В этой части парка отродясь не было никакой железной дороги. А тут поблескивают в свете луны рельсы, и, меж них поверх шпал вдоль пути дощатая дорожка. Напрасно он пошел на день рождения к Светке. И уж совсем зря столько выпил. Опять же луна какая-то неправильная. Не те пятна и цвет впрозелень. Забрел, пьянь трамвайная! Опять же фонарик сломался. Вроде, не ронял.

Гошка чувствовал себя отвратительно. Все тело ломит, в глотке пустыня Сахара, в ушах звон, перед глазами мельтешит. Повернулся спиной к ночному светилу и побрел. Если он не ошибается, станция в этой стороне, и до утра уже недалеко. А там — доберется домой на автобусе.

Точно, пять минут ходьбы, и впереди показались строения. Тусклый фонарь около путей, кирпичная коробка с остеклением во весь первый этаж, дорожки, выложенные каменной плиткой. Аккуратненько все так, вроде, как и не в России. За стеклами пустой зал столовой, официантка хлопочет, только электричества нет. Несколько огоньков, закрепленных на стенах, дают ровное неяркое освещение. Ужасно хочется пить. И дверь незаперта.

Карантинный блок оказался комнатой площадью метров двенадцати с койкой, столом, табуреткой и стеллажом с книгами. Одна дверь из него вела в приемную, где располагался стол околоточного, вторая — в совмещенный санузел, оборудованный ванной и титаном. Дровишки здесь же. Запоры на дверях отсутствуют.

Разжигая огонь в топке, Гошка поинтересовался:

— Не боитесь, что сбегу?

— Некуда тебе бежать. Да и для здоровья опасно. У тебя сейчас весь организм в шоке. Раньше, чем за неделю не оклемаешься. Пока твоя забота есть, пить и гадить. Так что, действуй. — Пинчук закрыл дверцу печурки и прислушался к гудению пламени. — Мойся негорячей водой, не распаривайся. А потом сразу за еду. Молоко то твой организм как? Усваивает?

— Вполне. Только не люблю.

Дядя Пинчук не напрасно его отговаривал от поступления на флот. Вступительный конкурс в учебку оказался непрост. Ну, там математику и физику — это легко. Все то же, что дома, только без электричества. А вот химию он подзабыл за четыре года после школы. Хорошо хоть, сидя в карантине, полистал местный учебник, ну так, чисто для сравнения. То, что помнил, от известной на Земле картины не отличалось. Щелочи, кислоты, соли… заодно и вспомнил кое-что. Справился, с грехом пополам.

Но на нормативах по физподготовке ему пришлось несладко. Неделя обжорства дала о себе знать. Выкладывался по-полной, хотя ничего особенного от него не требовалось. Стометровка, отжимания, подтягивание. Да уж.

А потом казарма, учеба, телеграф флажковый, семафорный, световой. Навигационные знаки, маяки, судовождение, устройство рулевых механизмов. Гребля и маломерные парусные суда. Для студента четвертого курса технического ВУЗа ничего сложного, но материала много. Расслабляться некогда. Хотя наставления по артиллерийскому и минному делу тоже успел прочитать. И про судовой двигатель, с огромным интересом. Это же классическая паровая машина тройного расширения. В общем, при выпуске легко мог сдать экзамены за все специальности учебки, но не стал. Нет причины. Так что через полгода получил погоны матроса и направление на номерной миноносец рулевым-сигнальщиком.

Кораблик ему не понравился. Узкий и длинный, с вертикальными бортами и штевнями, чем напоминал старинный угольный утюг. Надстройка — сплюснутая с боков вертикальная труба, создавала впечатление, что это — подводная лодка. Еще две дымовые трубы и две одноорудийные башни на носу и корме. Эти башни перегораживали палубу полностью, краями даже почти свешиваясь за борт, форма — шестигранник с наклоном стенок на конус. Так что на бак и на ют проникнуть было можно только из-под палубы. В центральной части возле труб и рубки узкий проход огорожен хлипкими с виду леерами, так что лучше спуститься в стальную утробу миноносца, если надо пройти с носа на корму или наоборот. Практически все продольные перемещения — по проходам в чреве кораблика. Крошечная посудинка, тонн триста без малого. Или с лихвой, он в паспорт не заглядывал.

В основном миноносцы их дивизиона возили пакеты с приказами и докладами. На побегушках служили. Гошка предполагал, что такое интенсивное плавание на максимальных скоростях приведет к быстрому расходованию ресурса котлов и паровых машин. И, как следствие к ремонту на берегу. Хоть отдохнул бы. Не тут-то было. Имперские механикусы знали толк в металлах. Легированные стали, добротные сплавы, сварка, высокая точность изготовления — и поломки механизмов становятся редкостью. Похоже и прочнисты здесь на высоте, и конструктора неслабые. Да и рабочие дело свое знают.

Собственно, он и на себе уже успел ощутить, что ему нравится хорошо делать свое дело. Когда нормально организовано, всего хватает и в любой момент ясно, что немедленно, а что — погодя, так оно, и делается с удовольствием. Без головной боли и сомнений.

Боевые тревоги случались, но обходилось без соприкосновения с противником. Обнаруженный сигнальщиками корабль оказывался своим. А в паре случаев просто удрали от неприятеля. Их задача — доставить депеши. А скорость сорок пять километров в час немногие корабли способны развить. Вернее — никакие, кроме миноносцев. Хотя их семьсот второй самым быстроходным не считался. Говорят, есть несколько крейсеров, способных развивать такой же ход, но, кажется, ненадолго.

Были и учения. Комендоры хорошо сработали. Длинноствольные стомиллиметровые пушки размолотили щиты и с трех, и с четырех километров. Даже с пяти было уверенное накрытие цели. Кораблик их, хоть и мал, но волна его валяет умеренно. Как-то там с остойчивостью удачно получилось, осадка приличная, надводный борт низкий, а центр тяжести размещен где надо. И гидравлические стабилизаторы орудийного ствола довольно эффективны. Гошка когда тренировался на подмену наводчика, почувствовал, что при волне до двух баллов даже он может один раз из трех выпалить удачно. А если поднабраться опыта, да навыки наработать, так можно вообще не промахиваться до расстояний, где рассеяние снарядов превысит размер мишени. Только бы дистанцию дали верную.

А вот пуски торпед откровенно разочаровали. Дизели ни у кого на планете пока не получились, для обычных двигателей внутреннего сгорания нет электричества, чтобы свечами топливо в цилиндре запалить. А запас сжатого воздуха, которым через поршневую машину приводят в действие винты, дает запас хода всего в пару километров. Это притом, что сама торпеда — газовый баллон с моторчиком. Хотя заряд неслабый, попасть в цель почти нереально. Только в идеальных условиях. Причем пуски необходимо делать на малом ходу, иначе есть шанс догнать и «растоптать». Скорость у этих самоходных мин так себе. Даже транспорты бывают шустрее.

До места назначения добежали только к вечеру. На средине пути в отсутствии береговых ориентиров Гошка поймал солнышко и уточнил место по обсервации. С цифирной премудростью он дружил, им в институте вычислительную математику давали очень доходчиво. Опят же свод расчетных таблиц составлен доходчиво, и счетная линейка чудо, как хороша. Со швартовкой тоже справился. Ну, может, немного и не по классике, но притерся к пирсу мягко.

Доклад командиру порта, сдача пакетов и рапорта. Проследить за тем, как подводят под днище ленты, связывающие пары затопленных понтонов. Оказывается, для зарядки торпед этот миноносец надо извлекать из воды. Длительная беседа с офицером разведки. Потом, уже за полночь, забежал в госпиталь. Боцман и штурман прооперированы. Прогнозы оптимистические, но пока для общения с ними время еще не настало. Значит, пора на корабль, спать.

Отдохнуть не удалось. Федотыч, исполняющий обязанности вахтенного офицера передал пакет на имя командира миноносца «702» матроса Игоря Куксина с приказом немедленно следовать в Цалт — главную базу флота. Толстый портфель запечатанных конвертов — обычный для них груз, уже на борту. Кроме того, до места назначения к ним прикомандированы пятеро курсантов Морского Корпуса — будущих офицеров, возвращающихся с практики. Двое уже на вахте. Боеприпасы, уголь и вода загружены. Давление пара в котлах — рабочее.

Отдали концы, пошли. Пока маневрировали между прибрежными островами, начало светать. Три часа до начала своей вахты передремал, приободрился. Заступил сытый и помывшийся. На руле — девушка. Ладненькая такая, на Ри похожа.

— Как Ваше имя, рулевой?

Стоя на куче строительного мусора и сжимая в руках черен лопаты, Мишка озадаченно озирался по сторонам. Вместо стен фургона вокруг дремучий лес. Это что, иллюзия? Голограмма? М-дя!

Повертелся во все стороны — картина не меняется. Сделал пару шагов и потрогал. То, что выглядит еловой веткой, осязается ею же. И обоняется.

Куснул. Вкусовые качества хвои безупречны. Шум ветра в вершинах деревьев звучит натурально. Кажется, все пять органов чувств пытаются убедить его в том, что он не на стройке в кузове фургончика, куда забрасывал сваленный в груду хлам, а среди первозданной природы.

Постоял несколько минут, ожидая, когда закончится этот глупый розыгрыш, а потом двинулся в сторону невысоко стоящего солнышка. С каждым шагом чувство реальности крепло. Сосны и берёзы, липы и осины. Знакомые травы средней полосы. Незнакомые, впрочем, тоже, он не самый великий натуралист.

Шел всё время на солнышко, чтобы не путаться. Местность рельефная, то спуски, то подъёмы. Редколесье и густые заросли, участки могучих деревьев или места, заваленные выворотнями, буреломом, гари, где сквозь траву пробивается молодой березняк.

Проснулся на рассвете. Как раз первые птахи подали голоса. Озяб немного, но чтобы замёрз — так этого не было. Глоток воды из реки вот и весь завтрак. В одну руку взял лопату, в другую — острогу, и по каменистому пляжу направился вниз по течению речушки. Он вчера предположил, что оказался в безлюдном крае. Даже додумался до того, что угодил он в Северную Америку. Но если добраться до судоходной реки, то, может быть, выяснится, что всё не так уж страшно. В крайнем случае, повстречает добрых индейцев, выучится охотиться и возьмёт в свой вигвам черноволосую скво.

А между тем ничего, что говорило бы о посещении этих мест человеком, ему на глаза не попадало. Тропы, ведущие к реке, явно использовались зверями, приходившими пить воду. Ни черепка, ни щепочки, ни следа ноги. В местах с влажным грунтом сколько угодно отпечатков копыт или лап. Никаких зарубок на деревьях, не говоря уж о чём-нибудь более явном.

По берегам встречаются и скальные обнажения, и каменистые осыпи. Пологие склоны невысоких холмов или компактные низменные равнины. Мишка поглядывает на предмет обнаружения пещеры или промоины, где можно было бы оборудовать укрытие, но ничего подходящего глаз не отмечает. Незрелые орехи, неспелые ягоды. К вечеру русло стало песчаным, а местами и глинистым. Течение замедлилось, а сама речка сделалась шире и глубже. Дно, во всяком случае, уже не просматривалось.

Заночевал на берегу широкого плёса, точно также устроившись под ёлкой. Меню не менялось.

Следующий день опять провёл в дороге. Речка вывела его, наконец, к обширному водоёму, вероятней всего к реке, поскольку, хотя направленного течения глаз не отмечал, но противоположный берег просматривался чуть менее чем в километре, а несколько островов имели явно вытянутую форму. Как будто нанесены водным потоком. Вправо и влево обзор ограничивался поворотами. Ни лодки, ни плота, ни пристани.

С местом жительства помог определиться обрывистый берег. Высота откоса здесь метров пять, угол — поболее шестидесяти градусов к горизонтали. Тонкий слой почвы, травёшка пучками, жиденькие кустики, а внизу метров пятнадцать пляжа, заливаемого при подъеме воды в реке. Мишке сразу понравилось, что в этом месте чувствуется ветер, а то среди деревьев только по шуму в вершинах, да по подвижности теней понимаешь, что воздушные массы не замерли в неподвижности, а, как им и положено, заняты перемещением в пространстве.

По всему выходило, что вода этот откос больше не подмывает — унесла всё, что мешало ей утекать в половодье. Выше — плавный уклон местности, повышающейся по мере удаления от реки, был выражен слабо, постепенно переходя во вполне убедительный склон холма, заросший лесом и какой-то бугристый. В низких местах — влажный, что указывало на наличие множества родников, не вполне еще оформившихся, не собравшихся в ручьи. Сыренькое здесь место получалось даже безо всякого подтопления водой. Однако, при наличии лопаты и знании благотворного влияния канав на гидрорежим локальных участков местности, уровень пессимизма легко понизить.

Слой дёрна здесь невелик, сам он не слишком плотен — глина тут не близко, а очень близко. Меньше, чем на штык. А лопата у Мишки не простая. Можно сказать — элитная. Он, когда они с отцом заглядывали на строительный рынок, всегда проходил мимо места, где эта прелесть красовалась, отпугивая покупателей своей нереальной ценой. Не штык, не совок, а на буржуйский манер — ни то ни сё. Лёгкая, блестящая, с чуть изогнутой невесомой рукояткой и зубцами на правой кромке лишенной боковых закраин лопасти.

На день рождения он получил её в подарок, а уж потом, когда в каникулы устроился подработать на стройку, быстренько притащил её туда. Всяческие упражнения с шанцевым инструментов работнику второго разряда поручают охотно и часто, а состояние табельного инструмента… замучился он рукоятки насаживать, так часто их ломают. Своё же сокровище никому не давал и хранил в одёжном шкафчике в раздевалке.

Так что неглубокую канаву, внешне больше похожую на борозду, оборудовать нетяжело. Больше внимания требовал выбор оптимальной траектории — рельеф здесь далеко не равнинный. В одном месте даже пришлось оборудовать нечто похожее на коллектор — лужу площадью около трёх квадратных метров, обвалованную глиной, чтобы вода не сочилась сквозь дёрн. И на двух из трёх втекающих неё ручейков также берега гидроизолировал на несколько метров вверх по склону.

Отгорело всё штатно. Не за сутки, но часов восемнадцать полыхало с гудением — тяга оказалась замечательная. Мишка ещё через лаз подпихивал длинные хворостины, но осторожничал, чтобы не толкнуть ими посуду. Пламя изредка вырывалось из дымохода, дыма практически не было, а столб раскалённого воздуха дрожал над трубой.

Пока это все остывало, вооружился лопатой и отправился осматривать окрестности. Дело в том, что печёная рыба уже плохо лезла в глотку. Лук в ближайших окрестностях он повыбрал, а пара видов растений, корешки которых оказались приемлемыми на вкус и достаточно мягкими для зубов, встречались нечасто и, по правде сказать, в пищу их можно было употреблять только от отчаяния.

А ведь мука и крупы — это семена растений. Когда-то — диких. Почему бы не поискать? Вдруг кукуруза отыщется. Каша из неё невкусная, но, читал где-то, что лепёшки очень даже ничего. Тарталетки, кажется, или что-то в этом роде. И пекут их в тандырах, если ему не изменяет память.

На этот раз старался выбирать для движения открытые места. То, что растёт между деревьями, он уже всё осмотрел, и ничего полезного для себя не обнаружил. Да вот беда, поляны в этом лесу встречаются нечасто, и размеры их не впечатляют. Сколько ни ходил, ничего нового не обнаружил. Зато обратил внимание на то, что тропы, скорее всего звериные, стали попадаться часто. И ведут все в одном направлении.

Двинулся туда, действительно, такое впечатление, что зверьё, особенно копытные, прибегает в эти места частенько — много тут примятой травы. А вот непримятой наоборот, мало. Чахлое какое-то место. Кустарник редкий, деревьев негусто, грунт перекопан, вернее, перепахан. Хотя, если сказать — истоптан — тоже правильное определение. Обширное пространство, посещаемое, тем не менее, частенько. Непонятное тут всё. Склон холма и его подошва. Посмотрел издалека, хоть и не особенно хороший обзор, но несколько оленей вроде как пасутся.

Зернышки из принесённых колосков и метёлок извлёк, просушил, очистил от шелухи. Потом размолол между булыжниками. Замесил тесто и испёк на кирпиче, установленном на углях. Крошечные лепёшки, диаметром с пол ладони общим числом пять на вкус оказались разными. Пять принципиально разных вариантов горечи. Мишка эти травки хорошо запомнил, чтобы больше не тратить на них времени.

Пришло время поразмышлять о делах своих бренных, о перспективах безрадостных и надежда несбыточных. Мир кругом надёжно безлюден, и бродить по нему в поисках сородичей можно долго. Это он, вероятно, проделает когда-нибудь, когда будет знать, что есть место, где ждёт его тёплый кров и, пусть скудное, но надёжное прокомление. Вот над этим и следует задуматься. О прокормлении.

Уж землянку-то выкопать он себе сможет и позднее. Начать охотиться и добывать мясо и шкуры — тоже не представляет он себе никаких проблем с этим. Кости для наконечников стрел он из последнего похода принёс. Не сказать, что они повсюду валяются, но наткнулся пару раз на недавно обглоданные скелеты. Палки для лука тоже под навесом сохнут. Не к спеху это. Растительная пища — вот с чем настоящая проблема. Насушит он ягод, малину и чернику — точно. А ещё иргу и жимолость. Орехов запасёт. Но, баловство всё это. Ему овощи требуются, и хлебное что-нибудь. То есть съедобные корешки и семена трав. И разыскивать их необходимо немедленно.

А еще необходимо поближе познакомиться с камнями. Металла у него нет, и никогда не будет. Он теперь — человек каменного века. Стало быть, обязан освоить технологии соответствующего периода. Тут хоть голову не над чем ломать. Первый шаг на пути прогресса — ручное рубило.