В тронном зале Альхеллы, королевского дворца Альды, горело множество свечей. В центре зала, над тщательно вычерченной пентаграммой, стоял Гельда-колдун, придворный маг последнего короля Альды Манонга III, скончавшегося четыре дня тому назад и не оставившего прямых наследников.

Гельда внешне был спокоен – он знал, что сейчас десятки глаз глядят на него и он должен излучать уверенность и превосходство над простыми смертными, однако лишь усилием воли он подавлял дрожь в руках и учащенное сердцебиение. Волнение Гельды было понятно и простительно – через несколько часов ему предстояло руководить наиболее трудным, ответственным, да, пожалуй, и самым опасным ритуалом за всю его жизнь. Малейшая ошибка – и вырвавшийся на волю демон растерзает всех находящихся в зале, что равносильно погибели Альды. «Впрочем, – подумал Гельда, – тогда мне не будет никакого дела до Альды с ее странным законом престолонаследия, ибо я погибну первым… Но нет, нет… Я должен гнать такие мысли – опасаться нет причин. Я все проделаю верно и сохраню за собой пост придворного мага, а авторитет мой возрастет неимоверно…»

Время от времени Гельда-колдун делал едва заметный жест или ронял тихим голосом приказы, которые тут же с необычайным тщанием исполнялись его учениками, неслышно сновавшими по залу и заканчивавшими приготовления к предстоящему действу. В остальном маг сохранял неподвижность и спокойствие каменной статуи, что должно было помочь справиться с волнением претендентам на престол, нервно переминавшимся с ноги на ногу в углу зала и явно чувствовавшим себя не в своей тарелке. Углы рта мага дрогнули – он почувствовал некоторое удовольствие – эти важные сеньоры боятся и презирают его, но сегодня их жизни в его руках… Тут мысли мага прервались – в зале что-то изменилось, его ученики прекратили движение и замерли в почтительных позах.

– Итак, господа, – в установившейся тишине голос Гельды прозвучал особенно зловеще, – приготовления к церемонии окончены, до назначенного срока осталось два часа и я предлагаю всем покинуть зал и уединиться в покоях этого дворца. Вам надлежит вспомнить свою жизнь до мельчайших подробностей, заглянуть в свою душу и спросить себя – достойны ли вы трона Альды, чисты ли помыслами и стремлениями. Ежели два часа спустя кто-либо из вас не явится в тронный зал, сочтя себя недостойным – ему не будет порицания, более того – никто кроме нас не узнает об этом, а мы все поклялись молчать… Итак ступайте – через два часа жду вас здесь, я же остаюсь стеречь пентаграмму и готовиться к ритуалу.

– Итак, господа, вы все вернулись в зал. Стало быть все вы готовы к ритуалу, – Гельда-колдун говорил короткими внятными фразами, чтобы его лучше понимали. Не дай бог кому-нибудь из присутствующих перепутать что-либо или наложить в штаны с перепугу при виде демона (особенно, если осрамившимся окажется будущий король), – но я на всякий случай повторю все. Сейчас я совершу ряд магических действий, в результате которых будет вызван демон – жуткое, устрашающее существо, не принадлежащее нашему миру. Демон жесток и коварен, однакож он будет полностью в моей власти. Я задам ему вопрос – кому из вас, господа, быть королем Альды – и демон ответит. Помните, таков обычай нашей страны (хотя о нем не приходилось вспоминать уже двести лет)… Не спорьте с выбором демона и вообще – не обращайтесь к нему, иначе не миновать нам беды… Для вашей же собственной безопасности заклинаю вас – не заговаривайте с демоном, не спрашивайте его ни о чем… Сейчас я потушу свечи для того, чтобы чудовище не могло увидеть нас. Не знаю, грозит ли нам что-либо, если демон нас рассмотрит, но лучше не рисковать. Итак, мы тушим свечи, кроме тех, что составляют пентаграмму – эти должны гореть, ибо от них зависит наша безопасность – внутренний круг свечей не даст демону вырваться в наш мир, а внешний – помешает злу из нашего мира оказать ему помощь в этом. К тому же, как я сказал, мы будем скрыты от глаз демона во тьме, а он – на виду, в свете магических огней…

Пока маг произносил свои пояснения, его ученики тушили свечи в зале. Становилось все темнее и, наконец, весь зал погрузился во тьму, за исключением небольшого светлого круга в центре. Вокруг пентаграммы ученики мага предварительно расставили невысокие, по колено, ширмы для того, чтобы отсветы колдовского пламени не освещали участников ритуала.

– Ну что ж, я начинаю, – Гельда-колдун начал нараспев читать заклинания.

Претенденты на престол затаили дыхание за его спиной, даже перестали позвякивать металлические детали их воинской амуниции. Ученики мага – те, казалось вовсе не дышали под своими низко надвинутыми капюшонами. В установившейся тишине голос мага звучал все громче и громче…

Восшествие на престол нового короля – это всегда праздник для подданных. Этот факт не объясняется никакими реальными причинами, но от нового короля всегда ждут, что он улучшит жизнь народа. «Уж теперь-то заживем» – написано на всех лицах. А уж если король молод и недурен собой – ликованию толпы нет предела. Однако в день коронации нового альдийского короля к обычному для такого случая праздничному настроению примешивалась тревога.

Разумеется, ни в чем конкретном тревога эта не выражалась, народ выражал приличествующий поводу восторг, цехи Альды прекратили работу и городской люд, предводительствуемый цеховыми мастерами и старейшинами, в праздничной одежде сошелся на площадь перед дворцом. Подмастерья и ученики, готовые зубоскалить по любому поводу, шутили и задирали друг друга, молоденькие горожаночки строили глазки и хихикали, карманники снимали свою обычную жатву, мальчишки стайками шныряли повсюду, и все же на площади чувствовалась какая-то напряженность, какое-то ожидание, неясная тревога… Впервые на трон Альды, королевства людей, садился не человек. Это будоражило воображение, беспокоило, заставляло вспоминать полузабытые древние пророчества, старинные сказки о демонах, таинственных существах иного мира, неким образом влияющих на наследование альдийской короны. Демона почти никто еще не видел, подробности его появления большинству были неизвестны, носились неясные слухи о том, что вызвавший его Гельда-колдун сам бежал в страхе перед содеянным…

Тем временем в тронном зале Альхеллы начиналась церемония коронации. Традиционный ритуал пришлось нарушить с самого начала, так как священники из храма Гилфинга Светлого отказались благословить восхождение на трон демона. Вместо епископа корону держал канцлер Мертенк, пространную молитву пришлось вовсе изъять из сценария… Словом, от красивого представления для знати, собравшейся по этому случаю в тронном зале, не осталось почти ничего. Тем быстрее участники церемонии оказались на балконе, где новый король по традиции произносил речь к народу и оглашал свои первые указы (обычно это бывали распоряжения о помиловании преступников, содержащихся в городской тюрьме).

Как только затрубили трубы, оповещавшие о том, что коронация состоялась, гомон многотысячной толпы мгновенно стих. Все взгляды устремились на балкон – горожанам не терпелось разглядеть демона, которому отныне предстояло править ими. Когда до собравшихся дошло, что довольно невзрачный человечек в темных одеждах и есть грозный демон, послышался как-бы всеобщий вздох разочарования, все разом загомонили… И вдруг все разговоры оборвались на полуслове – внезапно резким движением демон вскинул обе руки, от его запрокинутых ладоней протянулись вверх, словно к самому небу, два ослепительно-белых столба света… Кто-то завопил, женщины падали в обморок… Так же внезапно свет исчез, демон опустил руки. В воцарившейся гробовой тишине раздался спокойный голос:

– Слушайте, люди Альды! С вами говорит ваш король – демон Ингви. Пока демон не овладел нашим языком, буду переводить буду я – Сарнак, придворный маг.

«…И не было ничего, кроме Гилфинга, и было все – ибо Гилфинг вмещал в себя все: свет и тьма, огонь и ветер, радость и боль, мужчина и женщина – всем был Гилфинг… Будучи вместилищем всего в окружающей пустоте, он предавался созерцанию и размышлению – созерцанию себя и размышлению о себе… Так было!

И размышления Гилфинга привели его к спорам – спорам с самим собой. Он, вмещающий в себя все, спорил с собой обо всем и однажды понял, что не в силах более быть один, ибо в спорах проявлялась двойственность его бытия. От его мыслей, рвавших надвое его, родились два существа, каждое из которых было отражением его сущности, но не полным, а как бы половинным… Так было!

И создав эти существа, наделил Гилфинг их разумом, дабы мыслили, как он, и наделил голосом, дабы спорили с ним, до той поры одиноким, и дал им имена, дабы впредь существовали вместе с ним в безвременье посреди Вечного Ничто. И нарек одного из них Гангмар – досталось ему мрачное упорство, и тяжелые раздумья, и нелегкий выбор, и неистовый хохот… А другую нарек – Гунгилла – досталась ей сладкая нежность, и мягкая ласка, и тихий смех, и тихие слезы… Так было!

И глядя на них – детей своих дум – радовался Гилфинг, ибо кончилось его одиночество… ибо в каждом из них он видел часть себя. И думал вместе с ними, и спорил с ними, и был счастлив… Но некоторую часть безвременья спустя он заметил, что часто не с кем спорить ему, ибо Гунгилла была слишком нежна и ласкова и почти всегда с ним согласна, а Гангмар, поначалу радовавший своего создателя упорством и изобретательностью в спорах, стал часто покидать ту часть нематериальности, где были они. Все чаще и все дальше Гангмар уходил в Вечное Ничто, и находился там подолгу, и новые мысли рождались у него. Эти мысли не рождались в спорах с собой, как мысли Гилфинга, ибо не двойственна была натура Гангмара, а рождались эти мысли в спорах с Вечным Ничто, которое помалу вползало в его душу во время отлучек… Так было!

«…И они сошли в Мир, Гилфинг и его дети, и стали преображать его: Гилфинг вздымал горы и наполнял водой океаны, прорезал глубокие пропасти и расстилал широкие равнины; следом за ним шли его дети и творили – каждый в соответствии со своей природой. Гунгилла растила травы и деревья, населяла мир всевозможными зверями и птицами, там где проходила она все цвело – шумели леса, пышным ковром расстилались степи… Гангмар же, несший в душе отпечаток Вечного Ничто, творил Мир таким, что и сквозь мировой порядок под его рукой пробивались ростки хаоса. Он засыпал раскаленным песком зеленые степи – и пыльное марево закурилось над пустынями, он смешивал луга и озера в топкое месиво – и повис зловонный смрад над болотами, он крошил горы и сыпал их в море – на сотни километров протянулись стылые холодные отмели, заливаемые мутными волнами приливов, с иных гор он срывал вершины – и хаос расплавленной лавой тек по земле… И эти искаженные земли населял Гангмар жуткими тварями, отталкивающими и страшными. Особенно же любил он змей, ящериц и всевозможных гадов – летающих, ползающих, прыгающих, плавающих, в которых видел отражение своих дум и своего будущего облика… Так было!

Гунгилла часто жаловалась отцу, что Гангмар разрушает ее творения и губит созданных ею зверей и наконец Гилфинг сказал:

– Довольно, дети, Мир создан и поделен вами – хватит делить его и искажать то, что сделано. Пора испытать наше творение.

И Гилфинг, а за ним и его дети облеклись в плоть, приняв образы величественные и прекрасные и стали жить в мире, ими сотворенном… Так было!

Принц Алекиан торжественно въезжал в столицу Гонзорского герцогства во главе колонны сопровождавшей его свиты. Торжественный кортеж, включавший роту императорской гвардии, слуг, двадцать фургонов с имуществом принца, обоз гвардейцев и прочее, растянулся чуть ли не на километр. Вдоль всего пути следования Алекиана от ворот города к дворцу на улицах теснились толпы горожан, желавших взглянуть на редкостное зрелище.

Проезжая сквозь широко распахнутые ворота, принц расправил плечи и постарался придать своей осанке царственную величавость. Ехавший справа от него на богато разукрашенном пони Коклос Пол-Гнома, шут принца, старательно скопировал движения хозяина, сопроводив их такими ужимками, что стражники в воротах не смогли удержаться и прыснули в кулаки. Слева от принца ехал капитан гвардейцев Брудо ок-Икерн. За двадцать пять лет службы в гвардии капитан приобрел флегматичный и невозмутимый нрав. В течение этого срока сэр Брудо проделал три кампании (две против гномов, в одной из которых был ранен и бежал с поля боя, впрочем, боя проигранного и одну – против троллей-мятежников, в которой отличился и получил чин капитана), участвовал во множестве боев и стычек и потому был уверен, что повидал в своей жизни все и больше ничему не удивлялся. Искоса взглянув на шута, капитан сохранил свой обычный непроницаемо-брюзгливый вид.

Проехав по заполненным горожанами улицам, процессия подъехала к герцогскому дворцу, где принца встретили отцы города. После церемонии встречи, скорее официально-обязательной, чем искренней, Алекиана препроводили в его покои – отдохнуть после утомительной дороги. Тем временем приехавшие с принцем слуги начали наводить порядок в покоях дворца – расставлять привезенную мебель, раскладывать одежды господина, капитан ок-Икерн повел своих людей в казармы.

Принц, сославшись на усталость, попросил городских синдиков оставить его одного, пообещав принять их доклады завтра. Коклос, прошмыгнувший вслед за принцем в его опочивальню, принялся расхаживать по комнате, заглядывая во все углы и тараторя скрипучим высоким голоском:

Полтора часа спустя маршал Валент Гранлотский привел к королю Ингви, поджидавшему на поляне вблизи замка, немногим больше сотни сконфуженных воинов, преимущественно горожан-ополченцев. Почти все рыцари со своей конницей удрали слишком далеко, чтобы пытаться их вернуть. К своему удивлению, король обнаружил среди вернувшихся и принца Кадор-Манонга. Впрочем, вскоре выяснилось, что причиной здесь не самообладание принца, а его невезение – во время бешеной скачки сквозь лес он налетел грудью на толстую ветку дерева и вылетел из седла. Доспехи спасли его от серьезных повреждений и принц как раз собирался продолжить бегство на коне своего оруженосца, как был обнаружен маршалом…

Когда остатки войска были выстроены на поляне, король выехал вперед и обратился к воинам с речью:

– Сегодня я убедился, что большинство моих вассалов – трусы и хвастуны. Однако вам предоставляется возможность показать себя с лучшей стороны. Сейчас мы вновь пойдем к замку и захватим его. Возьмите себя в руки – и сами убедитесь, что вам не грозит ничего более страшного, чем обычные опасности войны. Можете быть уверены – те, кто вышел сегодня на рассвете из ворот Альды вместе с нами и к вечеру не окажется в замке разбойников – будут наказаны! Те же, кто не бежал до схватки – получат большие доли при дележе добычи! Однако и остальные тоже могут рассчитывать на награды – после окончания штурма. Итак, вперед! Сейчас мы все вместе выйдем из леса и быстро бросимся к воротам, которые я собираюсь открыть при помощи магии. Быстро врываемся во двор и отрезаем врагов, которые будут на стенах, от внутренних построек замка. За мной! – и Ингви быстро двинулся к замку, не оглядываясь и надеясь, что воины следуют за ним.

На этот раз его план сработал – одна створка трухлявых ворот от его огненного шара просто разлетелась вдребезги и он во главе трех десятков всадников ворвался во двор замка. Дальше демон ничего предпринимать не стал – он отъехал в сторону и спокойно наблюдал, как конные латники рубят нескольких вражеских солдат, попавшихся им во дворе. Тем временем к воротам подбежали пешие ополченцы, немного отставшие от конницы. Двор быстро наполнился атакующими, которые во главе со спешившимся Валентом бросились к замковым постройкам, на высоком крыльце которых собралось десятка полтора врагов во главе со старым вампиром. Его молодой собрат тем временем мчался по стене, собирая застигнутых там солдат и сбрасывая наиболее рьяных ополченцев и латников, пытавшихся влезть на стены. Очистив от штурмующих лестницу во двор, младший вампир повел собранных им людей к крыльцу. Он быстро продвигался во главе своего отряда, разбрасывая попадавшихся ему по пути. Ингви невольно залюбовался молодым врагом – до того ловко тот работал мечом, казавшимся живой гибкой змеей в его руках. Казалось, никто не сможет остановить его и он один перебьет всех оказавшихся на пути его отряда. Тем временем, сэр Валент, услышав за спиной громкие крики, обернулся и кинулся со своими латниками на нового врага, прервав безуспешные попытки захватить крыльцо. Все затаили дыхание, когда в воздухе со скрежетом встретились длинный меч вампира и массивная палица рыцаря. Все остальные схватки угасли – все без малого двести человек, оказавшихся во дворе, наблюдали за поединком.

Бой был окончен, оба вампира, сражавшиеся с альдийцами – мертвы. Ингви устало проковылял к крыльцу, стянул латные перчатки и шлем, вытер пот, оставляя на лице грязные полосы и тяжело опустился на ступени. Там он сидел, устремив отсутствующий взгляд в одну точку, пока ополченцы оттаскивали убитых, сортировали трофеи (в числе которых оказались несколько труб замысловатой формы, в которые и дудели защитники замка, производя шум, так напугавший вначале альдийцев) и оказывали помощь раненным. Впрочем, его участие не требовалось. Сарнак с надлежащим эскортом отправился в столицу с вестью о победе, а сэр Валент отдал необходимые распоряжения – воины распахнули уцелевшую створку ворот, впуская в замок фургоны, сам маршал тем временем, взяв с собой нескольких латников, отправился осмотреть замок. Спустя минут двадцать он вернулся к сидящему на крыльце королю:

– Ваше величество, мы обыскали помещения замка. Врагов более не обнаружено – только бабы-прислужницы… Да вот еще…

– Обнаружили что-то непонятное?

– Вроде того… Вашему величеству лучше бы взглянуть…

Возвратившись в столицу с вестью о победе, Сарнак застал город в состоянии если не мятежа, то смятения. Если бежавшие от замка дворяне помчались в свои замки и поместья, то несколько десятков ополченцев часа за два до мага добрались до Альды и теперь сеяли панику, рассказывая всевозможные небылицы об ужасной участи своих товарищей. Все цеха прекратили работу, горожане высыпали на улицы, сбиваясь в толпы и на все лады обсуждая принесенные беглецами известия, которые по мере обсуждения становились все более ужасными и нелепыми… Наконец, довольно большая группа горожан – в основном, жен не вернувшихся ополченцев, – подогреваемая и раззадориваемая несколькими ораторами с Северной стороны, надеющимися вызвать смуту и половить рыбку в мутной воде, двинулась от городских ворот к Альхелле, выкрикивая угрозы и проклятия. Как раз в это время в ворота въехал Сарнак с несколькими латниками эскорта. Мгновенно сообразив что происходит, он пришпорил коня и бросился вслед толпе и заорал, используя заклинание Громкого Гласа, которому его обучил Ингви накануне коронации:

– Радуйтесь, добрые люди! Победа! Победа! Замок взят! Наш король в поединке одолел главного вампира! Победа! Победа!

При этом колдун не стесняясь пробивался к центру толпы, расталкивая и едва не топча конем горожан. Настроение у толпы тут же переменилось, все наперебой принялись расспрашивать Сарнака о подробностях боя, горожанки интересовались, когда же вернутся мужья, кто-то первым истошно завопил:

– Да здравствует король!

– Да здравствует король! Слава! – подхватили десятки глоток и толпа вновь двинулась к дворцу, но уже совершенно в другом настроении.

Настроение возвращающегося победоносного войска в Альду было радостным, не в пример тому унынию, что охватило воинов на пути к замку вампиров. Ополченцы весело вздымали пыль, дружно топая в такт походной песне – они предвкушали торжественное вступление в город, объятия любимых жен и предстоящие попойки с приятелями на честно заработанные деньги – король распорядился выдать каждому участнику штурма небольшую премию. Ох и порасскажут они землякам за кружкой-другой о своих подвигах, ох и наврут с три короба! Ох и попугают же подружек и жен ужасами заколдованного замка! А уж как достанется тем, кто был достаточно проворен и убрался вовремя слишком далеко, чтобы его не догнали латники маршала, когда вытаскивали разбежавшихся вояк из-под кустов…

Ехавшие во главе колонны предводители войска уже в третий раз обсуждали предстоящую церемонию торжественного молебна в храме. Принц Кадор-Манонг, испросив разрешения, покинул колонну и с несколькими всадниками поскакал наведаться в свой замок, мимо которого как раз проходило войско. Наконец и маршалу надоело слушать разговоры о грядущем ритуале и он отправился в хвост колонны, якобы для того, чтобы проверить, не отстали ли фургоны обоза. Проводив его взглядом, король оглядел окрестности – стояла чудесная пора, конец лета. Вдоль дороги шелестели едва начавшей желтеть листвой деревья, где-то среди ветвей щебетали невидимые с дороги птицы, перекрикивая стук копыт и лязг металла доспехов… Думать о делах не хотелось… Лениво щурясь под теплыми солнечными лучами, Ингви спросил:

– Скажи-ка, Сарнак, откуда этот странный обычай – воздавать хвалу Гилфингу-Воину? Я что-то не припомню, чтобы мне попадались легенды о воинских подвигах этого божества.

– Да есть такая легенда… Было это вскоре после Второго пришествия Гангмара Темного. Из моря в Легонте – там сейчас Сантлакское королевство, а в те времена Легонт населяли преимущественно эльфы – вышел гигантский змей. Вышел – и принялся разорять окрестности. Многие пытались биться с чудовищем, но все погибли. И казалось, что никто не сможет его одолеть – ни эльф, ни человек. И тогда вызвался некий воин Дантлин сразиться со змеем. Имя это скорее гномское, но легенда утверждает, что Дантлин был человек и даже сами гномы как будто не оспаривают этого. А надо сказать, что к тому времени, как храбрец вышел на бой с чудищем, многие уже поверили, что не в силах детей Мира победить страшного змея и молились Гилфингу Светлому, чтобы вернулся он в Мир и защитил их. Ну, вышел Дантлин на бой и что там вышло у него со змеем – никто не знает, потому что все со страху попрятались. Но говорит легенда, что гремел гром и земля тряслась. Потом те, кто посмелее отправились осмотреть место великой битвы и нашли умирающего Дантлина, а от змея не осталось ничего – лишь нашли змеиный зуб длиной с человеческую руку, да пропаханный по земле след огромного тела, обильно политый кровью, что вел обратно в море… Больше змея никто не видел – ни живого, ни мертвого, а Дантлин почти сразу умер. Потом церковники пустили слух, что, дескать, это сам Гилфинг вселился в смертную оболочку, вняв молитвам и после победы над змеем вновь покинул Мир. С тех пор повелось славить Гилфинга-Воина, посвящать ему оружие перед походом и торжественно приносить в его храм трофеи – оружие поверженного врага, как дар божеству, особенно – какого-нибудь необычного врага, самого опасного… Так что в каждом храме есть придел, посвященный Гилфингу-Воину, а на стенах там – трофеи… Первым трофеем стал зуб морского змея, который хранится сейчас в соборе столицы Империи – города Ванетинии и даже в самой захудалой деревенской часовенке тебе покажут с гордостью какое-нибудь оружие побежденного врага – заржавленный кривой меч орка или, скажем, боевой молот гнома…