В тот весенний день на территории старого лиса появился соперник. Это был молодой лис, у которого зимой погибла самка: она попала в капкан. Чужак нагло рыскал в его владениях, скрадывал зайцев и белок, оставлял на деревьях свои метки с пахучим едким запахом. Ветер доносил свежий, крепкий запах молодого лиса, и лисица не выдержала, негромко тявкнула, завизжала. Она звала незнакомца. Про старого лиса она словно забыла.

Старый лис услышал призывный голос подруги, разъярился. Ответный лай чужака взбесил его ещё больше, придал силы. Он помнил, как дрался за самку с тремя соперниками. Его лапы были искусаны. Он прихрамывал, когда шёл к невесте, на снегу кровенили следы. А лисица стояла в стороне, её рыжая шерсть серебрилась под лунным светом.

Ночью старый лис выполз из норы. У него была тонкая морда, большие заострённые уши, жёлтые глаза. Он не успел полностью сменить свою шубу. На груди ещё болталась клокастая зимняя шерсть.

С трудом он выследил соперника, пытался лаем прогнать наглеца. Раньше ему это удавалось. Тогда его голос был резким и громким, а сейчас стал хриплым, тихим и неуверенным. Молодой лис молча больно впился ему в спину зубами, трепал и терзал. Затем перехватил за горло, стиснул. Старый лис захрипел, в горле забулькала кровь. Он уже не сопротивлялся, надеясь на милость победителя. Старался притвориться мёртвым: обмяк, вытянул передние лапы, закатил глаза.

Молодой лис не стал его убивать, отпустил. Старый лис неподвижно лежал на земле, боясь пошевелиться. Казалось, он не дышал, словно лишённый жизни. Через некоторое время он поднялся, залез под куст. Там он зализывал раны, тёрся ими о землю, чтоб быстрее затянулись.

Звери в округе узнали, что старый лис ослаб. Его стали навещать. Однажды ночью его проведал барсук: ему понадобилась нора. Свою копать было лень. Он надеялся, что старый лис сдох. А если ещё дышит, надо его быстро прикопать и забыть. Зачем доброй норе пропадать? Он был уверен в победе.

У барсука были острые зубы, когтистые лапы и жёсткая, грубая шерсть. Он просунул голову в нору, повёл носом. Его короткие толстые ноги нервно утаптывали землю у чужой норы. Он словно готовил место для отдыха: барсуки любят полежать у норы, погреться на солнышке. А может, по утрам собирался просушивать здесь подстилку из мха. Барсуки — большие неженки и чистюли.

Старый лис спал на земле. Он даже не засёк, как в его дом забрался барсук. Ему показалось, что возвратился сын. Он обрадовался, дружелюбно гавкнул ему, чтоб тот устраивался поудобнее. Ещё верил, что тот притащил мышь или, на худой конец, лягушку. Правда, на ней мало мяса, одни хрящи, но он не отказался бы и от неё.

Вместо сына он увидел оскаленные барсучьи зубы. Старый лис был у себя дома. Это придало ему силы. Он вскочил, зарычал, обнажил клыки, силился напугать врага: на драку не хватало сил. Соперники противостояли друг другу минуты две. Рычали, повизгивали, не решаясь напасть.

Осторожный барсук понял, что ошибся. Старый лис жив, и надо уносить ноги. Он стал пятиться к выходу, прикапывая за собой нору. Земля, словно обваливалась за ним.

Старый лис вспомнил, как однажды днём забрёл в деревню. Стояла осень, шёл дождь, стучал по железным крышам домов. Пахло прелой листвой, куриным помётом. Во дворе крайнего дома нарисовались красно-белые куры. Они не обращали внимания на дождь, по-хозяйски копали землю у забора, выискивали червей, жучков и всё, что шевелится. Во дворе была на цепи собака. Она не видела лиса: разлеглась за сараем в будке.

Куры не спеша ходили по двору, квохтали, завистливо поглядывая по сторонам: не отыскала ли подружка жирного червячка.

Лис глядел на них сквозь щели забора. Куры были откормленные пшеницей, жирные. Аппетитно пахли мокрыми перьями. Хватило бы одной, чтоб наесться всласть, да ещё и осталось бы про запас. Для того их и завели, чтоб питать лиса. Видимо, так он считал.

Под вечер старый лис направился к деревне за добычей. В некоторых домах топили печки: припахивало дымком. Когда он притащился к крайнему дому, хозяйская собака услышала хруст прошлогодней травы, подняла лай. Тут же выбежал из дома хозяин, спустил собаку. Та погнала старого лиса с заливистым тонким лаем. Старый лис едва уносил ноги. Дворняга наседала на него, дышала ему в спину, сопела, фыркала. Лис почти выбился из сил. Ноги отяжелели, стали непослушными. Хвост не развевался во время бега, а тащился по земле. Расстояние между ними сокращалось. Лис стремился к лесу, где ведал обо всех оврагах, тропках, ручейках. Лишь бы хватило сил. Уйти не удалось. Собака сшибла лиса. Тот взвизгнул, покатился по траве. Дворняга ринулась взять лиса за горло, но тому удалось увернуться, вскочить на ноги. Удрать он не мог: еле держался на ногах, его покачивало. Но он не собирался сдаваться: щерил зубы. Собака кружила вокруг него с громким лаем. Рядом тёк ручей, заросший ивняком. Старый лис предполагал забраться в ручей, схорониться в воде под кустами. Там он думал отсидеться, пока собаке не надоест брехать. Он медленно отходил, следя за кружащей вокруг него собакой. Повёртывал в её сторону оскаленную морду. Наконец он плюхнулся в воду, укрылся под кустом. Собака продолжала гоняться вокруг ручья. Тем временем старый лис пустился вверх по мелкому ручью. Кусты скрывали его ход. То и дело он наклонялся, хлебал холодную воду. Силы были на исходе.

Кое-как доплёлся он по ручью до леса, запетлял среди деревьев. Собака потеряла след. Лис словно провалился. Она уже не заливалась радостным лаем, а от расстройства жалобно поскуливала.

Лис ушёл от погони, взобрался на высокий бугор. Вдалеке виднелся город: старые крепостные стены, золотые купола церквей. Крыши двух высоток упирались в небо, окна переливались под солнцем.

Дымила труба хлебозавода. Ветром до старого лиса доносился запах хлеба. Это был сытный, вкусный запах. Он показался ему очень аппетитным. Он пошёл на этот дух, питая надежду насладиться такой редкой добычей. Правда, когда он сошёл с бугра и побежал лесом, этот запах растворился среди запахов прелых листьев и земли.

В середине октября деревня опустела — все дачники уехали в город, и среди домов одиноко бродила кошка. Звали её Ия. Она была в серо-белую полосочку, с острой мордочкой и огромными зелёными глазами. Родилась Ия в городе, спала на мягких подушках, ела из фарфоровой чашки. И вот избалованная аристократка осталась одна в безлюдной деревне.

Случилось это так. Пришла осень. Похолодало. Застучал по крыше назойливый дождь, потемнело в окнах. Хозяйка кошки, бывшая балерина, собралась домой в город. С утра она сказала кошке: «Сиди дома, не шатайся, сегодня уезжаем». Кошка пропустила это мимо ушей и ушла гулять. Целый день хозяйка искала пропавшую, но Ия исчезла. К вечеру подъехала машина, и балерина уехала.

В тот злополучный день кошка убежала к реке. Вода в ней была прозрачной. Среди камней неподвижно стояли жирные плотвицы с оранжево-красными глазами и резвились мальки. Ия осторожно подкралась к воде и начала следить за непонятной жизнью речных жителей. Вдруг плотвицы бросились врассыпную, а мальки ринулись к берегу. Оказалось, из речной травы выскочил остроносый и зубастый щурёнок. Хищник кинулся за плотвичкой, но промазал и нетерпеливо оглянулся вокруг — кого бы прихватить за спину острыми зубами? Мальки скучковались у самого берега и напоминали россыпь серебряных полтинников. Смышлёный щурёнок, едва пошевеливая жёлтыми плавничками, незаметно приближался к берегу. Чтобы спастись, бедным малькам пришлось юркнуть через узкую протоку в лужу у реки. Зубастик не решился пуститься следом. Он развернулся и с достоинством уплыл в свою травяную засаду.

Кошка приметила, что маленькие рыбки не спешат покидать убежище — они затеяли радостный хоровод, весело гоняясь друг за другом. Кошку мальки совсем не боялись, принимая её за небольшой серый холмик.

Ие не терпелось прыгнуть в лужу с маленькими рыбками. Она сгорбилась, напружинилась, но в последнее мгновение передумала и плюхнулась в протоку, соединяющую лужу с рекой, отрезав малькам путь к отступлению. Рыбки заметались и в панике выпрыгивали на берег.

Ия отбрасывала шуструю мелочь подальше от воды и собирала в кучу. Затем она быстро поела и стала терпеливо ждать, когда щурёнок загонит в лужу новую стайку глупых мальков.

К вечеру Ия вспомнила о доме и поспешила в деревню. Кошка была уверена, что хозяйка ждёт её у дома, и поразилась замку на дверях. Она поскреблась в дверь — никто не отозвался. Ия обошла вокруг дома, обследовала сад и огород. На земле валялись жёлтые яблоки, а на грядках бурела увядшая картофельная ботва. И здесь никого не было. Нудно сеял дождь, нагоняя тоску. Кошке не хотелось верить, что её бросили. Ия решила подождать до утра, надеясь завтра увидеть свою кормилицу.

Ночью выпал снег. В белоснежной деревне стало тихо и одиноко, только чёрные галки сидели на проводах и кричали во всё горло. На рассвете Ия открыла глаза и немного удивилась новой обстановке своего жилища. Она зевнула, потянулась и заглянула в окошко: нет ли у калитки следов хозяйки?

Кошка долго изучала нетронутый снег. Видимо, хозяйка не вернётся. Никогда. Ия тихо, жалобно заныла. Ничего не поделаешь — придётся смириться. Главное — не отчаиваться и заняться делом. Кошка поточила когти о нетёсаный пол, вылизала шершавым язычком шёрстку и умыла лапкой свою симпатичную мордочку. Не могла же она появиться на улице неряхой! Ия выбралась с чердака на улицу и тут же зажмурилась от слепящей белизны снега. В её глазах замелькали хищные зеленоватые искорки. Она встала среди деревни и, растерявшись, не знала, куда податься: бежать за хозяйкой в город и там искать своё жилище среди тысяч бетонных коробок или же остаться зимовать в пустом доме.

Чутьё подсказывало кошке, что её дом где-то за чернеющим вдали лесом. Стоит только перейти поле, обогнуть лесную опушку, и она увидит громадный белый дом с балконами и сверкающими витринами. Она поднимется на третий этаж, подойдёт к знакомой двери и сразу уловит запах жареной трески.

Ия приободрилась и двинулась в путь. Она пробежала через холодное поле и обогнула лес. Только, увы, небоскрёбов и сияющих витрин она не увидела. Её окружала снежная пустыня. Ни дерева, ни кустика — только стога соломы. Ия забеспокоилась — не ошиблась ли она направлением? Может быть, её дом в другой стороне, за рекой? Выглянуло солнце, и первый снег быстро сошёл. Поле стало буро-зелёным, лес пожелтел листьями берёз и клёнов, закраснел спелыми ягодами рябины.

Кошка удивлённо смотрела на алые ягоды, и ей казалось, что сотня рыбок одновременно махнула плавничками. Ия вспомнила речку, где гуляли вкусные рыбы. Вот если бы поймать одну! Вполне хватило бы утолить голод. А если повезёт, со второй можно и поиграть. Как весело прыгает серебристая рыба по траве. Ия схватит её и подбросит лапой. А когда рыба подкатится к самой воде, кошка прыгнет за беглянкой и унесёт её в зубах подальше от берега. Ия так размечталась, что не заметила, как стемнело. Пришлось вернуться в заброшенный дом.

Маленькая пчёлка Ти родилась в тяжёлые времена. В улье никто не работал. Её старшие сёстры не лепили новые гнёзда, не летали за нектаром. Пчёлы-вентиляторщицы перестали махать крылышками, в улье стало не продохнуть. И даже пчёлы-сторожа ушли со своего поста. В улей тут же проникли воры: осы, муравьи, шершни. Пчёлы из соседских ульев тоже позарились на чужое добро. Улей грабили, но никто не сопротивлялся. В улье сначала было темно, потом засветились два входа. Ти, как всякая пчела, имела пять глаз: два по бокам и три на макушке. Она знала, что взошло солнце и накрыло лучами крышу улья. Сразу посветлело. Голодная Ти побрела искать еду.

Она подбежала к своим старшим сёстрам, сосущим мёд. Они сбились в большой шар, и он крутился на сотах, как клубок на спицах. Тут же копошились трутни. Среди рабочих пчёл трутни казались великанами, но были беззащитны: природа не наградила их жалами. Они совсем не работали, но ели за троих. Трутни давали жизнь всему пчелиному царству, но рабочие пчёлы об этом не догадывались. Эту тайну знали только матушки-царицы из других ульев. Дома их терпели. Ти хотела забраться на гудящий и шелестящий пчелиный клубок, чтоб глотнуть каплю нектара, но испугалась. Она поползла к выходу. Там золотисто переливался солнечный свет. Он напоминал светлый мёд. Ти выбралась на прилётную доску и осмотрелась.

Хозяин появлялся в своём загородном доме редко и за пчёлами не следил. Соседям говорил, что пчела существо природное, дикое, человек насильно посадил её в деревянный домик, чтоб мёд из неё выкачивать. А у него по-другому — живи, жужжи и радуйся свободе. А от свободы случилась беда.

Главная пчела, матушка Бо, состарилась. Это рабочие пчёлы живут тридцать пять дней, а матушка — до пяти лет. Потому что кормят её пчелиным молочком. А сами едят только пчелиный хлеб — смесь цветочной пыльцы и нектара. Бо жила три года, и силы её иссякли. В улье рождалось всё меньше и меньше пчёл: не хватало работниц. И пчёлы решили матушку Бо выгнать из улья. Но прежде она должна была отложить яйцо для новой молодой правительницы. Матушка Бо не хотела этого делать. И тогда пчёлы стали её заставлять.

Телохранители её предали и подались в сторожа. Но Бо не сдавалась. Она цеплялась ножками за соты, тормозила толстым брюшком. И так впивалась челюстями в соты, что из ячеек брызгал мёд.

Тому, что произошло, Ти не удивилась. Значит — так надо. Ей самой хотелось подтолкнуть матушку хоть одним усиком. Пчёлы пригнали Бо к гнезду. Пожилой матушке некуда было деваться. Но она проучила своих детей. Оставила в царских гнёздах не одно, а десять яиц. Пусть наследницы дерутся за власть. Неожиданно приехал хозяин. С ним были гости. Он подвёл гостей к улью.

Счастливое детство Ти длилось целых три дня. На четвёртый она начала работать. Специальности Ти ещё не имела, ей поручили самую простую работу — чистить гнёзда. Ти очень старалась. Залезала в гнездо с головой и старательно скребла грязные стенки коготками. Она покрылась грязью с головы до кончика брюшка, но гордилась своим рабочим видом. Её старания заметили и доверили ухаживать за личинками — будущими рабочими пчёлами. Она стала кормилицей. Эта работа ей очень понравилась. Личинки всё время просили есть. Ти кормила их смесью нектара и цветочной пыльцы. Она устраивала им баню. Приносила в зобике росу, поливала малюток тёплой водичкой и растирала усиками. Потом её перевели в уборщицы. Это была нужная работа — очищать дно улья от погибших воров-муравьёв и ос. Ти выбрасывала их из улья в траву, где добычу ждали проворные жабы. Затем она подметала пол. Быстро махала крылышками, едва касаясь дна, и гнала пылинки к выходу. Потом её включили в бригаду строителей восковых сот. Ти лепила шестигранные ячейки так плотно друг к другу, словно родилась строительницей. Их идеальная форма всегда восхищала людей.

Один трудовой день привычно сменялся другим. Наконец наступил праздник. Матушка Бо покидала улей. С ней улетала часть пчёл. Те, кто остались, радовались, что в улье будет просторней. И вместе со всем пчелиным народом радовалась Ти. Она думала, что иначе не бывает. А иначе и не бывает.

Матушка Бо заранее приготовилась к отлёту. Посланные пчёлы-разведчицы отыскали большое сухое дупло. Рабочие пчёлы касались разведчиц усиками. От них пахло дубовой корой. Всё в улье было готово к отлёту, но вдруг полил сильный дождь. Вылет отложили.

В это время родилась новая хозяйка улья пчела матушка Ло. Она выползла из своего гнезда. Вокруг неё тут же образовалась свита из новых пчёл. Её умывали, массировали усиками, потчевали молочком. Кормилицы выстроились в очередь, всячески пытаясь доказать свою любовь и преданность. Ти тоже заняла очередь из любопытства. Когда она предстала перед новой хозяйкой, та ожидала от неё вкусного подарка. У Ти ничего не нашлось, и Ло её чуть не ужалила.

А дождь всё лил и лил. В улье оказались две хозяйки — матушка Бо и матушка Ло. Матушка Бо не хотела драки. Она знала, что завтра, когда солнце подсушит улей, улетит навсегда. Но Ло не хотела ждать. Ей не терпелось править сейчас.

Ти крутилась вокруг старших сестёр — ей всё было очень интересно. Её затянуло в центр пчелиного шара. Ти отчаянно пищала, пыталась вылезти. Ничего не получалось. Пчёлы натужно гудели, предчувствуя смертельную схватку.

У моей соседки, тети Клавы, есть маленькая собачка. Тибетский терьер. Его зовут Чарлик. У него курчавая чёрно-белая шёрстка и жёсткая чёлка на глазах.

Больше всего на свете Чарлик любит гулять. Он подбегает к хозяйке и говорит: «Гав!» Тётя Клава понимающе кивает ему и выпускает на лестничную площадку. Чарлик с ходу открывает дверь подъезда и носится по двору, пока не захочет есть.

Но возвращаться ему труднее: дверь подъезда открывается на себя. Чарлик цепляет дверь лапкой, резко дёргает и успевает проскочить в узкую щель. Он подбегает к знакомой двери и опять говорит: «Гав!» Он лает только один раз. Если хозяйка уснула и не открывает, он ложится у двери и ждёт.

И вот кто-то из соседей давит на звонок. Тётя Клава открывает, и Чарлик сердито повторяет: «Гав! Давай быстрее есть».

Темнело. Выпала роса, и дорога поблёскивала. Сладкий травяной воздух щекотал Чарлику нос, и он с удовольствием чихал…

И вдруг на дорогу выскочил зайчонок. Он сел на задние лапки, приподнял уши и удивлённо посмотрел на Чарлика. Зайчишка, видимо, ещё не знал, что на свете живут сердитые собаки. А Чарлик не знал, что в полях скачут пугливые зайчата.

Чарлик весело завертел хвостиком, выгнул спину, потянулся и затрусил к ушастику поиграть. А тот вдруг очень испугался, взвился свечой и дал стрекача.

Мы пришли к заветному перекату затемно. Я очень устал. Наскоро перекусив, поставил палатку. Чарлик лёг у самого входа. Навострил уши, высунул нос из палатки и настороженно прислушивался к хлёстким ударам ночной рыбы.

Глубокой ночью Чарлик разбудил меня тревожным лаем.

Я успокоил его и вновь заснул. Но он поднял меня во второй раз и сразу выпрыгнул из палатки.

Нехотя выполз я в тихую лунную ночь. Чарлик завороженно смотрел на тёмный лес. Оттуда слышались крики ночных птиц и лай лисицы. И вдруг лес загудел, закачался, затрещал сухими ветками. Ветер надвинулся тугой стеной. Чарлик прижался к земле, опустил уши и в страхе замер.

А потом ветер стих и в реке началась чехарда. Рыба поднялась из глубины и стала выпрыгивать из воды, чтобы посмотреть на неведомый ей мир. И вся водная гладь пузырилась, как от дождя.

На рыбалке я встаю рано, когда над рекой белеет туман. Хищная рыба ещё не спустилась с переката и гоняет мелкую рыбёшку. У меня длинная удочка и прочная леска.

Насаживаю маленькую рыбку на крючок и бросаю в пенящуюся струю. Поплавок быстро убегает от меня в туман. Леска натягивается, подрагивает кончик удилища…