Я расскажу вам свою биографию. Но не в том смысле – родился, женился, умер. Постараюсь рассказать о тех событиях и переживаниях, которые, как мне видится, были для меня значимыми. А то про мою биографию тоже легенд более чем достаточно. Пора уже внести в этот вопрос ясность… Первый значительный факт, наверное, состоит в том, что до пяти лет я о себе ничего не помню. Вообще ничего. Знаю только, что родился в городе Новгороде, что роддом был в барже и что отец быстро забрал нас с мамой оттуда, потому что там бегали крысы, одному младенцу отгрызли ухо. Но это все рассказы… Никаких засечек в активной памяти не существует, просто чистый лист, пустое пространство.

Первое воспоминание относится к пятилетнему возрасту, и оно очень короткое: мы на извозчике едем от вокзала до первой квартиры, на которой мы жили в Вильнюсе. По полуразрушенной улице Шопена. Но я не знал, что это улица Шопена, потом узнал. Следующие воспоминания относятся к возрасту где-то в пять с половиной лет. Их тоже не очень много. Это вторая квартира, у которой была общая с кабинетом отца передняя. Входишь, налево – кабинет прокурора литовской железной дороги, а прямо – вход в нашу квартиру. Помню стол, под которым мы с братом (он был младше меня на два года) любили играть.

Еще картинка – мне уже шесть лет, весна. Мы греемся на солнышке, загораем на крыше этого дома. С мальчишками. Потом «роман» в последней группе детского сада… Длинный такой роман: в детском саду начался, в первом классе закончился. В общем, помню, что атмосфера у нас в этом возрасте по части противоположного пола была очень сексуальная, такая, я бы сказал, вольная. Что еще… Депо, где мы собирали медную проволоку и какие-то куски меди, сдавали их в утиль и на эти деньги покупали мороженое или ходили в кино. Кинотеатр в один этаж такой, барак. Там я смотрел «Маленького Мука» – фильм такой, который американцы подарили.

Будущая моя школа, к которой – как, это уже осень? Да! – подвозили на лошади с телегой ящики с лимонадом, в бутылках с фарфоровой пробкой, как сейчас у пива «Гролш». Мы их воровали, выпивали лимонад и разбивали бутылки для уничтожения следов. Потом последнее мгновение, несколько минут перед тем, как меня столкнули в лестничный пролет – мы стоим на площадке, а вниз идет лестница в подвал. Подвал очень глубокий, лестница в два пролета, над первым пролетом окно, заложенное мешком с опилками, и мы из самодельных луков туда стреляем. Кто-то меня толкает. Следующее, что помню: я лежу внизу в подвале, в каморке дворника. На мне разорвана рубаха, и меня поливают водой. Следующее: уже больница. Побеги через окно на картофельное поле, картошка в тумбочке.

Потом мы попрошайничали на улице. Если бы меня отец застукал, я не знаю, что бы было. Я спрятал руку за спину, ребята надели на меня рубашку, и я сел, положил перед собой кепку и так насобирал нам всем на кино и мороженое. Помню тайные свидания с девочкой, с которой у меня была «любовь» в детском саду. Это было уже в первом классе. Я приходил к ней, когда не было родителей, и мы играли в эротические игры. Помню, как залез в вентиляционную систему. Это был старый дом немецкой постройки, и вентиляционные шахты в нем были, как в американских боевиках. Я пробрался к какому-то окошку в классе, где шел урок, ученики меня видели, а учительница нет. Я корчил там рожицы, и весь класс начал ржать. В конце концов меня засекли, вызвали, привели к директору – очень суровый мужчина! – и он отправил меня домой за родителями. А мы уже переехали на другую квартиру, от школы довольно далеко. Я шел и думал, как я приду домой и что со мной сделает папа, потом долго стоял в подъезде и строил планы. И вдруг в подъезд вошел наш директор. Увидел меня и говорит: «Николаев, ты чего это тут стоишь?» Я начал что-то ему объяснять, как попаду к отцу, что я ему скажу и вообще… «Ладно, – вздохнул директор, – я тебя прощаю».