал. Совсем не так как в Москве, где грязно. Дедушка из гаража выгнал машину с двумя снегоходами, дядя Валера скатился на одном, потом посадил меня впереди. И мы поехали. Было здорово! Ветер со снегом в лицо летели постоянно, мы на кочках подпрыгивали и так быстро ехали! Дядя Валера почти не говорил ничего, думаю, ему тоже нравилось ехать на снегоходе. Дедушка от нас постоянно отставал и кричал что-то. Но было ничего не слышно из-за ветра. Мы ехали по сугробам, а потом скатились с горки и оказались на речке. Речка была подо льдом, но местами темнели пятна — там, где лед был тонкий. Дядя Валера чертыхнулся и сказал: «Не дрейфь, Гришка, сейчас быстро проедем и по лесной дороге уже домой». Он прибавил скорости, а дальше я плохо помню. Помню громкий хруст, темноту и много-много горячих иголок, которые впились в тело. Лед разорвался под нами, и мы провалились в воду. В воде было темно, совсем не так, как летом. Дядя Валера потащил меня за шиворот из воды и стал выталкивать на льдину. Я очень хотел выбраться из воды, но не мог пошевелиться, руки стали тяжелыми и болтались, как варежки на резинках. Дядя Валера вытолкнул меня на льдину. Волосы и ресницы сразу заледенели, и меня всего затрясло. Дядя Валера пытался выбраться на льдину рядом со мной, но лед ломался под его руками. Вдруг он вскрикнул и резко ушел под воду. Я ничего не понял, видел только, как колышутся черные волны в огромной проруби, куда мы провалились. Через секунду дядя Валера снова вынырнул, и на его глазах была какая-то огромная прозрачная пиявка, дядя Валера кричал и одной рукой пытался оторвать эту пиявку с глаз. Я увидел, что на его руке висит еще одна такая же пиявка. Внутри нее были розовые и фиолетовые сосудики, как ниточки, которые разбухали и становились темно-бордовыми. Дядя Валера оторвал пиявку от глаз и кинул ее на лед, прямо рядом со мной. Это продолговатое прозрачное существо дрыгало лапками-присосками и словно грустно вздыхало оттого, что ни к кому не могло присосаться. Оно открыло темно-фиолетовые глаза и установилось на меня. Я не мог пошевелиться, эта пиявка была такая страшная, и я не мог понять, бросится она на меня или нет. Пиявка открыла рот, в котором было очень много маленьких острых зубов, и издала пронзительный стон.

— Беги, Гришка, — прохрипел дядя Валера.

Противный стон рядом со мной раздался еще раз, и вдруг пиявка лопнула, и все вокруг покрылось желтой пылью с едким запахом ромашки.