В матросском кубрике было жарко от соседнего машинного отделения. И тем не менее меня пробирала дрожь, когда я поставил стакан и снова потянулся за бутылкой. Свет от лампочки без абажура больно бил в глаза. Я снова наполнил стакан. Алкоголь, спускаясь по горлу, обжигал внутренности, но теплее мне не становилось. Мне казалось, что я промерз до костей. У нас над головой грохотали по палубе сапоги. По соседству в гамаке шевельнулось чье-то тело, человек всхрапнул, повернулся на другой бок и снова затих. Гамак, повинуясь движению судна, раскачивался, словно на нем лежала кипа соломы. От застарелого запаха немытых тел, смешанного с парами коньяка и синего табачного дыма, у меня слезились глаза.

– Сколько времени? – спросил я.

Во рту у меня пересохло – он напоминал мне пыльную пещеру, в которой, словно мохнатая заячья лапа, болтался язык. Из горла вырвались хриплые неестественные звуки, когда я задал вопрос.

– Твоя уже спросила, сколько время, две минуты назад.

– Ну и что, и опять спрашиваю, – грубо сказал я. Черт бы побрал всех этих итальяшек. С какой стати