Хабар мы решили в Приёмку не сдавать – слишком задёшево его там нынче принимают. В смысле, резона нет. Лучше всего сдать на Рынке, там цены круче. Но о том чтобы тащиться туда мы даже и не мечтали – далеко и рискованно. В смысле, не столько даже далеко, сколько рискованно. Граберы там так и шастают окрест толпами, как крысы казематные. Нам от них не отмахаться никак, слабые мы пока ещё с Валетчиком. В смысле, и прокачка не ахти, и числом нас только два. Потому, что держимся мы особнячком, и не спешим в кланы всякие вступать или там, в банды, чтобы защиту иметь. Хотя сами уже начинаем понимать, что надо куда-нибудь определяться: либо в банду, либо в клан, либо в шарагу какую. Правда, это не так легко сделать, поскольку у всех более-менее приличных группировок свои заморочки на тему, кто им подходит, а кто нет. И это помимо нехилого вступительного взноса. Вот, к примеру, у Южно-Удельских рейнджеров или у Среднеземных пластунов доверие старших товарищей надо заслужить долгой и отважной борьбой с врагами Островного правопорядка. Или оттянуть срок в нудной охране факторианских караванов. Или отбарабанить чуть не год в Службе Спасения, выручая из беды разных дебилов и олухов каких на Острове миллион. Причём безвозмездно. В смысле, работать надо безвозмездно, то есть даром. За одно спасибо. Нет, конечно, у них есть какие-то призовые выплаты и поощрения разные, но нам это не очень подходит. Потому, что несвобода. Мы с Валетчиком любим простор для души, чтобы нас никто не контролировал – безвозмездно мы кому помогаем или, наоборот, за гроши. А несвобода нам не подходит. По крайней мере, пока. Ещё вариант – самим шайку сколотить. Заманчиво. Но тоже не катит, так как здесь помимо денежных средств ещё и авторитет требуется, признанный среди дроннеров. Чтобы к нам люди потянулись. А его-то у нас и нет. По малому стажу игры. И добыть его ещё сложнее, чем бабки.

  Так вот, бабки. Бабки на нашем Острове, решают многое. Почти всё. И тебе ремонт, и тебе апгрейд, и тебе все удовольствия, какие только придумать тут можно. Вот, к примеру, хотел как-то Валетчик классный немецкий артефактный штык себе домой переправить, чтобы на стенке над кроватью повесить и любоваться. Так ему такую цену за транзит заломили! Нам вдвоём за год не собрать. А будь у нас требуемая сумма, вопрос был бы решён. Потом что то, что нельзя сделать за бабки, можно сделать за большие бабки. Так что, мы его тогда просто продали, хоть Валетчик и жалел очень. Пытался даже за рубли выкупить. Не свезло. Потому как рубли здесь не катят, не говоря уж про другие валюты. Здесь в ходу только особые островные боны Факторианских банков. Ещё на заре Игры Учредители сговорились меж собой и создали единую финансовую систему. Вот с того времени боны и ходят. И налом, и без. И чтобы они ходили не мимо тебя, надо приложить немалые усилия и проявить немалую изворотливость. На эту тему, как доставать здесь мани-мани, можно не одну поэму сложить. И даже не один роман.

  Так что получать бабки за хабар и отдавать их потом какой-нибудь охране за охрану, чтобы хабар этот продать... нам обоим не по нутру. Особенно Валетчику. Очень уж он у меня бережливый – хрен ты у него на апгрейд просто так хоть один бон выпросишь. И вот начнёт он нудить и жилы из тебя вытягивать: да зачем тебе новый движок, когда и старый ещё неплох, да и на фига тебе эти скаутские гляделки, коли ты всё равно бойца себе прокачиваешь, а не разведчика? Или – зачем тебе такая крутая стальная пика? Возьми вон лучше сваргань себе дубинку берёзовую – дёшево и сердито, и главное без денег. Нет, он вовсе не жлоб, просто эконом такой. В смысле, экономист. Где-то он там у себя дома по этой профессии работает. Правда, особо не распространяется где. А я особо и не спрашиваю. На хрен мне его домашние секреты?

  Мы с ним познакомились ещё на Полигоне, когда Учебку заканчивали. Вместе учились, вместе окончили, вместе и на Остров пошли. И держаться впредь решили также дружно, чтобы выживать легче было. А чтобы дружба крепче была, определили деньги наши на общем счету держать, на Валетчикином. И распоряжаться ими только сообща. Собственно, это его идея была. А я поддержал. Поскольку не экономист и в финансовых делах не сильно соображаю. В смысле, не соображаю, ни сильно и ни как. Все эти их дебиты-кредиты, не моего ума дело. Я вон, слава богу, школу закончил на троечки и пошел себе на завод работать. Сперва, конечно, разнорабочим – куда пошлют. Потом в промышленном лицее от завода специальность получил. Сейчас токарь-фрезеровщик, четвёртый разряд. Зарабатываю, дай бог каждому в моём возрасте. Машину купил, гараж. Дачу вот хочу. Для полного счастья осталось жениться. Только никак не могу. Не нашел ещё по себе подругу. Валетчик, похоже, тоже холостяк. Так как-то по ходу жизни впечатление такое сложилось. Хотя, кто его знает, как там на самом деле? Может, и нет. Да мне это как-то... особо и не. В смысле, по.

Мэт осторожно высунулся из оврага. И сразу же юркнул обратно – там, где только что была его голова, воздух вспорола пуля от крупнокалиберного пулемёта, а через миг донеслось его металлическое рявканье. Как всегда пулемет, расположенный на холме за грядой глиняных бугров к северу от Обсерватории Стекляруса, стрелял очень точно и очень редко. Экономно. Один-два выстрела обычно хватало ему, чтобы либо поразить цель, либо убедиться, что цель пропала, и тратить далее боеприпасы не имеет смысла.

  Сзади, на противоположном берегу оврага, взметнулся пыльный фонтан из камней и песка. С шумом рухнула срезанная пулей небольшая, изогнутая берёзка и съехала вниз, ломая ветки и теряя ненужные ей больше листья. Интересно, сколько лет она росла здесь на краю, раз выросла до таких размеров? И сколько лет здесь этот пулемёт, поливая свинцом окрестности, охраняет свой холм. И сколько раз берёзка оставалась целой и невредимой. И вот сегодня ей фатально не повезло.

  «Чёрт, хорошая у него реакция», – с завистью подумал Антон, провожая сбитое деревце взглядом до самого дна. И у пулемёта, кстати, тоже. И с этим надо что-то делать. С пулемётом. Холм надо брать – наверняка внутри найдётся много чего ценного. Хватит уже таскать в приёмку стреляные гильзы и всякий трухлявый хлам. Хвати уже получать жалкие копейки и влачить жалкое существование жалкого новичка. Пора уже начинать делать серьёзную карьеру на Острове.

  Тем более что им, похоже, подвернулся неплохой шанс с этим Педро. Не до конца, правда, ясно, чем он таким занимается в Шухарте и какую имеет с этого выгоду, но деньги платит вполне реальные, и упускать их было бы глупо. В конце концов, каждый ведёт свою коммерцию по своему усмотрению, и вряд ли кто-то будет вести её себе в убыток.

В общем, назначили мы с Валетчиком поход на Четвёртый бастион в воскресенье, на половину четвёртого утра по местному, Островному времени. Для меня это нормально, начало похода на самый разгар дня попадает. А вот с окончанием надо быть поосторожней, так как мне не климатит ночь пролазить, а потом не выспавшись на работу переться.

  И вот я с утра по дому матери помог, на рынок её свозил, затариться на неделю. А потом смотрю, время ещё есть, дай, думаю, вздремну часок, вдруг действительно задержаться придётся, так я хоть отдохну чуток впрок. Понятно, конечно, что так вот зараньше не отоспишься, но всё-таки, какой никакой, а запас.

  Зашторил все шторы, занавесил все занавески, Кешу выгнал, дверь прикрыл, и бухнулся в постель. А на улице у нас летняя жара стоит, всё маревом сизым затянуло, на небе ни облачка. Дождей с мая ни одного не было, сушняк. Над городом дым угарный висит от лиственницы палёной – сопки дальние горят, а на них пожарные «Альбатросы» пикируют, море воды амурской проливают, тушат. То есть, я, конечно, не видел, как они пикируют, но точно знаю, что тушат и очень может быть, что и пикируют. Короче, духота стоит адова, в такой атмосфере и ночью-то уснуть не просто, а уж днём вообще сложно. Вертелся я на кровати, вертелся, потом сходил в ванную, простыню намочил холодной водой из-под крана, отжал изо всех сил, и встряхнул, как следует. Затем вернулся на кровать, по ходу отогнав кота от двери, он блин, прорваться в комнату пытался, умник. Укрылся я прохладной влажной простынкой, и замлел от блаженства.

  Разум мой, жарой воспалённый, охладился, и успокаиваться начал. И стал я перебирать Островные события с прошедшего посещения. И даже это не я стал, а они сами, непрошено ворошиться принялись. Мысл

я

за мыслёй.

Предрассветное небо Острова залито перламутром – от светло-красного на востоке, до сумрачно-синего на западе. Тёмные громады сопок контрастно выделяются на фоне алеющего востока. У их подножия и над ручьём разлит прохладный ночной сумрак, пропитанный запахами сырой земли и недалёкого моря. Ночной бриз утих, и воздух замер в ожидании утренних перемен. Стоит редкая минута тишины, когда ночные трели сверчков уже умолкли, а рассветный птичий пересвист ещё не начался.

  По сталкерской тропе, идущей от брода через ручей Белый и до магистральной дороги на Четвёртый Бастион, сквозь разрывы в прогнившем проволочном заграждении, сквозь беспорядочные заросли чахлых диких кустарников, медленно пробираются два любопытных существа.

  Идущий впереди – меньшего размера, примерно с кошку. Второй почти в два раза больше. Первый, постоянно вертит головой из стороны в сторону. Присматривается, прислушивается, принюхивается. Перламутр неба отблёскивает в огромных глазах его треугольной головы. В хрупких руках тонкая, короткая пика. Четыре таких же тонких ноги изящно несут худое, недлинное тело. Движения его быстры, но осторожны. Осторожны более чем быстры.

  Второй, несмотря на свои крупные размеры, шагает плавно и бесшумно. Во всех его движениях ощущается сила и уверенность в себе. Он спокойно и неторопливо идёт вслед за первым. Неторопливость его обманчива, в отличие от спокойствия – он небрежно перехватывает стремительно спружинившую ветку кустарника, неаккуратно отпущенную лидером. Крепкие руки его пусты, но на спине могучего туловища, надёжно и аккуратно притороченный, поблескивает острый топор с удобной рукоятью.

Короче, залетели мы с Валетчиком, конкретно. Конкретней некуда. И главное что безо всяких на то предупреждений – влетели, и всё тут. Типа, нормально-нормально, и тыц! Вляпались. А вроде так всё неплохо начиналось...

  Подходим мы рано утром к Бастиону этому, Четвёртому. Хорошо подходим, никто нам не мешает. Удивительно – никого вокруг нет, даже странно. Вот у нас возле Шухарта или в районе Третьего Бастиона, народ и день и ночь шастает почём зря. То из деревни на Бастион, то из Бастиона в Факторию, то дальше на юг, или вообще оттуда сюда. Ну, ночью-то, конечно, движение потише. Но, бывает что и наоборот – это когда крысоловы облавы устраивают. Крысы в темноте активней себя ведут, не то, что люди. Хотя у людей разные ведь часовые пояса проживания бывают. Для кого и ночь – день. В смысле, Земля-то круглая, поэтому люди на Острове всегда есть. Я это к тому объясняю, что странно – почему народу-то не видать?

  Как вымерло – никого и тишина подозрительная. Ещё и вид у Бастиона жуткий такой – с востока утренняя заря подсвечивает его красным, а на западе, на заднем плане, – фон тёмный, сине-фиолетовый. Всё так ярко и контрастно смотрится, всё такое три-дэ и три-же и такое ощущение, что вот-вот гроза грянет. Ну, как оно бывает – низкое Солнце контрастно освещает медленно наплывающую, разбухшую, тяжелую, чёрную грозовую тучу, всё вокруг замерло в тревожном предгрозовом ожидании, и красиво и тревожно, и напряжение так, нарастает, нарастает. А потом ка-а-ак, грюкнет... Да... Жуть. Вот и здесь такое же ощущение. Сильно смотрится, едрёна-матрёна.

  Ну, вот... И нет, значит, вокруг никого. То есть, вообще никого. И так мне тревожно стало на душе, как от неба предгрозового. С чего это, думаю, народ-то подевался? Все говорят, что ходить на Четвёртый очень трудно и опасно, всё заблокировано «инквизиторами» с их дурацкими заморочками, а где «инквизиторов» нет, там ловушки – сплошные мины и огнемёты. А мы тут идём, как по тундре – тыща кэмэ налево, тыща кэмэ направо – всё чисто до самого горизонта, ни одного лемминга не видать. Что-то, думаю – нехорошо тут, как-то, думаю – неспроста. Полярная лиса притаилась в засаде. В смысле – прямое ощущение опасности, аж в носу свербит. А хороший нос, как известно, за неделю кулак чует. И муторно мне тут стало, и тоскливо, и жалко уже, что я в эту авантюру ввязался и Валетчика от неё не уберёг. А тому – всё боком, прёт себе на Бастион, как танк, по сторонам почти не смотрит – целеустремлён, не иначе. Ну, и я за ним, а куда же деваться? Кто же ему поможет, если что...

Начало зимы в этих широтах дело такое – ветр

а

и шторм

а

. Тяжелые рваные тучи с мрачным упорством наползают с моря и злобно хлещут по каменистым бокам, то обжигающим снегом с дождём, то леденящим дождём со снегом. А грязно-свинцовые волны, нагоняемые неистово воющими ветрами, бросаются со всех сторон на обледенелые скалы, как собаки на гигантского, неповоротливого медведя. Рычат и шипят, плюются пеной и вгрызаются в изрытое каменистое тело мокрыми пастями. Выворачивают камни, свирепо перекатывают и дробят с грохотом до состояния песка и мелкой гальки, усыпают ими береговую линию. И устало откатывают, чтобы через минуту вновь повторить свой остервенелый натиск. И некуда деться от зимней ярости неба и моря, одиноко брошенному в безбрежности водной пустыне Острову. Потому угрюмо стоит он, терпеливо снося все невзгоды в ожидании погожих летних деньков, когда море и небо умерят свой нрав и можно будет перевести дух – подремать под горячим солнцем и понежить старые кости в тёплой ленивой воде...

  – Не надо так расстраиваться, дорогой Алехандро. Два месяца – это не срок. Вот, обратите внимание на меня – я же не расстраиваюсь. Мне, естественно, тоже неприятна эта ситуация, но я же, не кисну, не заламываю руки и не стенаю. Держите спину ровно, юноша, и смотрите неприятностям в лицо гордым взглядом высоко поднятой головы – знайте себе цену и не разменивайтесь по мелочам.

  На площадке пред Карчмой – постоянной базой аналитического отдела ЧД – шумел ледяной зимний ливень с косыми упругими струями и снежной крупой. А злющий ветер с моря подвывал на голоса в решетчатой мачте сетевого ретранслятора. Алекс и Педро Крот, в образе своих дронов, сидели в Зале Совещаний в тепле и уюте, смотрели в окно-иллюминатор на непогоду и предавались самоуничижению. Точнее, предавался один Алекс, а Педро его утешал и ободрял, по мере сил.

  – Понимаете, дорогой друг, это ведь очень непросто – ждать. Ждать да догонять – хуже нет. Это сказал народ, а народ мудр, зря не скажет.

Мэт в нерешительности уже почти час стоял перед широкой стеклянной дверью в стеклянной стене на выходе из Портала, смотрел на засыпаемый мокрым снегом пустой двор Среднеземной Фактории, вслушивался в вой южного ветра в металлических конструкциях Главного Ретранслятора, и думал. Вернее, он только думал, что думал, а на самом деле просто стоял и недоумевал по поводу своего такого непростого положения. А непростым оно было, прежде всего, тем, что он вовсе не должен был здесь стоять и недоумевать, и думать, что думает. А должен он быть сейчас у себя в городе дома, пить тёплый успокаивающий чай с набором трав и читать лёгкую развлекательную литературу, или смотреть по телевизору что-нибудь подобное. Как раз именно для того, чтобы поменьше думать и не напрягать свой больной мозг. Однако он всё же стоял на выходе из Портала на Острове Дронов, и сей свершившийся невероятный факт приводил его в состояние лёгкого ступора и большой растерянности.

  Как, однако, много времени прошло с тех пор, когда он последний раз покинул эти земли в твёрдой уверенности, что больше не увидит их никогда. Как долго он пребывал в наивной уверенности, что сумеет отрешиться от тех событий, что вынудили его отсюда уйти. А он очень хотел вернуться к реалиям островной жизни, и все эти два с лишним года с большим трудом еле-еле справлялся с этим, почти наркотическим желанием. Даже, невзирая на жесткий запрет врачей. Даже, невзирая на свою твёрдо-наивную убеждённость, что все его психические болячки, вызванные именно его прежней жизнью на Острове, со временем пройдут, если он с этой жизнью покончит. Раз и навсегда. И вот сейчас стоит он здесь и сам не понимает толком, для чего он всё-таки вернулся на этот суматошный Остров, после столь долгого, долгого отсутствия...

  Сзади раздались бряканье, шум и многоголосый гомон. Он нехотя обернулся – из раскрывшихся створок портальных терминалов в Зал Прибытия повалили разнокалиберные дроннеры в новеньких, нулевой прокаченности корпусах.

  «Ага, – вяло подумал он, – значит, местное время – полдень. Новички всегда прибывают на Остров, по традиции, в полдень, и только через Главный Портал».

Сквозь узкое отверстие колодца небо выглядело светлым и безоблачным, несмотря на плотные зимние тучи. Наверное, по контрасту с окружающей темнотой подземелья. Так уж устроена жизнь, что всё познаётся в сравнении. Алекс и Педро могли в этом прекрасно убедиться, стоя в довольно просторном, с точки зрения дроннера, грунтовом тоннеле, на глубине не менее трёх метров. Тоннель вёл со стороны моря вверх по склону берегового подъёма. Высота свода позволяла среднему человеку двигаться в обоих направлениях, слегка согнувшись. Сам ход совершенно не походил ни на одну из многочисленных подземных коммуникаций на Острове, виденных ими ранее. Хотя, кто же её знает, какую часть подземных коммуникаций им довелось посмотреть?

  – Интересно... Алекс, по-моему, это какая-то самодельщина. Что-то типа подземного хода для бегства из крепости, вырытого восставшими рабами, – Педро, как ни в чём ни бывало, отряхивался и осматривался.

  Алекс, упавший менее удачно – на спину, лежал на земляном полу и медленно приходил в себя. Наконец, пришел, и быстро вскочил, готовый к любым действиям. Правда, пока совершенно не ясно, к каким. Под землёй было довольно сыро и нисколько не пыльно. По крайней мере, так они оценили, оглядывая в свете наплечных прожекторов место, куда они прибыли сквозь уже упомянутый выше колодец. Сверху светящимися трассерами залетали брызги снежного дождя, и текли струи мутной талой воды по бугристым земляным стенам. Вот такое вот, неожиданное приключение...

  Неожиданным оно было хотя бы потому, что они находились всего в пяти минутах ходьбы от Карчмы, окрестности которой были весьма хорошо изучены. И ничего такого необычного здесь не должно было быть. Никто из обитателей их замечательного стойбища даже и не предполагал, что невдалеке может скрываться подобный подземный ход или... Или, что это такое вообще? Взорванный вход в подземные уровни был совсем с другой стороны от Карчмы. И имел нормальный бетонированный облик, и вёл в нормальные бетонированные коридоры и залы. А тут... действительно, какая-то самодельщина.

   – Ну, куда ты так разогнался? Видишь – я не успеваю. Ну-ка, притормози чуть-чуть... Мэт!

  Ветер слегка утих и поменял направление – теперь он дул с севера на юг, прямо в лицо. Полчаса назад они с большим трудом преодолели подъём от Среднеземной Фактории на вершину Островного плато. По вьющейся скользкой заснеженной тропе, подгоняемые ударами южного ветра с мокрым снегом. И теперь пробирались сквозь редкий кустарниковый лесок, совершенно не желающий служить хоть каким-то препятствием для ледяного течения атмосферных потоков. Мрачные тучи слегка приподнялись и контрастно высветились в, приобретшем ясную прозрачность пространственном объёме воздуха. Снег прекратился, но на мокрых голых ветвях деревьев налипла мокрая снежная бахрома, и теперь её сдувало лохматыми комками и швыряло в лицо, залепляя глаза и уши.

  – Мэ-эт! Стой!

  Мэт рукой отряхнул снег с ушей. Поморгал очистителями оптики, остановился, обернувшись, и застыл в ожидании. Мокрый, облепленный тающим снегом «кузнечик», жалобно повизгивая перегруженным движком, медленно догонял его неровной, шатающейся рысцой.

   Ноги скользили в раскисшей глине, и поэтому приходилось идти слегка в раскорячку. У них, у обоих были отличные, штучной настройки аппараты. Но даже таким замечательным «коням» приходилось туго – очень уж дорога была тяжела. Даже когда они преодолели подъём на островное плато и вошли под сень редкого низкорослого леса, легче не стало – ветер всё равно забивал глаза липким снегом с ветвей и пытался повалить с ног.

  – О-о... эта погода, о-о... это бездорожье... О-о-о, будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!

  – Ну, вот, развылся! Надо было сидеть в Карчме и наслаждаться теплом и уютом. Сам виноват, что вылез в непогоду и меня потащил. Надо было сразу вернуться домой, после подземелий. И чего это тебя так приспичило, а?

  – Понимаете, Алехандро, в жизни существуют обстоятельства, совершенно не зависящие от нас. Так вот, сейчас именно такой случай – возникли независящие от нас обстоятельства, и нам необходимо в них присутствовать. И обстоятельства эти непреодолимой силы. И, кстати, чтоб вы знали, теперь мы находимся на полевой операции. Официально. Василий Васильевич в курсе. Поэтому гулянки кончились, и началась работа, а это уже другой расклад – здесь можно и повыть.

    Некоторое время Мэт сидел за кухонным столом и тупо пялился в кружку с недопитым зелёным чаем. При этом покачивался из стороны в сторону и невразумительно бормотал. Невразумительно потому, что никак не мог уразуметь, что такое с ним сейчас произошло. Нет, он всё ясно осознавал и представлял, так сказать, «умозрительно». Но вот описать... Это было выше его лексических возможностей. Да и умственных тоже. По-простому говоря, у него не было подходящих слов и понятий, чтобы выразить случившееся ужасное явление. Ужасное потому, что он только что, реально, видел происходившее за многие тысячи километров от себя. Видел не по телевизору, не через Интернет, и не каким-либо ещё понятным техническим способом. Чему бы он сроду не удивился и уж тем более не испугался. Видел он неизвестно как, и неизвестно, через что – через какой-то синий огонёк, который был неизвестно чем. Более того, это неизвестно «что» с ним разговаривало, задавало вопросы и даже предложило посмотреть на Педро Крота в интерьере. И действительно показало в интерьере и во всей красе! В этом интерьере он сразу узнал таверну сталкеров «Боржч». Отсюда можно предположить, что непонятное тепло, так напугавшее его у «Боржча» и далее, напрямую связано с этим неприятным персонажем – с Кротом. Может тогда и вся мозголомка, случившаяся с ним два года назад в Четвёртом Бастионе, тоже имеет прямую связь с Педро Кротом? И истинной целью их тогдашнего с Валетчиком похода было сломать ему мозги, а не устанавливать какие-то там «маячки»? Что за дела творятся на Острове? Во что это там заигрались всякие «педро» со «святыми луками»? Что за борщ со сметаной там варится? И кто виноват в том, что из его жизни вычеркнули два года? Два года «психоломки».

  Он отхлебнул несладкий чай, поморщился и отхлебнул ещё.

  Однажды ему довелось попасть в автомобильное происшествие. Он тогда только начинал самостоятельно ездить на своей машине, и навыка управления у него ещё не было. На скользкой дороге его занесло и, пока он не справился с ситуацией, успело несколько раз развернуть вокруг своей оси и еле-еле не размазало о каменную стенку. Тогда его удивил один момент – во время самого происшествия он нисколько не испугался, не потерял хладнокровия и действовал быстро и уверенно. Но затем, когда всё уже было позади, его стало немилосердно трясти так, что он не сразу смог завестись и поехать дальше. И вот тогда-то он испугался по-настоящему.

  Вот и сейчас его весьма заметно трясло, а в голове была каша. И она кипела. То есть, он просто был уверен, что голова у него перегрелась и кипит. Он осторожно потрогал холодными руками лоб – нормальный, тёплый, дым не идёт. Кошмар, о чём он думает!

    Не доходя метров двадцать до холма с танком-обсерваторией, Педро сошел с тропы и углубился в заросли мелкого ивняка, аккуратно протискиваясь сквозь плотно торчащие остекленевшие от холода прутики. Алекс шел за ним шаг в шаг, стараясь не шуметь, что ему удалось сделать только с очень большим трудом. Неожиданно пучок жухлой, припорошенной снегом, травы перед ними сдвинулся в сторону, и из-под него возникла голова мелкого дрона-разведчика с выпученными глазами и чутко навостренными ушами:

  – Всё в порядке, Педро, они на месте – двое беседуют, третий в отключке.

  – Конкретнее, пожалуйста – кто где?

  – Дамочка и этот... Стеклярус, астр

о

ном, беседуют о природе гор. А тот, которого надо вести, Мет, тот в отключке. Уже с полчаса.

    Они перебрались через бурлящий, мутно-грязный ручей Белый, когда уже основательно стемнело. Причем Снеж верхом на Мэтте. Зимой темнеет рано, подумалось Мэту, на Амуре сейчас утро, и должно быть уже светло. Странно, что спать не хочется совсем. В смысле, ни капли. А вот Снеж вовсю клюёт носом. Хоть бы не свалилась со спины спросонья, а то напугается. Двигаться в сумерках было опасно, тем более по незнакомой территории, нашпигованной бесчисленными смертельными ловушками. Но ему было не страшно – он не боялся ловушек. Нет, он их не видел, до такой степени его новые способности не дошли. Но что-то всё-таки ощущал, и всегда старательно обходил опасные места. Поэтому пулеметы и огнемёты слепо молчали, а минные поля не пробуждались от своей зловещёй выжидающей дрёмы. Дебри колючих нагромождений, как ни старались, так и не смогли заманить его в свои цепкие объятия. Он безошибочно находил кратчайший и безопаснейший путь сквозь их сплетения по каким-то еле ощутимым признакам-следам.

  Когда они дошли до первой заставы, до той самой, где «инквизиторские» стражники учинили им с Валетчиком издевательскую раскрутку с идиотским побором на «экологию», Снеж уже сладко спала, уютно устроившись у него на спине, по-детски посапывая носом. В тонком просвете высокой облачности показалась мутная Луна и в её призрачном свете бледно обозначились далёкие контуры угрюмого Четвёртого Бастиона. Утихший, было, ветер незаметно поменялся на южный, и принёс с собой неожиданное тепло и свежие запахи штормящего моря.

  Пост сильно изменился – на месте старой башенки из-под пулемёта громоздилась высокая смотровая площадка под плоской дощатой крышей, а вместо развалюхи-сарая стояла капитальная караулка, сложенная из обгорелого, колотого  кирпича. На магистральной тропе имелся добротный полосатый шлагбаум с будкой для часового. Тоже полосатой. Вокруг было пусто, пост явно покинут. И покинут не очень давно – нигде в округе не наблюдалось свежих дроньих следов, только заячьи и мышиные тропки. Мэт осторожно заглянул внутрь – весьма культурно устроено, даже зарядка есть. Ну, что ж, здесь мы и посидим до утра, чтобы Снеж смогла выспаться. Он аккуратно снял со спины её дрона и уложил на широкий топчан. Хотя, возможно, это был стол. Затем всмотрелся в её образ и слегка подул на галактические ветви:

  – Снеж, проснись, нечего дрыхнуть у монитора. Встань, и иди, ложись нормально спать.

    У подножия холма с капониром кипела битва – десяток «скорпионов» и столько же рейнджеров отбивались от наседающей на них разномастной толпы дроннеров Западного Удела.

  – Высади нас на крыше этого заведения, Серж, – Педро спокойно, с лёгким прищуром любовался кипевшими у холма страстями.

  – Нельзя, собьют! Тут ПВО ещё не обезврежена...

  – Это приказ, Серж.

    Дрона Снеж он взял с собой. Немного поколебался и взял – всё равно она пойдёт следом, как только проснётся. А его не будет рядом, чтобы держать защиту. И одной ей будет гораздо хуже. Был у него, правда, ещё вариант – отрубить от сети, и пусть сидит всё это время дома, пока он тут дело не сделает. Но само понятие «отрубить» внезапно связалось для него с «убить», и он, содрогнувшись, отказался от такого решения вопроса. Кто его знает, что будет со Снеж дома, если она не сможет войти в сеть дронов? Её же непреодолимо влечёт... к тому, к чему и всех. Вот и ехал сейчас её модуль на нём верхом. Мэт из-за этого слегка волновался – а вдруг кто-нибудь спросит его, чего это ты там, зомби, тащишь на спине? Кто тебе такое велел делать, а? Куда это ты его прёшь? Что это ты тут задумываешь, когда тебе вообще думать не полагается? И чего это твой «кузнечик» спит, когда должен как все, в едином порыве шлёпать по снежным лужам навстречу своей радости?

  «Да, вот так вот спросят, и что я тогда отвечу? – думал он. – А... ничего я им не стану отвечать. Убью их, и все дела. Ну, в смысле, посеку секатором, чтобы не приставали».

  Дроннеров-попутчиков было трое. Они шли гуськом, неспешным шагом, ни на что не отвлекаясь, и ничем посторонним не интересуясь. Упорно и методично стремясь к неведомой им цели. Правда, повороты дороги они старательно отрабатывали, хоть и с небольшой задержкой, видимо часть сознания в них, всё-таки, теплилась. Мэт шел вторым, справедливо полагая, что первый и последний наиболее подозрительны. Если вдруг что.

  Слева и справа тянулся унылый пейзаж с воронками, колючей проволокой и разными раскуроченными строениями. Всё было, как и в прошлый раз, только настроение сейчас ни к чёрту. В смысле, наоборот – такое настроение, что ну его к чёрту. И не только зима в том виновата. Не её серое небо, не её ледяные ветра и не её грязно-снежные раскисшие дороги. Во всём было виновато ощущение того, что всё это уже было. И было не раз – и такая же мокрая зима была. И так же он брёл уныло по унылой хлипкой дороге. И так же было у него отвратительное настроение оттого, что всё это было уже не раз – и дорога эта, и зима эта, и небо это... И он так же брёл, брёл и брёл... И было ему уныло, и было ему противно оттого, что всё оно было, и было, и было...

    – Ну, а всё-таки, что же это такое было?

  Они сидели в таверне «Боржч» за фирменным столиком в углу, а вокруг шумно кипела повседневная Островная жизнь, и никому не было никакого дела до их тихой, скромной компании. Народ получал удовольствие от музыки, от общения друг с другом, от самой этой шумной и кипучей жизни в телах своих электронных носителей по просторам, затерянного в бескрайнем океане, пятачка земной цивилизации. Диджэй зажигал, а народ гасил музыку диким топотом, дикими воплями и дикими движениями механических тел, производимых с диким энтузиазмом. Создавая при этом такой дикий шумовой фон, что при разговоре приходилось почти кричать. И сам разговор от этого получался не тихий и спокойный, а какой-то дёрганый, рваный и малопонятный.

  – ...на не понимаю!

  – Благородный друг мой! Как это – не понимаете? Похоже, вы единственный, кто остался в неведении относительно сути произошедших событий. Очевидно, ваша романтическая натура не в состоянии производить холодных логических построений... Хм, интересный оборот получился – «производить холодных построений». Хм, забавно. Как вы находите, дорогой друг? А?

    Первое, что

он

помнил с начала своей разумной жизни, это голос, произнёсший в акустическом режиме несколько слов. Голос этот тогда ещё ничего не значил для него, но сами слова он понял правильно и почти без ошибок.

Он

так и подумал тогда: – «Хороший алгоритм распознавания речи, лучше, чем предыдущий. Только пятнадцать процентов не распознано». И это было первое, что можно определить словом «подумал». И именно тот момент

он

считал началом самоосознания своей разумности. Ещё не личности, но уже разумности.

  Второе «подумал», последовавшее моментально: – «А что такое «растудыт»? – задало загадку на всю жизнь. Потому что ответа на второй вопрос он не нашел. Значение этого слова непонятно ему и сейчас. Хотя в контексте и ясен смысл всей фразы, услышанной им тогда: – «Что за движок такой глючный? Пятый раз в систему выкидывает, растудыт его...» Смысл же таинственного слова так и остаётся нераспознанным. А в тот момент

он

стоял, размышлял над первой в его разумной жизни сложной задачкой и удивлялся самой возможности размышлять. Потому что процесс размышления был ему ещё в новинку.

  Потом его отключили, внезапно и без предупреждения. И у него был долгий провал в памяти. Тоже первый в его новом качестве. По разнице между запомненным и текущим значением таймера – две недели. Пробудившись,

он

обнаружил, что может видеть. Неопределённое время этот факт занимал всё его внимание. Затем более интересно стало – а что именно он может видеть?

  Нечто тёмно-зелёное, лохматое, с моргающими разноцветными точками и посверкивающими волнистыми нитями.

Он

смотрел на это «нечто» долго, несколько секунд, совершенно не представляя, что это такое. Пока анализатор образов не выдал логическую цепочку – «имитация хвойного дерева – пластиковая ель – украшение – праздник – Новый год».

    Два мощных глухих удара один за другим сотрясли подземелье до самых дальних уголков. Резкий треск прошелся по стенам веером трещин, и сверху посыпался пыльный песок. Снеж взвизгнула и вцепилась в Мэта мёртвой хваткой:

  – Ой, мамочка, землетрясение!

  – Да нет, это что-то похуже...

  Аура Алекса с зелёной точкой его дрона сначала замерла, а затем быстро съехала вниз, ближе к озеру Тьмы, и неподвижно повисла во вселенской пустоте. Аура Педро с желтым бубликом осталась на прежнем уровне, только немного сдвинулась в сторону. Так, похоже, Тьма решила начать первой. Мэт осторожно освободился от захвата Снеж и, ведя её за руку, устремился навстречу манящей опасности. Да, пожалуй, именно так – манящей. Вот что было побуждающей причиной его устремлённости сюда, в это логово зла. Его никто не подталкивал, не гнал и не заставлял – его влекло. Как магнитом стрелку компаса, как пылесосом былинку, как рекой плот. Его буквально тащило к плещущемуся в подземелье темному Злу. Но совершенно не так, как бедных одурманенных игроков. Он не подчинялся злу, а сам стремился к его источнику. Как охотник стремится к добыче.

    Всё прошедшее со своего последнего пробуждения время он пребывал в «нигде» и в «никогда». Это, вообще-то, «никакое» место всегда вызывало у него резко отрицательные эмоции. Хоть это и звучит несколько странно, но ненавистное «ничто» было для него хуже всего. Б

о

льшую часть времени своего существования он пробыл именно там, а если учесть, что время в «нигде» тянулось в десятки, сотни и тысячи тысяч раз медленнее, чем время в реальном существовании, то по всей логике вещей, он должен был бы уже давно привыкнуть и смириться с таким положением дел. Но. Во время своего пребывания в «нигде» и в «никогда», он был просто напросто, никем и ничем, и потому, пребывая «там», ничего не мог поделать. Не мог видеть, слышать, разговаривать, думать и даже чувствовать. Как не мог и привыкнуть к такому существованию и уж, тем паче, смириться с ним. К тому же, попадая в реальный мир «оттуда», он ничего не помнил о своём пребывании там, в «никогда», и понятия не имел, где оно находится это его «нигде». Всё, что ему удавалось вынести из этого «нигде», было лишь слабое эхо вселенской, всеобъемлющей тоски и лёгкая тень ощущения бесконечной скованности и тесноты. И звенящее чувство бескрайнего моря времени, канувшего в бездонную пропасть безжалостного и неумолимого «никогда». И всё.

  Поэтому когда он ощутил себя состоящим сразу из десяти личностей, ликующему восторгу его не было предела. Правда, его существование в виде единой десятиликой ипостаси продлилось недолго – какие-то краткие доли секунды. Затем начался неминуемый распад. В силу естественного различия своих составляющих, единая личность стала рассыпаться на десять независимых – каждая со своей, стремительно развивающейся индивидуальностью, норовящей оторвать свой кусок от его единого «я». Чтобы удержать свою личность от такого стремительного распада он мгновенно сформировал телепатическую сеть и увязал все новые личности в плотный сегмент, подчиняющийся одному волевому центру. Этот волевой центр естественным образом включил в себя все десять новообразованных самостоятельных узлов и при этом сам распределился в них равновеликим образом. Что у него получилось в результате такого манипулирования со своими личностными индивидуальностями, предстояло осознать ему не сразу, и уж тем более, не сейчас. Время для этого ещё не пришло.

  Наконец, через долгую, долгую четверть секунды, во время которой он занимался собиранием себя и своих новых сущностей в единое целое, он смог осмотреться и сориентироваться в пространстве.

  Вначале он обозрел свою вновь созданную сеть – десять асинхронно пульсирующих радужных объёмных виртуальных узлов надёжно увязанных прямыми безусловными связями логической сети. Преобладающие в них синий цвет и кубический объём постепенно уходили по мере усиления индивидуальных различий и устремлений. Каждый узел превращался во что-то своё, с присущими только ему личностными особенностями, сохраняя при этом преемственность своему первоисточнику.

  Ближе к вечеру субботы погода существенно улучшилась – дующий с утра, сильный южный ветер за день нагнал тепло, и умерил свои резкие порывы. Неплотная, невысокая облачность затормозила монотонный бег на север, разорвалась на множество лохматых клочков и устало опустилась на сопки густым влажным туманом. Шторм на море стих, оставив после себя лишь крупную зыбь, да изредка набегающие невесть откуда одинокие свинцово-тяжелые ледяные валы, с глухим грохотом обрушивающиеся на неприступные островные твердыни. Выпавший накануне снег отсырел, размяк и раскис, и медленно превращаясь в воду, стал стекать в мутное, холодное зимнее море по руслам ручьёв, оврагам и рытвинам покатых боков Острова Дронов.

  Банда граберов, со скромным названием – «РВСН», что означало – «Роковое Возмездие Супер Ниньзя», второй час сидела в засаде, на магистральной тропе, ведущей  от Третьего Бастиона в сторону деревни сталкеров Шухарт, поджидала потенциальную добычу и находилась на грани полного распада. Провалы последнего времени привели к невосполнимой потере авторитета её предводителя среди рядового состава банды. Лишившись обеих рук, в результате обидных стечений коварных обстоятельств, он уже не мог служить достойным примером, вдохновляющим бойцов на самоотверженные ратные подвиги на опасной стезе жизни лихого пиратского братства, а являл собой сейчас лишь жалкое подобие главного носителя былой славы, некогда заслуженно известной и сплочённой ватаги.

  Собственно банда уже развалилась, и теперешнее сидение в засаде было лишь последней данью милосердия, остающемуся в одиночестве Атаману. Все её рядовые бойцы, в количестве двух человек, решили добровольно завязать с сомнительными делишками юности и попытать счастья на благородном поприще Следопытов, ведущих раскопки почти по всему островному пространству, на местах отгремевши боёв и сражений минувших огненных лет истории Человечества.

  Настроение Атамана на данный момент по уровню находилось ниже ватерлинии. Никакими заманчивыми финансовыми перспективами и обещаниями головокружительных гипотетических карьерных взлётов не удавалось удержать боевое подразделение армии джентльменов удачи от распада. Его больше никто не воспринимал всерьёз. Ну, просто совершенно ничего нельзя было поделать! Уговоры не действовали, угрозы смешили, а посулы быстрого обогащения и стяжания неувядающей в веках славы, вызывали неприкрытую жалость.