Я не знаю, где я родился. Не знаю, в какой стране — не знаю даже, на какой планете это произошло. Мне стараются объяснить, что я родился здесь, где я нахожусь теперь — на Земле. Это нелепо. И когда вы прочтете, что я совершил, когда узнаете, какие необыкновенные приключения произошли со мной, для вас станет ясно, что меня могла породить только цивилизация более великая, чем любая из существующих на вашей Земле. Я сомневаюсь даже, родился ли я на одной из планет солнечной системы. Теперь мне должно быть восемьдесят лет — по вашему земному исчислению времени. Я старик, и в памяти моей странные пробелы. В жизни моей есть периоды, которые я не помню, о которых не могу дать отчета. Но я уверен, что вы вместе со мной переживете историю моей жизни — я расскажу ее вам так, как я ее припоминаю.

Первое воспоминание мое относится к тому времени, когда я был молод, был в полном расцвете физической силы. Мне было лет двадцать, волосы и глаза мои были темные, тело стройное, но мускулистое и сильное. Тот день отчетливо сохранился в моей памяти, но что было со мной до того — я не помню. Я увидел, что лежу на земле. Было темно, и небо надо мной было усеяно звездами и освещено странным сиянием.

Я сел, усталый, больной и весь разбитый. На мне было нечто вроде резинового костюма, за спиною у меня был тюк, на голове шлем из прозрачного, твердого материала.

Мне казалось, будто я задыхаюсь; я сорвал шлем, отбросил его от себя и стал глубоко вдыхать ночной воздух. Он был чистый и приятный, но пьянящий. Он возбуждающе подействовал на меня, как крепкое вино.

Я сказал, что сел. Это не совсем точно. Я уперся локтями в землю, и все тело мое поднялось в воздух. Приняв сидячее положение, я снова опустился. Я был легок, как перо!

Могу ли я сказать, что вид этой девушки вызвал во мне волнение более сильное, чем мои ощущения голода и жажды? Нет. Я был в самом расцвете молодости, но вид этой прекрасной женщины взволновал меня только потому, что теперь я инстинктивно знал, что могу найти пищу и воду.

Я стал карабкаться вперед, с трудом цепляясь за почву и влез в отверстие ее пещеры, как какое-нибудь хищное животное, которое рыщет в поисках пропитания.

Вход пещеры вел в туннель, спускающийся под углом вниз. Стены были гладкие. Я медленно сошел вниз, полускользя, полупадая. На мгновение мне пришла мысль, что я могу встретить другие живые существа — и они помешают мне добыть желанную пищу и питье. Повстречайся мне живые создания — люди или животные — я знаю, что стал бы отчаянно бороться.

В туннеле было темно; но внезапно я увидел, что скалы светятся фосфорическим светом. По мере того, как я продвигался вперед, свет этот становился ярче.

Когда я проснулся, девушка сидела около меня. Своими мягкими пальцами она гладила мои волосы; прикосновения ее пальцев и разбудили меня. Как только я зашевелился и открыл глаза, она сразу отошла подальше от меня.

Я снова почувствовал голод и знаками стал объяснять ей это, указывая на пищу; она, по-видимому, поняла. Я уселся совершенно спокойно, и через несколько минут она стала проворно приготовлять еду. Но я заметил, что она внимательно следит за мной и старается пореже подходить близко ко мне.

Огонь у нее получился после того, как она потерла два камня друг о друга. Казалось, что камни горят, давая слабое, мерцающее пламя, которое бывает у горящей серы. Над пещерой были сухие растения; она собрала их в кучу, подожгла и, когда все запылало, подбросила обломки скал, которые горели, как уголь. Меня страшно заинтересовал огонь. Он испугал меня; но страх мой быстро прошел, ибо я увидел, что девушка не боится его.

Мне нет надобности пускаться в подробности. Она с довольным видом указала мне на готовую горячую пищу и выжидательно следила за мной, пока я пробовал. Я улыбкой выразил ей свое одобрение и кивнул ей, приглашая поесть вместе со мной. Она села около меня, свернувшись клубком, и стала есть пищу, которую я ей пододвинул.

Мы стали друзьями. У нее, как и у меня, не было разговорного языка. Но когда мы стали пытаться разговаривать, то нам это скоро удалось. Я указал на себя и сказал ей, что меня зовут Нэмо. Слова, казалось, сами собой возникали в моем уме; я не сомневаюсь, что это были отзвуки моей прежней жизни. У нее не было имени. Я назвал ее: Нона. Имя это, кажется, понравилось ей. Она повторяла его за мной несколько раз, в восторге хлопая в ладоши.

Воздух в пещере показался мне теплее, чем раньше, вероятно, потому, что я разгорячился и утомился от напряжения. От скал шел лучезарный мягкий свет. Здесь было тихо и покойно.

Я сразу бросился на ложе Ноны, вытянулся и заложил руки под голову. Некоторое время она, как прежде, стояла и смотрела на меня. Во взгляде ее теперь виден был не страх, а любопытство и нежность. Я почувствовал это. Она улыбнулась, какая-то неожиданная мысль осенила ее, и она поплыла по пещере. Она достала камень, выдолбленный в виде чаши. Она наполнила его водой из ручья и предложила мне. Я с благодарностью выпил.

Снова я почувствовал голод. Мне мало было только грибов для утоления голода. Я постарался объяснить это Ноне, и она, по-видимому, была, огорчена. Я видел, что она хочет накормить меня, но у нее нет другой пищи.

Наконец она подала мне знак, чтобы я лежал спокойно. Я увидел, как она легла ничком на землю около меня. Она приподняла голову; жадно, озабоченно осматривала она пещеру. Затем она поплыла медленно, крадучись, не выше, чем на два фута, над полом пещеры, кружась вдоль стен, поднимаясь вверх под самый свод, огибая края его.

И вот, когда она неслась у самого края стены, я увидел, как она вдруг насторожилась. Я проследил за ее пристальным взглядом, и в пяти футах от нее, на скале, я заметил контуры какого-то пресмыкающегося, которое лежало неподвижно. Оно было совершенно такого же цвета, как скала. Оно было похоже на ящерицу фута три длиною, с выпученными глазами. По глазам я и различил его.

Вы просите меня подробно рассказать вам о Ноне и о нашей жизни на метеоре? Конечно, я удовлетворю ваше желание. Но если вы принадлежите к числу тех, которые не доверяют мне, если вы склонны насмешливо относиться ко всему, что превышает ваши познания или недоступно вашему пониманию, — я прошу вас не читать дальше. Мой рассказ не для таких, как вы.

Вы помните, что первое воспоминание моей жизни относится к тому моменту, когда я юношей двадцати лет, по вашему земному исчислению, очнулся на небольшом метеоре в одном из колец Сатурна. Я подробно описал, как я встретил девушку, имевшую такой же человеческий облик, как и я — нашу первобытную любовь и наш супружеский союз.

Дни, последовавшие затем, были днями счастья для нас обоих. Мы жили в нашей пещере и редко оставляли ее. Мы добывали пищу, приготовляли ее, ели и спали, пока снова не чувствовали голода — так проходила наша жизнь.

Оба мы были животными с затаенным разумом цивилизованных человеческих существ. Очень скоро мы обрели разговорный язык. Казалось, мы полны слов, которые мы когда-то произносили и теперь почти бессознательно вспоминали. Так бывает с вашими земными детьми, которые приводят своих родителей в отчаяние, так как иногда не говорят до двухлетнего возраста. Они составляют себе запас слов, и, когда подают голос, легкость их речи поражает.

На каком языке мы говорили? Не могу вам это сказать. Не знаю. Казалось, что мы как бы изобретаем язык, по мере необходимости. И вас должна вполне удовлетворять передача нашей речи на английском языке.

Я молча пристально смотрел на Нону.

Все меньше воздушных пузырей показывалось у нее изо рта, пока, наконец, они совершенно перестали появляться. Воздух из ее легких совершенно был вытеснен; его заменила вода. Открытым ртом она втягивала и выпускала воду — быстрое дыхание до крайнего предела напрягало междуреберные мускулы.

Нона улыбалась мне из-под воды, которая была теперь не молочно-белой, а странно светлой и прозрачной. Я почувствовал, как она потянула меня за руку; я ступил вперед, и лицо мое погрузилось в воду.

Каково бы ни было мое прежнее существование, несомненно ничего подобного мне не приходилось испытывать. Инстинктивно я удерживал дыхание, пока только мог. Я старался вырваться от Ноны и высунуть голову из воды. Но она удерживала меня; и страх мой, как бы она не заметила, что я боюсь, был сильнее страха перед водой.

Мы набрали моллюсков и с трудом вернулись обратно, поднявшись к тому месту, где вода была не глубока. На берегу я лег, кашляя, тяжело дыша и стараясь выпустить из легких оставшуюся там воду и набрать вместо нее воздух. Выйдя из воды, я чувствовал себя хуже, чем когда входил в нее. Нона которой, по-видимому, приходилось уже проделывать это несколько раз, пришла в себя скорее, чем я.

Пока я лежал, едва переводя дыхание, она зажгла огонь. Оба камня, которые она терла друг о друга, мгновенно загорелись тихим, сернистым пламенем; показался небольшой дымок, который разнесло по пещере легким сквозным ветерком. Затем, когда эти камни разгорелись, она подбросила другие, которые стали пылать, как угли.

Мы поели, и я снова улегся на наше ложе, а Нона села около меня. Я дремал, вспоминая о том, что мне только что пришлось пережить и соображал, каким образом доставать побольше такой пищи из воды.

Я проснулся от ощущения гари и дыма. Кашляя, я приподнялся и потянул Нону за волосы, чтобы разбудить ее.

Теперь я дышал водой совершенно нормально. Конечно, после вредного воздуха, от которого мы так долго страдали, вода показалась нам почти облегчением. Руки Ноны обвились вокруг моей шеи; я разнял их, но она вцепилась в мою руку. Мы оба старались стать прямо.

Дно реки было, по-видимому, песчаное. Но мы не могли удержаться на ногах. В воде было пусто — я хочу сказать этим, что там не было морской растительности — не было ничего, за что мы могли бы уцепиться руками. А сзади течение мягко, но неудержимо уносило нас вперед.

Скоро я убедился, что мы можем нормально плыть в стоячем положении. Мы держались на кончиках пальцев, изредка касаясь земли; нас уносило, как перья, подхваченные легким ветром. Картина вокруг нас напоминала теперь туманный серый день в какой-нибудь вашей земной пустыне; лучшего сравнения я не могу придумать. Почва представляла собою волнистую поверхность серого песка, с одной стороны поднимающуюся вверх, а спереди с неизменным уклоном вниз. И нас уносило по этому уклону. Вы спрашиваете, почему мы не плыли? Ни мне, ни Ноне, не приходилось еще никогда плавать в воде! Мы были охвачены страхом; мы вцепились друг в друга, стараясь держаться прямо. Очень скоро свет сверху стал слабеть. Вместо него другой свет — рассеянный, присущий самой воде — стал ярче. Нас понесло вперед гораздо быстрее и по значительно более крутому склону. Теперь я знаю, что это произошло потому, что река углубилась в отверстие скалы и превратилась в подземную.

Как далеко увлекло нас, не знаю. Может быть на расстояние одной мили, или больше. Казалось теперь, что скалистые утесы обступили нас со всех сторон; мы очутились как бы в круто спускающемся проходе, и сильнейший ветер гнал нас через него.

Затем, должно быть, мы очутились в конце прохода. Перед нами расстилалось широкое водное пространство. На некотором расстоянии были расположены холмы, а между ними и нами ровное морское дно.

Не знаю, долго ли мы спали. Разбудила меня Нона; она трясла меня за руку и взволнованно шептала мне.

— Что? — спросил я, но она заставила меня замолчать. Она указывала на что-то дрожащей рукой. Я посмотрел, что это такое. На расстоянии, пожалуй, полумили от нас, на песчаных холмах, я различил движущиеся фигуры. Живые существа приближались к нам по морскому дну.

Я быстро вскочил. Живые существа! Я поймаю одно из них, убью, и мы съедим его.

Но когда они стали подходить ближе, я увидел, что каждое из них почти такого же размера, как мы сами, и что было их десять или больше. Я задрожал, и мы с Ноной попятились назад в тростники, чтобы укрыться.

Существа продолжали приближаться. Скоро я увидел, что они держатся прямо, идут по песку, как бы гуляя, медленно, но не останавливаясь. Я думал, что они не видят нас. Нона и я лежали, притаившись, только сердца наши стучали от страха. Скоро существа приблизились настолько, что я мог подробно рассмотреть их. Они, по-видимому, принадлежали к человеческой породе, как и мы, и по общему строению были похожи на нас.

Я продолжаю свой рассказ с того момента, когда прошло четыре или, может быть, пять месяцев (по вашему земному исчислению) после того, как мы с Ноной вступили в мир мариноидов.

Затем наступило великое событие для меня и для Ноны, которое я никогда не забуду. Сейчас вы прочтете о нем, прочтете о последовавшем за ним целом ряде происшествий, воспоминание о которых даже теперь так же волнует меня, как волновали они меня в то время, когда горячая молодая кровь переливалась в моих жилах.

Вы помните, что я свалился без чувств от удара по голове. Когда я пришел в себя, вождь мариноидов уже проехал дальше и существа, полонившие нас, потащили нас вперед.

Наконец, мы пришли в город. Город? — спрашиваете вы. — Город под водой? Почему же нет? Под городом я подразумеваю соединения тесно примыкающих одно к другому человеческих жилищ, где много народу живет близко друг к другу. Разве это не город?

То была столица страны мариноидов. Они называли ее Ракс — резким, немного гортанным, односложным звуком, который я передаю этими четырьмя буквами.

Вначале мы жили в доме Каана, руководителя полонившей нас группы мариноидов. На его обязанности лежало собирать раковины со дна на площадях города.

Приходится все это кратко описывать вам: так много мне еще нужно рассказать. Сначала мы были предметом всеобщего любопытства в городе мариноидов. Но относились они к нам доброжелательно, а когда мы научились их языку, они гостеприимно приняли нас в свою среду. Мы немного могли им рассказать о себе, о внешнем мире, где дышат воздухом, о метеоре, о небесах, о великой вселенной, бесконечно малую часть которой все мы составляем, но и этого они не могли понять. Но мариноиды не насмехались над нами, — я обращаю на это внимание, вы, жители Земли! Однако, они не были слишком легковерными. Их вождь послал за мной, задавал мне тысячи остроумных вопросов и старался добиться, правдивы ли мои рассказы.

Теперь я уверен, что именно благодаря знанию вещей, о которых они никогда не мечтали, я занял выдающееся положение среди мариноидов. Благодаря этому и еще благодаря моей физической храбрости, которую мне пришлось в очень скором времени проявить.

Ввиду всего этого, я стал пользоваться большим влиянием в Раксе. Через несколько месяцев вождь стал часто совещаться со мной.

Когда родился Бой, они предоставили нам отдельное жилище в полное наше распоряжение. Каан очень хорошо относился к нам; мы считали его одним из наших лучших друзей. Он плавал по городу со мной и с Ноной, помогая нам выбирать жилище из числа пустовавших.

Он стоял у входной двери нашего дома, разговаривая с Ноной. Это был молодой человек приблизительно моего возраста. Потом я узнал, что он не чистокровный мариноид, — но об этом я расскажу дальше. Он был немного выше Ноны, но ниже меня. Ноги его с перепончатыми конечностями были обнажены немного выше колен. От колен до плеч на нем была одета, по принятому у мариноидов обычаю, только одна одежда из зеленой плетеной травы. На выпуклой груди он носил украшение: плоскую, круглую вещь из маленьких, соединенных вместе раковин. Он шевелил своими четырьмя, похожими на щупальца, руками. Густые, но короткие волосы на голове были у него заплетены. По временам он своей клешней расчесывал их, желая этим грациозным жестом произвести впечатление на Нону.

Лицо Ога, хотя черты его не очень отличались от моих, за исключением более широкого рта и слегка выпуклых глаз, было, однако, очень неприятно. У него был слабо очерченный подбородок и самодовольное выражение лица, но больше всего мне не нравилась его манера смотреть на Нону.

Мне ли было ревновать к такому странному существу, как этот мариноид! Если вы так думаете, вы очень заблуждаетесь. Мы жили в стране мариноидов, и в этом мире только Нона и я имели странный вид. Мы явились уклонением от нормы, а не они!

Для меня Нона с ее развевающимися волосами, в короткой серовато-зеленой одежде, принятой у мариноидов, была самым прекрасным созданием на земле. Но, как заметил нам Каан, наши глаза — у меня и Ноны — были посажены слишком глубоко, чтобы ими было удобно видеть по сторонам. Наши рты были слишком малы, чтобы как следует вбирать в себя воду, и грудь у нас была также слишком мала и неподвижна, чтобы надлежащим образом приспособиться к плаванию. Две руки наши могли сгибаться только в одном направлении, что, конечно, не давало таких преимуществ, как мариноидам их четыре руки; а с нашими ногами без перепончатых соединений мы всегда оставались бы очень посредственными пловцами. Все это было до того, как я показал, свою мускульную силу; вскоре Каан изменил свое мнение.

Я был хорошим пловцом; на вашей Земле среди людей нет таких. Но скоро убедился, что мне не сравняться с Огом. Он увернулся от моего первого нападения. Тело его с вытянутыми по бокам руками проскользнуло между моими руками. Розовой полоской промелькнуло оно вверх по освещенной воде.

Я бросился за ним. Он носился в листве, почти над головой вождя, поджидая меня. Презрительная улыбка на лице его взбесила меня. Как только я приблизился к нему, он повернул в другую сторону и снова нырнул, но я схватил его за ногу, когда он проносился мимо меня.

Из толпы слышались крики, когда мы барахтались, и вода бурлила вокруг нас. Я старался повернуться и охватить руками тело Ога. Но он снова ускользнул. Я знал, что, если бы мне удалось как-нибудь стиснуть его, то я мог бы раздавить его. Он, по-видимому, тоже знал это.

Я все держал его за ногу, и он не пытался вырваться. Он, по-видимому, готовился к чему-то. Теперь он с трудом плыл вниз, шевеля руками, но не ногами. Таким образом, наши тела образовали странную прямую линию, и было похоже на то, как будто одна лодка тащит на буксире другую. Затем Ог резко повернулся кругом. Я все еще держал его, и его тело, изогнувшись, как арка, оказалось над моим. Благодаря этому движению, голова его оказалась у моих ног. Он протянул руку, стараясь схватить меня за ногу, но это ему не удалось.

Я очнулся, и звуки нескольких голосов неясно донеслись до меня. Я не открывал глаз и лежал неподвижно, как бы в полудремоте, вспоминая поединок и думая, не умер ли я, может быть. Я припоминаю теперь, какие смутные мысли проносились в моей голове. Сначала я был один на метеоре, затем встретил людей, узнал, что такое цивилизация. С людьми и с цивилизацией пришло несчастье, пришла борьба. Однако, я нашел здесь не только врагов, но и друзей: Каана и сына вождя. Они предостерегали меня против Ога. И любовь я тоже обрел здесь. Нона!

Мысль о Ноне так подействовала на меня, что я совершенно пришел в себя. Голоса вокруг меня стали яснее и громче. Я открыл глаза. Я лежал на скамье в доме Каана. Около меня находились Каан и старый, сгорбленный мариноид, на обязанности которого было, как я знал, лечить человеческое тело и заботиться о нем, когда оно заболевает. Нона сидела на скамье около меня; ее прекрасные золотистые волосы развевались над нами. Лицо ее застыло и было бледно. Увидев, как я шевельнулся и открыл глаза, она разразилась рыданиями. Я протянул руки и привлек ее к себе. Моя Нона! И Каан!

Мой друг Каан сильно обрадовался, увидев, что я ожил.

Старый мариноид успокоил Каана по поводу моего состояния и ушел. Нона лежала в моих объятиях. Сын вождя прислал узнать, пришел ли я в себя. Теперь счастье мое было безгранично.

Когда я очнулся, то давно уже наступило ближайшее после поединка время, предназначенное для сна, и все это время Нона и Каан находились около меня. По-видимому, больших повреждений у меня не было. Скоро я окреп настолько, что мог разговаривать с ними и узнал, что такое Ог сделал со мной.