Под куполом серого неба город казался унылым и пыльным. Пламя осени уже коснулось листвы, но было еще по-летнему тепло. Обычный рабочий полдень, время обеденного перерыва… На остановке торговка громко расхваливает свои пирожки, а люди безразличной толпой проходят мимо нее, спускаются по ступенькам в подземный переход, и лишь немногие останавливаются, чтобы купить – с капустой, с картошкой, с мясом – попутно уточняя: не с кошачьим ли?

Старичок в поношенном пальто, некогда темно-зеленом, а теперь грязно-сером, устроился возле бордюра. На маленьком раскладном столике перед собой выложил стеклянные шары с заключенными внутри росплесками краски. На первый взгляд ничего необычного, но стоило присмотреться – и под прозрачной поверхностью угадывалось движение: медленное, плавное, словно дыхание спящего.

Прохожие редко обращали внимание на торговцев сувенирами, разве что перед праздниками. Но в ближайшее время всеобщих праздников не предвиделось, к столику со стеклянными шариками подходили только дети, да и те – ненадолго. Старичок начал было поклевывать носом.

– Ух ты, гляди!

Пальцы нащупали в кармане монетку – плоскую кругляшку, едва ощутимо прохладную. Почему-то считалось, что именно такие монетки – простой медячок, разменная мелочь – могут спасти от поселившейся за старой пристанью нечисти. Правда, требовалось еще, чтобы знахарка Марфа нашептала на монетку, заговаривая оберегать хозяина, но… как-то мало верилось в действенность старушечьего бормотания над ненужной, подобранной в грязи мелочевкой.

Только другого выхода не оставалось. Пока Алина сама не выздоровеет, она никого лечить не сможет, да и не почувствует, если вдруг появится возможность хоть ненадолго оказаться в городе нашего с ней родного мира. К тому же сейчас ее помощь так нужна Леону…

Нет, Алинке болеть нельзя никак. Запасы в аптечке уже на исходе, а народной медицине, особенно здешней, у меня доверия нет.

Алина – это моя подруга. Лучшая. И, пожалуй, единственная. На два года младше меня, невысокая, стройная, светловолосая и кареглазая. Как говорится, умница и красавица. Не знаю, простят ли когда-нибудь меня ее родители за ту поездку, которая практически отняла у них дочь?

Эта история началась почти год назад, весной… В Иванцово – разросшийся за последние десятилетия город – мы поехали на выходные: в ботаническом саду как раз цвели мои любимые тюльпаны – знаменитейшая коллекция множества сортов и расцветок. В воскресенье после обеда, когда мы с подругой уже стояли на автостанции Иванцово в ожидании обратного рейса, случилось это… Поначалу никто ничего не понял, просто вдруг пропало электричество – разом во всем городе. Отключилось радио, телефоны, мобильники показывали полное отсутствие покрытия. В связи с этим странным происшествием наш рейс задержали сначала на десять минут, потом на двадцать, а после пришел водитель и сообщил, что произошло какое-то ЧП, город оцеплен, и нас отсюда не выпустят.

Дождь, не переставая, лил вторые сутки. Денег не хватало, пришлось отказаться от нормальной еды и жевать голый хлеб.

Мы сидели за пустым столом у окна, с улицы доносился монотонный шелест. За другими столами было веселее – люди ели и пили, и все чаще поглядывали на нас. Вернее, на Алину. Ее, как всегда, заметили сразу, и уже не один мужчина приглашал нас за свой столик, но интуиция подсказывала, что лучше не соглашаться.

– Мы умрем с голоду, – мрачно констатировала Алина, украдкой поглядывая на соседний стол, заставленный снедью.

– Ничего, не умрем. Разве что похудеем немного.

– Только это меня и утешает, – вздохнула подруга, и даже немного приободрилась. Но тут же снова погрустнела. – Под этими тряпками сколько ни худей – видно не будет.

Леон обещал, что уже сегодня мы будем ночевать в Раславе, и не обманул. Городская стена – высокая, сложенная из ювелирно подогнанных массивных каменных глыб – иллюстрировала преимущества союза с пришельцами, а также неслабую оборонную способность города, главным оружием которого были колдуны, собранные здесь в невиданном для этого мира количестве. Перед въездом в город налево от дороги располагался огромный шумный рынок. Хотелось пройтись по рядам, и я с трудом подавила в себе это желание – после, когда обоснуемся на новом месте, тогда и станет ясно, сколько можно потратить, и что необходимо купить в первую очередь, а что – во вторую. Алина тоже смотрела с сожалением. Леон заметил это, предложил свернуть, но мы твердо отказались и поехали к воротам.

Город показался на удивление чистым и светлым – мощенные брусчаткой улицы, стены двух-трехэтажных домиков выкрашены в радостные цвета. Наверняка, все это не без помощи наших. Главное, что небоскребов не настроили… Я вдруг поняла, что в Раславе вполне может быть и водопровод, и другие удобства – есть ведь, кому строить, и ничего придумывать-изобретать не надо.

Мы проехали через центральную площадь, свернули в боковую улицу с нарядными невысокими зданиями. Леон остановил лошадь у калитки аккуратного голубенького домика и, поднявшись на крыльцо, позвонил в колокольчик.

Дверь открыла женщина, которую, несмотря на солидный возраст и снежно-белые волосы, язык не поворачивался назвать старушкой. Румяная, пахнущая сдобой, в белой блузе и пышной синей юбке, из-под подола которой кокетливо выглядывали рюши. Она радушно поздоровалась с нами, сказала, что у нее как раз есть несколько свободных комнат. И если нам с Алиной понравится и жилье, и цена, мы можем выбрать любую на свой вкус.

Неширокая деревянная лесенка с резным поручнем уходила наверх. Я сразу решила, что лучше смотреть комнату на втором этаже, и поднялась по ступенькам. Дом был опрятный, на светлых стенах – цветочный рисунок, очень напоминающий обои. Наверняка, тоже работа наших земляков. Комнаты обставлены просто, но уютно. И – самое невероятное и радостное – в доме действительно был водопровод! Замечательная ванная комната – хоть и одна на весь этаж, но вполне современная по нашим меркам.

Осень словно проснулась и напомнила о себе. За две недели листья полностью пожелтели и упали. Голые ветви мокли под проливными дождями, а вскоре пришли первые заморозки.

Леон бывал у нас нечасто. Не знаю, в какой должности он состоял при воеводе, но времени ему порой не оставляли даже на сон. Появляясь у нас под вечер, он обычно усаживался на голубенький диванчик в гостиной и грелся, грелся… Не столько теплом, сколько возможностью отдохнуть, спокойно поговорить за чашкой малинового отвара. А еще Леон был так на удивление тактичен, что я до сих пор тешила себя надеждой, будто он приходит сюда не ради Алины. Или, хотя бы, не только ради нее.

А вот подруга точно влюбилась. Правда, не раз обжегшись в прошлом, старалась держать себя в руках и не давать воли чувствам.

Горыныча искали, но вяло – всем было ясно, что он сразу ушел из города, и вряд ли рискнет вернуться. Из Раславы разослали весть о розыске, однако мало кто верил, что беглый колдун найдется.

Леон рассказал нам с Алиной, что два года назад несколько человек погибли от змеиных укусов. Один из них был племянником того самого богатыря, начальника городской стражи. Арис тогда жил в Раславе и пользовался расположением воеводы. Прямых улик против него не было, доказать ничего не смогли, но… Говорящий со змеями был один, о других никто раньше не слышал, да и подписанный им договор в архиве почему-то не нашли. Поэтому Горынычу пришлось уйти из города.

Свежий ветер холодит спину, забираясь под влажную ткань рубашки. Песок везде – под руками, на лице, одежде. Едва слышный шепот воды, ласкающей босые ступни. И небо – огромное, широкое, в багровых отсветах угасающего заката. Там, в сказочной вышине, вьются темные силуэты, то превращаясь в маленькие точки, то приближаясь, спускаясь ниже, проносятся над берегом… Он силится рассмотреть летунов, но не может – глаза слезятся от песка. Только слышно, как громко шелестят и хлопают над головой огромные крылья…

В комнате – жарко и немного душно. Книжные полки до самого потолка, разобранная кровать. Темноволосый худощавый парень дремал, положив голову на ладони с длинными, костлявыми пальцами.

– Снова спишь за столом? – безразличный голос сестры прогнал сновидение. Парень встрепенулся, раздраженно зыркнул из-под длинной челки.

Алла, или, как ее ласково называли родители, Алика, стояла рядом, чуть опустив голову, перебросив через плечо жиденькую черную косичку. На бледном треугольном личике – почти белые губы и темные глаза в обрамлении длинных ресниц. Тоже, впрочем, жиденьких.

Солнечные зайчики резвились на воде. Речушка, которую при желании можно было перепрыгнуть, хорошенько разбежавшись, поблескивала, словно усыпанная осколками зеркал. Ее тихий голосок перекрывал птичий щебет. Я поставила корзинку на землю и осторожно присела на зеленеющий свежей травой бережок.

Еще зимой Арис как-то узнал, что сына воеводы видели недалеко от Раславы, вместе с Максимом, но с тех пор прошло больше месяца, а вестей от Леона не было. Мы с Алиной старались не говорить об этом, но я видела, как она смотрит в окно полными слез глазами, выглядывая то ли Горыныча с весточкой, то ли самого Леона.

Хуторяне устроили зиме шумные проводы. Седьмицу гуляли. Ходили с песнями вдоль оград, угощали детей сладостями. Нарядили побрякушками да лентами соломенное чучело и поставили его на утоптанном пятачке за поселком. Вокруг него по вечерам плясали, нацепив патлатые парики и маски злобных лесных духов. А на седьмой день чучело сожгли.

Арис в гуляниях не участвовал, да и мы с Алиной поостереглись, хотя подругу мою парни уговаривали наперебой.

С наступлением весны жизнь на хуторке как-то зашевелилась, словно пробуждаясь от спячки. Старая Марфа, для которой я из-под снега выкапывала таинственные корешочки, дала мне новое задание. Осторожно, чтобы не повредить белые звездочки цветов, я несколько часов ползала по поляне, обдирая нижние сочно-зеленые листья и складывая в немаленькую круглую корзину. За это мне обещали дать хлеба и молока, и я старалась, потому что теперь приходилось подкармливать и Ариса.

Леон так и остался у нас, только мы его разместили в горнице, на тахте, принесенной Арисом из дома. Сын воеводы приходил в себя медленно, едва мог вставать и до уборной шел, шатаясь, держась за стенку, изредка разрешая мне или Арису его провести. Расспросить его мы с Алиной не решались, Горыныч тоже не торопил, понимая, что срочные вести сын воеводы не стал бы держать при себе. На третий день после обеда Леон, сидя на своей тахте, сам вдруг сказал:

– Раславы больше нет. Все, как ты говорил, Арис.

– Как – нет? – переспросила я.

– Нет. Руины. Пепелища, – он нахмурил брови, заглядывая в полупустую кружку. – Бродяги какие-то поселились, кто смог пройти караул. И все.

Он помолчал, но видя, что все ждут продолжения рассказа, вновь заговорил:

Когда-то богатая и процветающая Раслава вовсю торговала не только чудесами своих колдунов, но и принимала купцов с товарами. Рынок возле города был одним из самых больших в стране. Из-за гор, расположенных на юго-востоке, тоже прибывали караваны. Они ехали по хорошей дороге, нередко нанимая колдунов в охрану: от перевала до города и обратно.

На дорогу мы не выходили, шли стороной. Благо погода не портилась, и ночевать можно было в лесу. Арис сказал, что через несколько дней сможет достать нам лошадей у одного верного человека, потому как пешком до предгорья путь долог. Что ждет нас там, где в лесах, полях, реках и болотах еще живут те существа, которых теперь под одну гребенку всех называют нечистью, никто не знал.

В первый же вечер Горыныч предупредил нас, чтобы в лесу были осторожны, без надобности ничего не ломали, не срывали, не топтали…

– И вообще на землю лишний раз не ступали, а лучше – и не дышали, – пробурчала я. На маленькой уютной полянке чернел круг от кострища, но мы еще недалеко ушли от хутора и опасались подать знак возможным преследователям, а потому обошлись на ужин сухим пайком. – Эх, жалко, у вас драконы не водятся. Оседлали бы одного – вмиг домчали!

– Это кто бы оседлал? – поинтересовался Горыныч.

Горы показались на третий день пути верхом. Их голубоватые вершины поднимались над горизонтом, за зеленой полосой леса. Резкие очертания сглаживались окутывающей склоны дымкой. Вот бы забраться туда, наверх! Но нам не по пути, да и кто знает, каких созданий – волшебных и не очень – можно встретить там, в пещерах, гротах и глубоких расселинах? О троллях здесь слышали только от наших, как и о драконах, а больше я никого и не знала.

Руки у Алины на диво быстро подзажили, и она ехала верхом на серой кобыле, наслаждаясь путешествием. Правда, иногда немного морщилась, когда, сжимая повод, тревожила ожоги. Погода не портилась, днем светило солнце, а ночи, хоть и прохладные, были тихи и безветренны.

Во второй половине дня, переправившись через реку, мы въехали в небольшой городок под названием Вереш. Он встречал путников аркой ворот над дорогой, причудливыми вывесками на аккуратных зданиях, серебристыми куполами церкви и высокой башней управы, видной едва ли не с любой городской улицы.

– Вереш – это ворота предгорья, – негромко объяснял Леон нам с Алиной. – От него идет дорога к перевалу, здесь проходят купеческие караваны с востока. И с юга тоже. Иногда легче перебраться через горы, к тому же дорога наезженная, чем лезть непролазными топями и болотами. Да и Заповедный лес не каждого пропустит.

– Что-то у меня нехорошее предчувствие, – шепотом поделилась я с подругой.

Сколько он себя помнил, разговоры о колдунах велись всегда. Только раньше это были редкие случаи – мол, явился где-то чужак, наворотил делов таких, что и за год не расхлебаешь, да и скрылся. Или к крестьянам на вилы попал. Все же народ не робкого десятка был, могли собраться всей деревней от мала до велика – и гурьбой на супостата. Позже, когда кто-то из пришлых так две деревни сжег, люди опасливей стали и осторожней. Но все равно колдуны встречались редко, и воспринимались эти рассказы как страшные и удивительные сказки.

Иное дело с лешими, водяными, русалками всякими да кикиморами – этот народец жил бок о бок с человеком испокон века. Когда мирно, а когда вредительством промышлял. Последнее чаще. Водяной мог сети порвать – рыбы для людей ему жалко было, леший на поля грызунов напускал, чтобы крестьяне землю у леса не отнимали. Кикиморы детишек крали, и не всегда удавалось отыскать ребеночка да родителям вернуть. То ли люди разучились мирно ладить с жителями вод и лесов, то ли тем самим людское соседство уж вовсе не по нраву было.

Священники приходские о нуждах и невзгодах паствы своей знали и помочь пытались: колокольным звоном да крестным знамением нечисть распугивали. И как будто честного христианина с нательным крестиком под рубашкой ни леший, ни водяной, ни кикимора болотная не трогали. Стороной обходили. Не всегда, правда, но в силу церкви люди поверили. И народ лесной поверил, видимо, потому что знали священники, как бороться с нечистью: где болото осушить, где горку сровнять, где речку запрудить. И все бы шло гладко, если б не стали все чаще и чаще на княжеских землях появляться чужаки. Люди из иномирья. Попросту – колдуны.

Теперь они встречались не один-два за целый год, а по нескольку. И попадались среди них такие, что могли прикосновением рук любую хворь вылечить. Если о таком чужаке узнавали – вручали ему охранную грамоту, подписанную воеводой этих земель, а реже – и самим князем. Умелые врачеватели завсегда ценились, и хотя их частенько подозревали и в чародействе, и в деяниях богопротивных, и в дружбе с силой нечистой – лекарей не трогали. Потому как к кому ты пойдешь, если вдруг ребенок заболеет или родитель старый? Сперва, как повелось, шли в церковь, просили молиться об исцелении, свечку ставили. А после – к местной знахарке. Или к колдуну с охранной грамотой лекаря. Были, конечно, и ученые доктора во многих городах, но частенько просили они за свой труд много, да и боялись их люди, может, побольше, чем тех колдунов.

Горные вершины на востоке быстро скрывались за лесом, и скоро над тропинкой виднелось только небо – голубое, ясное, – и ветви, одетые пышной листвой.

Леон сошел с дорожки, устало опустился на землю.

– Привал!

Хождение короткими тропами экономило время, но отнимало много сил. И, наверное, не стоило за полдня проходить расстояние, которое верхом мы в прошлый раз преодолели за трое суток.

У Леона под носом была кровь. Перехватив наши с Алиной обеспокоенные взгляды, он вытер ее рукой.

Рассчитаться с Осинкой решили сразу, как только отошли подальше от аномалии.

– Как звать будем? – спросила я и, не дожидаясь ответа, закричала: – Осинка! Осинка, выйди к нам, пожалуйста!

Горыныч нахмурился, потер метку на руке, огляделся.

– Осину, что ли, найти да по стволу постучать? – задумчиво произнес он.

– Попробуй, змеиный брат… – тоненький голосок послышался совсем близко и так неожиданно, что мы встревоженно обернулись.

Ночь редела, темнота сменилась серой полутенью.

Мы остановились только раз. Торопливо переоделись и, свернув грязную одежду, запаковав ее в сумки, быстро пошли дальше, не сбавляя шаг, чтобы не замерзнуть. Погони не опасались, но русалка сказала – уходить, и мы шли, шли… Воевода тяжело дышал на ходу, видно, тело еще не окрепло после колдовского сна. Алинка то и дело спотыкалась, повисая на руке Леона. Горыныч держался позади и не подавал виду, что устал, хотя ловушка наверняка забрала немало сил, да ведь и после мужчинам не отдыхать пришлось, а драться.

Ноги заплетались. Я чувствовала, что если упаду, перецепившись через какой-то сучок, подняться уже не смогу. И… не захочу. Прилечь бы, отдохнуть, закрыть глаза хоть на несколько минут, не заметив, как минуты превратятся в часы! Но Алина еще держится, молча идет впереди. И мне тоже не к лицу сдаваться… первой.

Перед рассветом дорогу преградила речка – широкая, быстрая. Дальний берег едва проступал смутными очертаниями во влажном тумане. Искать переправы не стали – решили попросить о помощи хозяина реки.

Водяной так и не показался, но просьбу услышал: неведомо откуда взявшаяся лодочка вынырнула из марева и причалила к берегу. На ней и переправились по очереди. Место показалось уютным, очень подходящим для долгожданного отдыха, и мы с Алиной, едва расстелив свои коврики, попадали на землю.

Мы собирались молча, напряженно. Горыныч сидел на лавке под яблонями. Его никто не трогал, но мы с Алиной попеременно подходили к окошку, вжимались в стекло, пытаясь разглядеть – как он там. Не случилось ли чего. Староста с воеводой обговаривали что-то военное. Леон набирал воду во фляги…

Я завернула в ткань головку свежего сыра и замерла.

– А где Максим?

На мой голос, неожиданно громкий после долгой тишины, обернулись все.

– В корчме, – ответила хозяйка. – Он туда еще вечером пошел. Напился и спит, наверное.