Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Илюшенко Владимир Ильич

Александр Мень — одна из самых ярких, самых значительных и трагических фигур XX столетия. Владимир Илюшенко, близко знавший о. Александра, создал живой портрет этого религиозного гения, посвятившего каждое мгновение своей жизни служению Богу и людям. В книге помещены также письма, другие не издававшиеся ранее тексты самого Александра Меня и около 50 его фотографий из архива автора.

ВЛАДИМИР ИЛЮШЕНКО

[1]

ОТЕЦ АЛЕКСАНДР МЕНЬ: ЖИЗНЬ. СМЕРТЬ. БЕССМЕРТИЕ

ОТ АВТОРА

Он приносил радость. Он создавал вокруг себя мощное силовое поле. Видеть его хотелось всегда, и невозможно было наговориться. Свет, который от него исходил, был ощутим почти физически. Он явил нам Христа и во многом повторил Его земной путь. Вот почему он был обречен: наш мир не прощает святости.

Александр Мень — одна из самых ярких фигур XX века. Священник, ученый, просветитель, он был прежде всего пламенным проповедником Слова Божия, человеком, раньше других осознавшим, что без утверждения в России вечных евангельских ценностей страна просто не выживет. И он делал всё, для того чтобы наша жизнь обрела твердое нравственное основание. За свою веру во Христа, за проповедь открытого христианства, противостоящего шовинизму, фашизму, ксенофобии, отец Александр был убит.

Фактически Александр Мень был духовным лидером России, и это стало особенно очевидным после его смерти. Его книги изданы у нас в миллионах экземпляров и пользуются всё нарастающим спросом. Они переведены и на многие языки мира. Не только в России, но и в других странах его имя ставят рядом с именами великих святых. Давно распроданы книги воспоминаний об отце Александре. Люди испытывают потребность узнать о нем, о его жизни и смерти как можно больше.

Я знал отца Александра в течение многих лет. Годы гонений, годы кропотливой работы по собиранию духовных сил, годы творчества и открытого общественного служения прошли перед моими глазами. Этот великий сеятель трудился на нашей запущенной ниве всю свою жизнь — не щадя себя, без устали, без остановки, пока топор палача не поставил точку.

Отец Александр — это грандиозное явление света, духа, культуры. Забудутся имена современных властителей дум — политических деятелей, трибунов, писателей, но его имя будет сиять века. В этом нет сомнения: история всё поставит на свое место.

ОТЕЦ АЛЕКСАНДР МЕНЬ: ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ВО ХРИСТЕ

[2]

Девять лет назад был убит священник Русской Православной Церкви отец Александр Мень. Его смерть потрясла Россию, и не ее одну. Священников у нас не убивали с 30–х годов. Но о. Александр был не просто священником — он был духовным лидером России. Те, кто задумал его убийство, хорошо сознавали это.

Я познакомился с о. Александром в середине 70–х. Очень быстро я понял, что встреча с ним — поворотный пункт в моей жизни. Она была подарком судьбы. Он поразил меня с первого взгляда. Я увидел необычайно красивого, мудрого и абсолютно свободного человека. Свободного в несвободном обществе. Его эрудиция, гармоничность, переполнявшая его радость бытия завораживали. Общение с ним неизменно приводило в восторг: он заряжал вас (и надолго) духовным озоном; всё начинало как бы искриться и входить в резонанс с его настроем. Любая ваша мысль ловилась на лету и возвращалась преображенной. Не было вопроса, на который он не мог дать исчерпывающего и, казалось, окончательного ответа. Его доброжелательность и интерес к собеседнику были неподдельными. Он был чужд какой‑либо позы, не любил внешних эффектов. Во всём он был прост и искренен. Его обаяние было непреодолимым, его чувство юмора — неподражаемым, причем часто оно выражалось в самоиронии. В каком бы обществе он ни появлялся, он немедленно становился его центром.

Одним словом, вы наяву встречались с «положительно прекрасной личностью», воплотить которую в своих романах пытался, но так и не сумел Достоевский. Да и никому не удалось сколько‑нибудь убедительно воплотить идеал христианина — а именно его имел в виду Достоевский — в художественной форме (в нехудожественной — тем более). Оказалось, однако, что это возможно не в романе, а в жизни. Отец Александр и был реализованным идеалом христианина. Но сказать так — значит ничего не сказать, потому что всё сказанное — лишь намек на ту тайну, которую представлял собой этот человек. Прошли годы, прежде чем я смог сформулировать для себя главное в Александре Мене: религиозный гений, живущий верой и действующий любовью, живая икона Христа.

Вряд ли можно что‑то понять в о. Александре, если упустить из виду, что он прежде всего пастырь, духовный наставник вселенского масштаба, слово которого именно потому обладало такой мощью, что он был образцом христианина, а значит образом Христа. Он внутренне соединился с Сыном Человеческим и вслед за апостолом Павлом мог бы сказать: «Уже не я живу, но живет во мне Христос». Всё, что он делал, каждый его шаг, каждый помысел были освещены тем Светом Разума, Который воссиял миру две тысячи лет назад. Мне часто приходило в голову: если у Христа могут быть такие служители, значит Его дело действительно непобедимо.

О. Александр не раз подчеркивал, что христианство — не новое учение и не новая этика, а новая жизнь. По его убеждению, сущность христианства — в личности Богочеловека Христа, соединившего небесное и земное, бросившего вызов силам тьмы, прежде всего человеческому эгоцентризму, отдавшего жизнь за спасение людей. Он углубил наше знание об Иисусе Назарянине — истинном Боге и истинном человеке, страждущем и отринутом Мессии, «человеческом лике Бесконечного, Неизъяснимого, Неисповедимого, Необъятного, Безымянного». Важнее другое: он передал нам свою любовь ко Христу — Сыну Бога Живого.

I

Строчки из дневника

Время от времени я вел дневниковые записи. Со дня смерти отца Александра (9 сентября 1990 г.) они, как уже сказано, становятся почти ежедневными. Часть из них я воспроизвожу здесь. Быть может, это и не дневник в традиционном смысле слова. Скорее, это размышления, и прежде всего размышления над тем, что это такое — феномен отца Александра.

В дальнейшем я использовал эти записи в своих статьях и публичных выступлениях. Они несут на себе печать определенного дня и определенного настроения, но перечитав их, я понял, что основное в моем восприятии отца Александра оставалось неизменным. Да, неизменным, но его образ, неотступно стоявший передо мной, все время уточнялся, обогащался и укрупнялся.

Это пристальное вглядывание в отца неожиданно для меня самого стало открывать в нем нечто новое, и, мне кажется, в итоге я стал лучше понимать его и точнее оценивать эту исполинскую личность. Теперь я вижу, что ходил вокруг отца Александра как бы концентрическими кругами, возвращаясь подчас на то же место, к одному и тому же его качеству, но рассматривая его каждый раз в несколько ином ракурсе.

Ограничусь здесь записями начала 90–х годов, когда я думал об отце Александре особенно напряженно.

Ночь с 9 на 10 сентября 1990 г.

Как страшно жить, Господи!

Отец Александр — убит.

Это известие потрясло меня до основания. И разве меня одного?

Не зря он повторял мне в последнее время: «Memento mori». Не зря он так часто возвращался к мысли о быстротечности нашей жизни, о том, что скоро мы должны будем дать отчет Отцу нашему Небесному за всё — за каждый прожитый день, за каждый час, за то, как мы распорядились Его великим даром.

Погасло наше светило. Ушел наш духовный отец, наш друг, учитель жизни. Ушел, потому что его убили.

10.09.90

Духовная катастрофа. Кошмар, который невозможно стряхнуть.

Новая Деревня. Разговоры в церковной ограде перед службой.

— За 70 лет натренировались — и убивать, и грабить, и воровать. И сейчас это делаем.

— Может быть, вам покажется это диким, но почему бы нам не помолиться о его воскресении? Христос воскрес, и он может воскреснуть.

— Это какую же веру надо иметь! Каких людей он воспитал!

11.09.90

Новая Деревня. Похороны.

Сегодня у его гроба я молился: «Встань! Ну встань!..»

Нет, не встал.

Нет, встал. Но

по–другому.

По–другому…

Говорят, на похоронах среди нас стоял убийца.

12.09.90

Сегодня день ангела отца Александра. Для нас это всегда был день радости, праздник, когда мы все собирались в церкви, поздравляли отца, а вечером приходили к нему домой, где праздник разгорался с новой силой. Сегодня мы вспоминаем об этом с горькой болью, потому что сегодня мы едем на его могилу. Только вчера, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, мы хоронили его — могила свежа и покрыта цветами.

Я и при жизни считал отца Александра святым, а сейчас это явлено всем, кто зряч, если вообще требуется еще какое-то подтверждение.

После Серафима Саровского наша земля, быть может, не рождала человека подобной святости, а кто из них больше — пускай судит Господь.

II

Сын человечества

Выступления, статьи, доклады

За 10 лет, истекших со дня гибели отца Александра Меня, состоялись десятки, если не сотни, вечеров его памяти, проходивших чаще всего в годовщины его рождения и его смерти. Многие из них довелось вести мне, в иных я принимал участие. Я воспроизвожу здесь часть своих выступлений на этих вечерах, а также свои статьи и доклады об отце Александре, почти ничего в них не меняя, как некую летопись эпохи, которая позволяет увидеть, как углублялись оценки этого удивительного человека, знания о нем, как проступала как бы из тумана его фигура, становясь всё более объемной и значительной.

По образованию я историк–архивист. Поэтому, относясь к этим выступлениям, статьям и иным документам как к своего рода историческим источникам, я счел нужным датировать их и указать место их произнесения или публикации. Текст выступлений воспроизводится по магнитофонным и письменным записям.

ПИСЬМО В НОБЕЛЕВСКИЙ КОМИТЕТ 

В марте 1990 г. заместитель директора Библиотеки иностранной литературы Екатерина Гениева попросила меня написать текст ходатайства общества «Культурное возрождение» в Нобелевский комитет Стортинга о присуждении Нобелевской премии мира отцу Александру Меню. Я написал этот текст, мы, трое руководителей «Культурного возрождения», подписали его и отослали в адрес Стортинга.

Трудно сказать, как сложилась бы судьба нашего ходатайства в благополучных условиях (думаю, что у него были все шансы на успех), однако условия резко изменились: 9 сентября 1990 г. отец Александр был убит. К сожалению, Нобелевский комитет не присуждает своих премий посмертно, и наше обращение после этой даты не могло быть рассмотрено. Но каждое его слово можно подтвердить фактами. Воспроизвожу это ходатайство как документ эпохи.

В Нобелевский комитет Стортинга

НАДГРОБНОЕ СЛОВО 

Новая деревня. 11 сентября 1990 г.

Погасло наше светило. Ушел наш духовный отец, наш друг, учитель жизни. Ушел, потому что его убили. Весть об этом злодействе не укладывается в сознании — настолько она чудовищна.

Противостояние сил зла и сил добра стало в последнее время таким острым, что оно должно было вылиться и вылилось в безумную акцию, в какую‑то судорогу, в конвульсию.

Силы зла подняли руку на самого лучшего, самого светлого, самого достойного. Я уверен, что они понимали, с кем имеют дело, понимали, кто такой отец Александр. Само присутствие его на свете было для них непереносимым. Мы не догадываемся о той духовной борьбе, которую он вел всю свою жизнь, все последние годы. Победить его в открытом бою было невозможно. Поэтому враг ударил подло, коварно, из‑за угла.

Отец Александр был не только великим праведником — он был святым. Он часто говорил, что святой — это человек, служащий Богу. Именно это было смыслом жизни отца Александра. Он служил Богу, служил Церкви, служил Истине. Он был голосом Истины в наше время. И он служил нам — всем нам и каждому из нас. Он отдал себя без остатка. Он принес себя в жертву.

16 сентября 1990 г.

[13]

Мы понесли утрату, которую невозможно выразить никакими человеческими словами. Мы потеряли духовного наставника, пастыря доброго, данного нам Богом. Мы потеряли вождя. Вождя не в пошлом политическом смысле, а в исконном, глубоком смысле — как путеводителя. Мы потеряли учителя веры, учителя надежды, учителя любви. Он был живой иконой любви, и мы не уберегли его.

Я впервые по–настоящему понял состояние учеников Христа после Голгофы — это именно то, что мы испытываем сейчас. Очевидно, миру через две тысячи лет понадобилась еще одна страшная жертва. Она обличает порочность мира и немощность нас, его учеников.

Я не верю в случайность этой смерти. Напротив, я думаю, что она провиденциальна, то есть имеет духовный, мистический смысл. Без высшей воли ни один волос с его головы не упал бы.

Отец Александр был апостолом нашего времени и принял мученическую смерть, как все апостолы. Он был послан в мир с очень важной миссией, и я думаю, что эта миссия — в том, чтобы остановить духовную деградацию в России и во всем мире, обновить христианство, придать ему новую динамику и новый облик.

Те, кто задумал и организовал его убийство, рассчитывали сорвать этот замысел. Но я думаю, что их расчет будет бит. Своим присутствием в мире, в нас, его духовных детях, своим колоссальным духовным, философским, богословским наследием отец Александр продолжит свое дело, смертию смерть поправ.

30 сентября 1990 г.

[14]

Я знал отца Александра в течение многих лет и видел его в разных ситуациях. У него было очень живое, переменчивое лицо, реагирующее мгновенно на любое слово, взгляд, интонацию, необыкновенной лепки лоб, вьющиеся черные, а потом с густой сединой, волосы, очень внимательные, то искрящиеся юмором, то серьезные, то ласковые, то грустные глаза со светло–светлокарей опушкой. Я видел его сосредоточенным, радостным, удивленным, веселым, возвышенным, задумчивым, вдохновенным, но никогда — трагическим.

Вот так изменились портреты отца Александра: на них лежит трагический отсвет. А раньше этого не было.

Фотография — вещь таинственная: в ней содержится вся информация о человеке начиная с детства, нечто вроде астрального портрета. И есть люди, умеющие эту информацию считывать. Очевидно, трагизм скрыто присутствовал в этом человеке, и теперь его лицо на фотографиях носит явственный отпечаток высокой трагедии.

Я познакомился с ним заочно. В конце 60–х вышел фильм Михаила Калика «Любить…» Он прошел в Москве по кинотеатрам третьего ряда и быстро был снят, а потом и вовсе запрещен, потому что Калик решил эмигрировать. Всю эту картину было приказано смыть с пленок, что и было исполнено. Остался, может быть, единственный экземпляр фильма, который Калик увез с собой в Израиль. Вот этот‑то экземпляр перед отъездом он показал втайне в каком‑то клубе около метро «Аэропорт». Там я его и увидел. Это был то ли 69–й, то ли 70–й год. Публика была почти сплошь диссидентская.

III

Воспоминания

Если воспользоваться словами евангелиста Луки, «рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать» то, что я знаю об отце Александре. Может быть, и не совсем по порядку, но рассудилось описать.

Я знал отца Александра довольно близко. В течение многих лет был его прихожанином, общался с ним в храме и вне храма — в прицерковном домике, в малой группе, на лекциях, в электричке, на улице, на поминках и на крестинах. Бывал у него дома, а он не раз приезжал ко мне. Не только я, но вся моя семья — его духовные дети.

Я хотел бы назвать себя его другом, но не знаю, имею ли на это право. Я всегда чувствовал дистанцию, разделяющую нас: я жил в земном измерении, он — во многих измерениях сразу. Он всегда вызывал у меня одно чувство — преклонения, любви, восторга. Но его простота не позволяла делать из него кумира, ставить на пьедестал. Этому препятствовали и его юмор, самоирония. Да и я не склонен был обожествлять кого бы то ни было.

«Он человек был в полном смысле слова» и как человек становился вровень с нами. Я никогда не ощущал неловкости или дискомфорта в общении с ним. Напротив — только легкость и огромную радость, и еще то, что я назвал бы чувством полета. Его величие было скрытым. Его демократизм был истинным, неподдельным. Он усматривал в каждом из нас образ и подобие Божие, даже если этот образ был основательно замутнен.

Любая встреча с ним была праздником. Одно появление его освещало и дом, и лица, и сердца. Казалось, самый воздух становился иным и день окрашивался в цвет радости. Любая встреча была событием. Как я жалею теперь, что редко записывал за ним! Но включать дома магнитофон было не всегда удобно и уместно, тем более что разговоры были частными, неофициальными и фиксировать их на пленке в те времена было небезопасно. Да и магнитофон у меня появился довольно поздно. Поэтому записаны лишь некоторые домашние беседы, своеобразные лекции на евангельские и иные религиозные темы.