Небольшой шестиколесный вездеход остановился, упруго качнувшись на рессорах, рядом с бетонной вешкой. Столб высотой чуть больше метра был единственным ориентиром, за который мог зацепиться взгляд, среди завалов покрытых трещинами и выбоинами валунов, громоздящихся во все стороны, насколько хватало глаз.

Киванов спустился с открытой водительской площадки вездехода и подошел к столбу. Рядом с ним чернела узкая дыра – провал, уходящий отвесно вниз, под землю. Это и был вход в Лабиринт. Обнаружил его Качетрян, да и то лишь потому, что в дыру провалилось колесо вездехода, на котором он совершал дежурный объезд прилегающих к станции окрестностей. Он же догадался поставить рядом с входом бетонную вешку. Искать его заново было бы безнадежным делом: пейзаж на сотни километров вокруг был на редкость однообразным и унылым, выдержанным в ровных красно-коричневых тонах.

Молодцы из Совета безопасности, как всегда первыми обследовавшие новую планету, обозначенную буквенно-цифровым кодом РХ-183, два месяца обнюхивали здесь каждый камень и в конце концов присвоили планете индекс «пятнадцать», означавший, что человек мог чувствовать себя здесь в большей безопасности, чем на пляже Малибу. И после этого первая комплексная экспедиция, прибывшая с тем, чтобы провести формальное описание планеты, на вторую неделю своей не слишком активной деятельности находит Лабиринт!

Конечно, на все воля случая. Вездеход Качетряна мог пройти в нескольких сантиметрах от входа в Лабиринт, а самому Карену, основной специальностью которого была микробиология, собственно незачем было лезть в дыру, оказавшуюся у него на пути. Но какова бы ни была причина, сподвигнувшая Качетряна заняться спелеологией, – Лабиринт был обнаружен. Руководитель экспедиции Эмерсон Маклайн сообщил о находке на Землю, после чего герои СБ, присвоившие планете «пятнашку», получили от своего начальства все, что полагается в таких случаях. И поделом, – с таким артефактом, как Лабиринт, индекс планеты повышался, как минимум, до «девяти».

Через три дня отряд ошпаренных эсбэшников примчится на планету, чтобы оккупировать Лабиринт. Но до тех пор Лабиринт оставался безраздельной вотчиной археолога экспедиции, которому прежде нечего было делать на безжизненной планете.

Станция представляла собой вариант простейшей компоновки стандартных строительных модулей для инопланетных экспедиций: три полусферы, соединенные в треугольник крытыми переходами. В первом корпусе располагались жилые комнаты и бытовые помещения, во втором – лаборатории, рабочие кабинеты, блок дальней связи и главный пульт управления станцией, в третьем – транспортный ангар, энергоблок, складские и подсобные помещения.

В столовой, куда первым делом наведался Борис, не было никого, кроме дежурного по кухне Качетряна. Карен сидел в дальнем углу за столиком, наряженный в белый халат и высокий накрахмаленный поварской колпак, который очень любил и, в отличие от других, в свое дежурство непременно надевал. Уныло подперев голову рукой, он без всякого интереса листал какой-то толстый журнал. Заметив вошедшего в столовую Киванова, он, не отрывая взгляда от страниц, монотонно забубнил:

– Ром, виски, бренди, водка, пепси, лимонад, квас?..

– Обед и ужин на одного, – сделал свой выбор Киванов.

Качетрян поднял голову для того, чтобы смерить Бориса оценивающим взглядом.

Профессору Маклайну было пятьдесят пять лет. Это был человек ростом ниже среднего, с маленьким, узким, заостренным книзу лицом, на котором прятались небольшие тусклые глазки и, нависая над вялыми губами, вытягивался вперед и вниз длинный, острый нос. Где-то на середине носа сидела перекладина старомодных очков в тонкой металлической оправе, которые постоянно норовили сползти к самому кончику. Завершала картину розоватая блестящая лысина, отороченная венчиком рыжеватого цвета волос.

Маклайн представлял собой классический тип ученого: большой и заслуженный авторитет в своей области знаний и при этом совершенно ни на что не способный организатор. Он согласился возглавить экспедицию, только понадеявшись, что на планете с индексом «пятнадцать» в плане общего руководства от него будет требоваться гораздо меньше работы, чем в родной лаборатории, и он наконец-то сможет закончить свой фундаментальный труд. Название этой новой теоретической работы профессора Маклайна, относящейся к одной из областей космогонии, было настолько длинным и труднопроизносимым, что проговорить его от начала до конца без запинки мог только сам Маклайн. Друзья же и коллеги, обсуждая с Маклайном его рукопись, предпочитали называть ее просто «Основы…».

Сразу же по прибытии экспедиции на планету, Маклайн с головой ушел в дебри «Основ…», предоставив все бразды правления своему заместителю Иво Кийску.

Иво Кийск впервые принимал участие в работе экспедиции, занятой описанием планеты. Прежде он входил в состав одного из отрядов галактической разведки. Два года назад, во время первой высадки на Калгоду, Кийск угодил в ловушку синего слизня. Ему удалось невозможное – отбиться от гигантского моллюска и выбраться из его зловонной ямы. Когда Кийска нашли, он был без сознания. Все его тело было облеплено едкими выделениями слизня. Врачам удалось сохранить только его лицо. Остальные поверхности тела закрыли синтетической кожей. Состояние здоровья Кийска после выхода из больницы не внушало врачам никаких опасений, но все же, проявляя разумную осторожность, медицинская комиссия не дала ему разрешения на продолжение службы в галактической разведке. Не привыкший к спокойной и размеренной жизни на Земле, Кийск готов был лететь куда угодно, в любой должности. Три месяца он обивал пороги всевозможных ведомств, учреждений и фирм, занимающихся работами вне Земли, и в конце концов для него нашлось место помощника руководителя комплексной экспедиции на планету с индексом «пятнадцать». «Пятнашка» – это, конечно же, не бог весть что, но в положении Кийска выбирать не приходилось.

К радости Маклайна, Кийск блестяще справлялся со своими и его, Маклайна, обязанностями, обращаясь к руководителю за разрешением или советом в крайне редких случаях. «Основы…» феноменальными темпами увеличивались в объеме.

В командном отсеке Кийск усадил Маклайна во вращающееся кресло и занял место справа от него, чтобы иметь доступ к контрольной клавиатуре настройки.

– Вы готовы, профессор? – спросил он, набрав код вызова.

– Дайте мне несколько минут. – Маклайн достал из кармана блокнот и авторучку. – Я должен набросать план того, что буду говорить. Чтобы ничего не упустить.

Кийск не стал спорить – несколько минут ничего не решали. Повернувшись в сторону, он включил программу контрольной настройки линии дальней связи.

Внезапно сзади кто-то схватил его за плечи и с огромной силой отшвырнул в сторону. Кийск ударился виском о какой-то выступающий угол и на мгновение потерял сознание.

Складской корпус представлял собой один большой ангар, разделенный на симметричные квадратные секции металлопластиковыми переборками. Около внешних ворот на огороженной турникетом площадке стояли вездеходы. Окон в корпусе не было; помещение заливал яркий, чуть голубоватый свет расположенных под потолком осветительных панелей.

Палмер прошел между рядами боксов, обогнул площадку с вездеходами и вышел в тамбур внешних ворот. Он вдавил клавишу на щитке возле двери, и глухо загудевший привод раздвинул створки ворот в стороны.

За воротами расстилалась мертвая каменная пустыня, окрашенная в кроваво-красный цвет лучами заходящего светила. Палмер в течение нескольких минут до рези в глазах всматривался в однообразное нагромождение валунов, но не заметил среди них никаких признаков жизни, ни малейшего движения. И тем не менее он ощущал смутное, свербящее беспокойство: безмолвие и неподвижность были похожи на предвестников приближающейся грозы. Как далеко протягиваются коридоры Лабиринта? Может быть, он сейчас здесь, под ногами, подобно гигантскому червю, стянул кольца своих ходов вокруг станции и, наблюдая, ждет? Палмер зябко передернул плечами и вдруг, словно испугавшись чего-то, быстро, гораздо сильнее, чем требовалось, хлопнул ладонью по клавише дверного привода.

Дождавшись, когда створки ворот встали на место, Палмер до отказа закрутил штурвал ручной блокировки двери. Выйдя из тамбура, он включил щиток шлюзовой системы, и вторая дверь, лязгнув, закрыла тамбур. Заблокировав и ее ручным штурвалом, Палмер переключил управление шлюзом на главный пульт.

Пройдя между вездеходами, он перепрыгнул через турникет и вошел в проход между боксами.

Первую половину дня Кийск провел с психотехником. Он полулежал в глубоком гидрокресле с прилепленными к вискам датчиками и смотрел, как по потолку медленно плывут размытые цветные тени от тусклого вращающегося светильника, что стоял в углу на столике. Психотехник, расположившийся за спиной Кийска, тихим, ровным и абсолютно невыразительным голосом задавал вопросы. Сколько бы времени ни понадобилось Кийску на размышление, он всегда молча, терпеливо ждал ответа. Вопросы следовали вперемежку, без какой-либо явной системы, то и дело повторяясь, будучи несколько иначе сформулированы. Чтобы ответить на них, Кийску приходилось переноситься мысленно то в далекое детство, то в годы учебы, то во времена службы в отряде галактической разведки. Порой психотехник спрашивал о таких вещах или событиях, которые сам Кийск давно успел забыть и, как ни пытался, не мог вспомнить. Кийск недоумевал: для чего нужно выуживать из него все эти сведения, если здесь о нем знают больше, чем он сам? Но психотехник на его вопросы никогда не отвечал, как будто и не слышал их. За все достаточно продолжительное время их встреч Кийску не удалось даже узнать его имени. Глебов же, с которым Кийску приходилось общаться чаще всего, сказал, что работа психотехника не входит в сферу его компетенции. Психотехник нравился Кийску больше, потому что, по крайней мере, не врал.

Настойчиво и дотошно копаясь в деталях жизни Кийска, психотехник никогда не затрагивал того, что произошло на планете РХ-183. Даже когда Кийск своими ответами пытался спровоцировать его. Тема эта, похоже, была для него закрытой.

За три с половиной месяца, проведенные за плотно закрытыми дверями в стенах Совета безопасности, Кийск так и не смог уяснить структуру и методы работы этой организации. Вопросы ему задавали без конца, и не только психотехник, но никто не хотел что-либо объяснить ему.

Роль ненавязчивого собеседника должен был играть Глебов, который осуществлял постоянный контроль за Кийском. Для себя Кийск окрестил его «главным надзирателем». Слушал Глебов внимательно, с мягкой, благосклонной полуулыбкой, но вытянуть из него что-нибудь достоверное было практически невозможно. Он умел говорить убедительно, пространно, но после разговора с ним Кийск понимал, что не узнал ничего нового.

С Кивановым их в первый же день развели в разные комнаты, и с тех пор они больше не виделись. Кийску сказали, что с Борисом все в порядке, но им занимается другой отдел.

Беседа продолжалась более трех часов все в том же ключе. Кийск вернулся в свои охраняемые апартаменты уставшим и вымотанным. Скинув пиджак и расстегнув воротник рубашки, он упал в кресло и включил телевизор. Он не слышал, о чем спорят скользящие по экрану тени, ему просто был нужен шумовой фон, который помог бы избавиться от собственных мыслей, сверлящих мозг, как черви переспелое яблоко.

После каждой новой встречи с какими-то важными людьми, прячущимися за псевдонимами, Кийск все более утверждался во мнении, что, как только эсбэшникам удастся найти какое-нибудь, похожее на рациональное, объяснение тому факту, что среди руин станции на РХ-183 был найден труп его двойника, они тут же удовлетворенно хлопнут в ладоши и со спокойной совестью упекут своего подопечного в дурдом. Казалось, эсбэшников нисколько не волнует потенциальная опасность, таящаяся в Лабиринте. Вместо того чтобы заниматься делом, они упорно продолжают искать нестыковки и противоречия в словах Кийска.

От мрачных раздумий отвлек стук в дверь.

Глебов имел привычку, постучав, тут же открывать дверь. Но на этот раз она осталась закрытой. Кийск с интересом ждал продолжения.

Дверь чуть приоткрылась, и в комнату заглянул Штраггратерн.

Корабль назывался «Странник». Это был рейдер старого образца со снятым бортовым вооружением.

В космопорт Кийска привез полковник Масякин. Проехав через служебные ворота, машина вырулила на летное поле и остановилась возле опоры корабля ровно за четыре минуты до старта.

Приоткрыв дверцу, полковник сделал знак рукой высокому блондину в летной полевой форме с нашивками лейтенанта, стоявшему у трапа, и указал на Кийска. Лейтенант кивнул в ответ.

– Удачи, Иво, – тихо произнес полковник и протянул руку.

– Спасибо, – пожал руку полковнику Кийск. – Удача мне понадобится.

Если с инспектором у Кийска отношения сразу же не сложились, то для подчиненных лейтенанта Браса он за время полета стал почти своим. Некоторая доля осторожности в общении с ним сохранялась у десантников только по той причине, что никто на корабле не знал, зачем с ними летит эсбэшник. Предположения высказывались разные, но ни одно из них так и не закрепилось в качестве общепризнанной версии.

Кийск же то и дело ловил себя на том, что, общаясь с десантниками, он почти непроизвольно пытался угадать, кто же из них отправился в полет по приказу Штраггратерна. Ребята были далеко не новички, но во взводе, сформированном всего за неделю до старта, только двое знали друг друга прежде.

Кийск почти сразу же отвел кандидатуру лейтенанта Браса, – командиру взвода и без того забот хватало. К тому же секретному агенту проще было затеряться среди рядового состава. Из оставшихся девяти кандидатов на роль агента можно было выбирать любого.

За дни полета Кийск в неутомимой жажде деятельности, компенсируя месяцы вынужденного безделья, облазил все помещения на корабле. Рейдер «Гремящий», на котором летал Кийск, принадлежал к той же серии, что и «Странник», и его устройство Иво знал как свои пять пальцев, – в Отряде галактической разведки каждый должен был уметь делать все.

Вскоре десантники перестали напрягаться и обрывать разговор при появлении Кийска. Его приняли. Кийск проводил время на командном посту, сверяя вместе с вахтенными курс корабля. Сикихаро Сато, считавшийся на корабле непревзойденным штурманом, приходил в восторг от умения Кийска читать карты с полувзгляда, словно все они были отпечатаны у него в голове и требовалось только вспомнить нужную страницу. Луи Лавалю Кийск помогал перебирать двигатели вездеходов. Вместе с Андреем Шагаловым и Чейном Мастерсом часами просиживал в арсенале, разбирая оружие и выверяя прицелы трассеров.

Войдя в помещение, Кащинский огляделся по сторонам и презрительно скривил губы. Стены большого, длинного зала были задрапированы полотнами красного шелка, спадающего широкими складками. Неяркая подсветка, направленная снизу, делала складки объемными, а тени под ними – глубокими, похожими на черные провалы. Вдоль стен, в тех местах, где по алой драпировке были выведены черным некие таинственные знаки, стояли шестеро высоких людей, одетых в серые, бесформенные балахоны с надвинутыми на лица капюшонами. Неподвижные, с руками, сложенными на груди, они походили на каменных истуканов.

В дальнем от входа конце зала на возвышении, гордо вскинув острый подбородок вверх, стоял человек небольшого роста с расчесанными на прямой пробор длинными, спадающими на плечи жидкими серыми волосами. Тщедушное тело его обтягивало красное трико с вытканными золотом причудливыми символами, непонятными для непосвященного.

Сделав два шага вперед, Кащинский почувствовал, как настороженно и внимательно следят за ним глаза из-под капюшонов замерших у стен здоровяков.

Человек на возвышении сделал предупреждающий знак рукой.

Тонкие губы Кащинского снова скривились в усмешке. Тем не менее он остановился и, с фальшивой почтительностью разведя руки в стороны, изобразил ногами нечто вроде вывернутого наизнанку реверанса.