Вечереет… Окончив работу в типографии, я, размышляя, медленно иду по длинным курганским улицам. Томит лёгкая усталость и ощущение близкой весны, хотя на дворе всего лишь февраль. Но я весну вижу издалека.

Итак, безоговорочно решено — поселяюсь в Кургане надолго!

Мне нравятся курганские жители, и, в конце концов, я, несомненно, полюблю весь город. А почему бы и не полюбить? Город довольно обширный, имеет две типографии, есть общественная библиотека, учёные люди. Я посоветуюсь с ними, сдам экзамен экстерном и уеду учиться в Томский университет.

А все эти Индии… Хватит мне Индий! Что за мальчишество! Все мои спутники по странствованиям в Индию давно остепенились и покинули Курган. При мне осталась только лошадь Нубия. Кому нужна эта лошадь? Я выводил её на базар два раза. К ней не только не приценивались, но всем казалось смешным, что продают такую дохлятину. А ведь у неё почти человеческие глаза и необычайно плавная походка. Зарабатываю я мало. Хватает только мне «на хлеба» у извозчика Марцинкевича, на посылку домой и на кое-какую одежду. Кормить Нубию нечем. И я отдал её водовозу, разумеется, на время. Теперь многие жители пьют воду, к которой и я, и мои индийские походы имеют некоторое отношение. Как мне было не остаться в Кургане?! Нет, я остаюсь в Кургане.

Подхожу к дому извозчика, где я живу «на хлебах». Марцинкевич, весёлый, румяный, с седыми подусниками, вдов и сам убирает дом, готовит обеды и превосходно печёт белый хлеб. Бывший солдат «японской кампании», он зиму и лето спит на кухонной печи без подстилок и одеяла.