Я покинул Лондон 22 декабря 1835 года и приехал 24 апреля вместе с верным товарищем моих путешествий, моим добрым Джоном, в порт Камирис, на восточном берегу страны Марволей. Ее отделяет от Икарии морской пролив, для переезда через который требуется шесть часов.

Не буду рассказывать о своих многочисленных приключениях в дороге. Меня обворовывали почти на всех постоялых дворах; на одном чуть не отравили; преследовали жандармы или чиновники; терзали и придирались на таможнях. Я был арестован и заключен в темницу на несколько дней за то, что резко ответил на грубость одного таможенного чиновника. Мне грозила часто опасность разбиться вместе с нашим экипажем на отвратительных дорогах. Только чудом спасся я из пропасти, куда меня сбросил несчастный возница, одуревший от пьянства. Раз я был почти занесен снегом, а затем чуть не погиб в песках. Три раза нападали на меня разбойники. Я был ранен, находясь между двумя путешественниками, которые были убиты рядом со мной. И тем сильнее я ощущал невыразимое счастье, когда, наконец, добрался до цели своего путешествия.

Я был тем более счастлив, когда, встретив там икарийцев, убедился, что говорю на икарийском языке, который я сделал единственным предметом своих занятий в дороге.

Радость моя еще возросла, когда я узнал, что иностранцы, не говорящие на этом языке, не допускаются в Икарию; они обязаны остаться на несколько месяцев в Камирисе, чтобы изучить язык.

Я узнал скоро, что марволи являются союзниками икарийцев, а Камирис — почти икарийский город, что икарийский пароход должен завтра отправиться в Тираму, в Икарии, и нужно сперва обратиться к икарийскому консулу, дом которого находится недалеко от пристани, и что этот чиновник всегда готов принять иностранцев.

Вид кареты, называемой старагоми, запряженной шестью лошадьми, доставил мне невыразимое удовольствие, напомнив прекрасные почтовые карсты и лошадей моей дорогой родины. Рысаки походили на наших самых красивых английских лошадей, горячие и в то же время послушные, хорошо вычищенные и лоснящиеся, едва прикрытые изящной и легкой упряжью. Карета, такая же красивая, как и английские, такая же легкая, хотя и несколько больше, так как в ней должны поместиться путешественники и их ручной багаж, казалась мне более совершенною во всем, что касается безопасности путешественников. Я с удовольствием и удивлением увидел в ней множество мелких приспособлений для защиты от холода, в особенности ног и для предохранения от утомления и всяких несчастных случаев.

Молодой икариец, о котором говорил мне представитель Икарии, любезно предложил мне свои услуги; я охотно согласился, поблагодарив его за внимание.

— Погода прекрасная, — сказал он. — Поднимемся на верхнюю площадку, чтобы лучше видеть поля.

Мы уселись на передней скамейке, обращенной к дороге, и лошади, которые шли медленно в городе пустились вскачь при звуках рожка, исполнявшего боевой марш.

Я не переставал удивляться красоте, горячности и грациозным движениям прекрасных рысаков, которые уносили нас быстро вперед и едва давали время различать множество предметов, мелькавших пред нашими глазами.

На другое утро, когда, приняв ванну, я опять улегся в постель, ко мне пришел Вальмор и пригласил меня от имени своего отца провести вечер в его семье. Я охотно принял его предложение, так как горел нетерпением повидать лиц, о которых он рассказал мне в дороге. Мы условились встретиться в четыре часа.

— А прекрасную невидимку, — спросил я, — вы привезли с собой?

— Нет.

— Она должна быть безобразна, если так тщательно скрывает свое лицо.

— Безобразна! Да, ужасно! Но вы, наверное, найдете (так как вы ее увидите позже), что трудно иметь более привлекательный характер.

Песни вчерашнего дня и чарующие улыбки еще услаждали мой сон, когда меня разбудил Вальмор.

— Как вы счастливы, мой дорогой друг, — сказал я ему, — имея такую милую семью.

— Она, значит, удостоилась понравиться вам?

— Больше, чем я могу вам выразить!

— Тем хуже, — сказал он с видом, который меня очень поразил, — мне очень досадно за вас, но я обязан сказать вам правду. Вот что случилось дома после вашего ухода.

Многие мои друзья были удивлены тем, что я проповедую общность, тогда как прежде я говорил только о прогрессе и улучшении судьбы народа. Поэтому я должен представить им объяснение. Вот оно.

Я был слишком долго жертвой своей преданности народному делу, чтобы не остаться ему преданным всегда, и я решил, подобно Кампанелле, использовать время изгнания, чтобы изучать историю, размышлять и стараться быть полезным согражданам. Я подготовил для народа три элементарные истории (всеобщую историю, историю Франции, историю Англии 

[21]

). Потом мне захотелось прочесть на английском языке «Утопию»

[22]

, о которой я, как и многие другие, часто слышал, но мало знал.

Несмотря на многочисленные недостатки этого произведения, в особенности если пытаться осуществить его план в настоящее время, я был до такой степени поражен его основной идеей, что закрыл книгу, не желая вспоминать о мелочах, дабы серьезно подумать об этой идее общности, которую я никогда не имел времени глубоко исследовать, предубежденный против нее, как почти все, кто осуждает общность как химеру. Но чем больше я размышлял, тем меньше идея эта казалась мне химерической. Я исследовал теоретическое применение ее ко всяким условиям и потребностям общества; чем больше я продумывал ее частичные применения, тем больше для меня выяснялась возможность и даже легкость ее осуществления.

Мне трудно описать радость, какую я испытал, найдя наконец средство против всех недугов человечества, и я уверен, что в своих дворцах и празднествах изгоняющие не имеют столько чистых наслаждений, сколько их имеет изгнанный, с каждым днем все яснее различающий зарю счастья рода человеческого.

Закончив разработку своего плана общности, я прочитал и перечитал сочинения всех знаменитых философов, которые я здесь излагаю в двенадцатой и тринадцатой главах очень сжато, и я опять не могу описать удовольствие, какое испытал, когда увидел, что те из этих философов, которых я не знал, и те, которых я когда-то читал, не замечая всех их сокровищ, подтверждали мое мнение почти по всем интересовавшим меня вопросам.