MATTI YRJÄNÄ JOENSUU

Harjunpää ja heimolaiset

1984

Женщина показалась в окне так неожиданно, что Харьюнпяа остановился, едва переводя дыхание. Наступила странная тишина — ни скрипа металлической лестницы, ни шуршания одежды. До появления женщины он был полностью сосредоточен на этих звуках и, гонимый вверх какой-то силой, механически передвигал руки и ноги, упираясь взглядом в покрытые пылью перекладины толщиной с указательный палец, на которых виднелись оставленные башмаками следы, и думал только о том, чтобы следы поскорее кончились. Теперь он различал лишь собственное дыхание, лихорадочное и горячее, пульсацию в висках и отдаленный шум уличного движения.

Женщина стояла в окне, ближайшем к пожарной лестнице. Их разделяла застекленная оконная рама. Женщина держалась за ручку рамы и смотрела на Харьюнпяа, будто хотела ему что-то сказать, но окна не открывала, даже не пыталась этого сделать.

Харьюнпяа ждал. На какое-то мгновение ему подумалось, что он выиграл время и сумел избавиться от чего-то неотвратимого, но надежда оказалась напрасной. Лучше было бы не останавливаться. Теперь он ясно осознал то, что все время чувствовал, но о чем старался не думать: он находится на головокружительной высоте.

Целиком предоставленный себе и собственным силам, он поднялся до четвертого или пятого этажа — до карниза оставалось уже немного.

Харьюнпяа опасался смотреть вниз. И вверх тоже. Едва он попытался это сделать, как ему почудилось, что стена начинает падать и за его спиной разверзается бездна. Далеко внизу чернел твердый асфальт двора, а на нем — еще более черное пятно, которое дворнику так и не удалось смыть. Именно на это место упал в сумерках человек.

— Вот здесь.

— А не раньше? Мы слишком близко…

— Нет. Я помню тот камень, он похож на копыто.

— Ну, раз так…

Парни свернули с дороги. Полы их пиджаков взметнулись, каблуки застучали по земле. Пистолет в боковом кармане Вяйнё, словно предостерегая, ударил его по бедру. Вяйнё остановился, укрывшись за молодой рябинкой, и прислушался.

Харьюнпяа так сжал перекладину на уровне живота, что побелели руки, потом опустил правую ногу вниз — ну, еще, еще немного… Левое бедро оказалось уже почти на уровне рук, но тщетно: правая нога нашаривала только пустоту. А ведь перекладина-то есть, вне всякого сомнения, есть — всего на расстоянии нескольких сантиметров или даже миллиметров, но, чтобы уж точно в этом увериться, надо ее все-таки нащупать.

Карабкаясь вверх, Харьюнпяа не заметил, что расстояния между перекладинами такие большие. Минуту назад ему пришлось изо всех сил тянуться. А перед этим он чуть не ступил куда-то в сторону, мимо лестницы, и так испугался, что ткнул ногу в стену — нога оказалась между перекладинами, и он только чуть-чуть коснулся их каблуком. Оба раза сердце у него зашлось от мысли, что могло случиться: полы куртки взметнулись бы вверх, руки начали бы хватать пустоту — он стал бы невесом, в ушах засвистел бы ветер.

Он прижался к лестнице, стараясь успокоиться и подавить чувство страха, но в голове завертелись возможные заголовки и заметки завтрашних газет: «ПОЖАРНЫЕ СНЯЛИ ПОЛИЦЕЙСКОГО С ПОЖАРНОЙ ЛЕСТНИЦЫ»… «„Кошек мне иногда приходилось снимать с дерева, но старшего констебля с пожарной лестницы — ни разу“, — признался начальник пожарной части…»

— Дьявол меня побери!

— …мо! …ийство!

Состязаясь со смертью, оставалось только бежать: чумп-чумп-чумп… И прерывающееся дыхание, и улица, качающаяся под ногами. И сердце, которое колотится, и разъедающий глаза пот. И страх, что вот они сейчас выскочат, схватят его и закричат:

— Сашка!

Он был еще жив. Он не умрет… Не должен…

Сашка ускорил бег, хотя ему было уже совсем плохо. Он добежал до улицы Наместника — большой, яркой, с мчащимися по ней машинами. Здесь он осмелился оглянуться — никто его не преследовал, полицейских машин не было видно. И все-таки все висело на волоске. Вдруг появилась машина с синей мигалкой, Сашка бросился в заросли живой изгороди, машина проехала мимо — но чуть дальше остановилась, погасила огни и стала караулить. Плоскостопые ждали Вяйнё и Онни. Хотя откуда им знать, что стреляли именно эти — за здорово живешь они могут схватить и его, Сашку, хотя Фейя — его родной брат.

Выбиваясь из сил, Сашка добежал до перекрестка и свернул направо по главной магистрали. На минуту мелькнула мысль, что здесь он лучше защищен, но тут же пришла другая: это не так — слишком много белобрысых его видело. Им хватит того, что цыган бежал — Сашка шкурой чувствовал, как они всегда готовы свалить на него любую вину, а уж теперь, в темноте, почти ночью, тем более. Они заранее уверены: он что-то натворил, — и тут же позвонят плоскостопым. Надо добраться до дому. Как можно скорее. Хорошо бы поймать такси.