Алан Окделл с безнадежной ненавистью смотрел со стен Кабитэлы на человека, ставшего проклятием Золотых земель. Прозванный Бездомным Королем бастард марагонского герцога Франциск Оллар в полном боевом облачении застыл напротив ворот Святого Торквиния, в то время как его герольды, изощряясь в остроумии и витиеватости, предлагали Эрнани Талигойскому решить судьбу страны и короны в рыцарском поединке.

Это было откровенным издевательством. Двадцатидевятилетний Франциск в поединке на копьях считался непобедимым, а Эрнани Одиннадцатый был достойным монархом и первым из Людей Чести, но судьба одарила его хилым телом. Даже в лучшие свои годы Эрнани не числился среди первых воинов Талигойи, теперь же королю было под пятьдесят, а серая горячка навсегда изувечила его суставы. Оллар был прекрасно осведомлен, что талигойский монарх передвигается и то с трудом, но благородство и великодушие для марагонского ублюдка были пустым звуком. Бездомный Король, как никто другой, умел отыскивать у противника слабые места и бил по ним безо всякой жалости.

– Его Величество Франциск Первый, – надсаживались герольды, – вызывает брата своего и предшественника Эрнани и предлагает ему на выбор биться до смерти, или же до первой крови, или же турнирным оружием. Пусть мечи королей рассудят, кому властвовать над родиной Вечности

[2]

. Если же Эрнани из рода Раканов не желает подвергать опасности свою драгоценную жизнь, Франциск Оллар готов сразиться за честь Талигойи с любым достойным рыцарем.

Окделл с силой сжал кулаки и уставился в землю, пытаясь сдержать никому не нужный порыв. Талигойское рыцарство славилось благородством и отвагой, но каждому человеку отмерен свой предел. Марагонский выскочка родился с копьем в руке, его еще никто не выбил из седла. Алан украдкой глянул на Эрнани, представляя, что тот испытывает, и король ответил быстрым благодарным взглядом. Он жил Талигойей и для Талигойи, ради нее он не щадил не только себя, но и единственного наследника. Эрнани мог отправить королеву и юного Эркюля в Агарис под покровительство Его Святейшества, но счел это недостойным.

Кэналлиец нацелился в щит Оллара, но Алан заметил, как наконечник копья несколько раз слегка дернулся. Дрогнула рука? Поединок может оказаться смертельным для одного, если не для обоих. Копья боевые, это вам не турнир, когда рыцари целят в шлем или щит, а судьи оценивают их мастерство. Тут первый удар, скорее всего, станет последним. Идет война, и главное – победить, неважно как, хотя бастард обещал щадить соперника и слово свое, похоже, держит. Опустил копье. Метит в ногу… В шпору? Хорошо задумано – трудно унизить рыцаря сильней, чем срезав ему шпору. Такое не каждому под силу, но это излюбленный трюк Бездомного. Ему нравится издеваться, бастарду смерть противника без надобности, зато его позор – позор всей Талигойи.

Белый конь слегка отвернул в сторону, совсем чуть-чуть… Ага, ублюдок поднял копье! Решил не рисковать – целит в горло… Значит, все-таки убьет.

– Кэналлийцу конец, – в голосе Придда особой печали не было.

– Замолчите, маршал! – бросил король, вцепившись в подлокотники кресла.

Всадников разделяло не больше локтя, когда мориск южанина прянул в сторону. Удар бастарда пропал втуне, а копье Рамиро скользнуло по щиту противника вниз. Лошади вздрогнули, слегка осев на задние ноги, пробежали еще несколько шагов и стали. Рамиро Алва поднял копье и уверенным движением развернул коня, с ним все было в полном порядке, а вот Франциск Оллар неуклюже завалился на бок и выпал из седла.

Штурм начался тогда и там, где предполагал кэналлиец, и именно поэтому чуть не увенчался успехом – Эктор Придд, надо полагать, назло утреннему победителю, оставил на западной стене лишь несколько десятков лучников. Атаку бастарда маршал воспринял как личное оскорбление, но пока он призывал на голову Оллара громы и молнии и собирал резервы, на стену успели водрузить «Победителя Дракона». Правда, развеваться знамени бастарда выпало недолго – кэналлийцы, наплевав на беснующегося маршала, сбросили осаждающих со стены.

Когда подоспел Алан со своими копейщиками, штурм уже захлебывался, большинство осадных лестниц были повалены, несколько южане умудрились затащить наверх, причем одну вместе с намертво вцепившимся в перекладину вражеским латником, у которого, видимо, помутилось в голове.

В гуще боя Алан заметил Рамиро, рубившегося в том же легком доспехе, что и утром. Возле самых ног Алвы упал один из его людей, герцог перескочил через него, одновременно подхватив оброненное кем-то копье, которое тут же вонзил в плечо карабкавшегося по уцелевшей лестнице здоровяка. Тот пошатнулся и повалился вниз, увлекая за собой десяток товарищей. Дальше наблюдать за кэналлийцем Алан не мог – чуть ли не у самых его ног показался обтянутый кожей щит. Герцог ударил копьем, но острие лишь скользнуло по гладкой поверхности – чужак прикрепил щит к шлему. Окделл ругнулся, перевернул копье и со всей силы саданул древком. Это помогло – хитрец полетел вниз, свалившись на голову топтавшимся внизу марагонцам, но любоваться на дело рук своих Алану было некогда – пришлось заняться крепышом с секирой, которого сменил некто в роскошном рыцарском шлеме и старых, измятых доспехах. Окделл убил и того, и другого, потом на него набросились сразу трое, одного рыцарь свалил мечом, двух других прикончили подоспевшие южане. Алан обернулся в поисках очередного противника и понял, что бой закончен. Неожиданности не получилось, а зря класть людей Бездомный Король не любил, да и разрушение Кабитэлы в его намерения не входило. Ублюдку нужна была столица, а не руины…

Окделл с наслаждением избавился от шлема и с еще бо́льшим наслаждением принял из рук подошедшего Алвы кувшин с вином. Неужели кэналлийцы притащили его с собой?!

Сделав несколько глотков, герцог вернул южанину его собственность. Тот ослепительно улыбнулся и высоко поднял сосуд над головой, ловя губами алую струю. Именно так пили мориски. Глава одного из Великих Домов Талигойи должен был презирать южных варваров, но они приходились ему родичами, и Рамиро всячески подчеркивал это родство. Алан подозревал, что кэналлийцу нравится дразнить Людей Чести своей непохожестью. Свой смысл в этом был – Ариго стали графами пятьсот лет назад и старательно блюдут старинные обычаи, но все равно слышат в спину, что сколь бы осел ни бил копытом, конем ему не бывать.

Лето клонилось к концу, а Кабитэла держалась. После шестого штурма Франциск Оллар раздумал класть людей под стенами и перешел к осаде. Бездомный Король не торопился – время работало на него. Оллар разбил постоянный лагерь, постаравшись, чтоб всем стало ясно – на этом месте будет Третий город

[11]

. Осаждающие чувствовали себя, как дома, всем своим видом показывая, что пришли навсегда. Со стен было видно, как к бастарду тянутся телеги – окрестные крестьяне везли на продажу новый урожай. Франциск вел себя не как завоеватель, а как сюзерен – он запретил грабить, а за хлеб, молоко и мясо расплачивался где-то добытой звонкой монетой. Эрнани такой роскоши позволить себе не мог.

Разумеется, в Цитадели было все необходимое, но обитатели Нового города об овощах, молоке и свежем мясе могли лишь мечтать. Осаждающие же, как нарочно, устраивали то соревнования лучников, то пирушки с танцами, на которые приходили девушки из ближайших деревень. Жевать сухари и солонину, сжимая в руке копье, и смотреть на чужой праздник – что может быть неприятнее? Из-за стены раздавались то веселые приглашения, то ядовитые насмешки над колченогим королем и спесивыми болванами, отчего-то возомнившими себя солью земли, а герольды то и дело зачитывали указы и воззвания самозванца, в которых тот обращался то к воинам, то к купцам, то к ремесленникам, называя их не иначе как своими подданными. Самое печальное, что простонародье с этим соглашалось. Бастард был тем королем, которого хотела чернь.

Алан видел, что жителям Кабитэлы верить нельзя, Оллар перетянул их на свою сторону, а бродячие проповедники и вовсе вот-вот натравят горожан на Людей Чести. Нужно сказать об этом Эрнани – ворота в Цитадель лучше держать закрытыми, а мост поднятым. Даже в собственном дворце и то нужно быть осторожнее. Придется уговорить Дикона расстаться с котенком. Звереныша лучше всего отнести в амбары, там живет немало кошек, они сыты, а амбарщики их не трогают…

В дверь постучали, сидевший у входа оруженосец, повинуясь знаку господина, отодвинул засов и поклонился, приветствуя властителя Кэналлоа.

Алва давно ушел, а Алан все еще сидел у стола, вертя в руках опустевший кубок. Почему кэналлиец заговорил о Четверых? Любопытство? Желание узнать то, что известно главам других домов, или что-то бо́льшее? Герцог Окделл поклялся никому, кроме своих сыновей, не доверять тайн Скал, но откуда взялся этот запрет? Алан помнил свое разочарование, когда накануне шестнадцатилетия отец протянул ему пожелтевший свиток с вопросами и ответами и сказал, что это нужно выучить наизусть. Он выучил. Затем в ночь совершеннолетия будущего Повелителя Скал отвели на возвышающийся над Надором утес и приковали к каменному вепрю. Отец приставил ему к груди фамильный меч и стал задавать вопросы. Один за другим. Даже тогда это казалось бессмысленным, но наследник Великого Дома должен пройти через ритуал Завещания.

– Сколько их было?

– Четверо.

– Куда они ушли?

– Туда, откуда не возвращаются.

Хмурые стражники с королевскими гербами на туниках раздвинули копья, пропуская Алана к королю. С Эрнани был заспанный Шарль Эпинэ, похоже, беднягу подняли с постели. Они все стали какими-то совами – днем спят, ночью караулят…

– Вы звали меня, государь?

– Да, герцог. Мы рады вас видеть. – Эрнани выглядел не просто плохо, а ужасно. – Рамиро Алва просит разговора наедине, но я решил пригласить еще и вас. Не то чтоб я ему не доверял, просто вы с Шарлем сможете дать мне совет.

– Я к услугам моего короля.

– Благодарю, – повелитель Талигойи еле заметно шевельнул рукой, подзывая пажа, – пригласите герцога Кэналлоа.

Эту ночь Алан Окделл запомнил надолго. Гайифцы были умелыми воинами и знали, чего хотят. Захваченный ими Старый город находился между Цитаделью и Новым городом, за стенами которого располагался вражеский лагерь. Замысливший предательство капитан Фариатти рассчитывал овладеть мостом через ров и ворваться в Цитадель, одновременно пробив коридор через Новый город к Мясным воротам. План был хорош, а маршал Придд в очередной раз доказал свою полную бездарность. Он умел и любил вешать бунтовщиков или же тех, кого почитал таковыми, но настоящий бунт прохлопал. К счастью, стоявшие у ворот люди Савиньяка и распоряжавшийся на стенах Цитадели Михаэль фок Варзов не сплоховали.

Ворваться в королевскую резиденцию бунтовщикам не удалось, но Фариатти это не обескуражило. Закатные твари с ней, с Цитаделью! Если город будет взят, аристократы рано или поздно запросят пощады. Оставив напротив поднятых мостов пять сотен человек, предатель построил своих людей клином и пошел на прорыв. Хорошо вооруженные гайифцы сломали оборону Берхайма, вырвались в Новый город и… налетели на южан Алвы, к которому примкнул Рокслей, ставящий дело превыше чистоты крови. Рамиро буквально вбросил изменников назад, в Старый город, и на улицах закипела резня.

Южане шаг за шагом шли вперед, и у Фариатти не осталось иного выхода, как снять охрану с мостов. Для Окделла и фок Варзова это стало сигналом, и их дружины ударили по бунтовщикам с тыла.

Алану было страшно и дико убивать недавних соратников, пару раз герцог едва не погиб – рука не поднималась на тех, кого он знал в лицо. Один раз его спас оруженосец, второй – прорубившийся к нему Алва. Кэналлиец не был столь сентиментален – гайифцы для него были такими же чужаками, как все остальные. Южане, повинуясь своему герцогу, молча сносили презрение «истинных талигойцев» и «добрых эсператистов», но это отнюдь не означало, что они прощали. Когда пришлось повернуть оружие против бунтовщиков, кэналлийцы не колебались и не скорбели, и, кроме того, у них был опыт боев в городе.

Лицо Эрнани не выражало ничего – серая маска, безнадежная, как осенний дождь. За спиной короля тускло блестел знаменитый меч Раканов, привезенный Эрнани Святым из древней Гальтары. Предки Эрнани повелевали всеми Золотыми землями, но былое величие ушло, как уходит в песок вода…

Приглашенные чинно занимали места на крытых сукном скамьях. Никакой стали – атлас, бархат и шелк, как в старые добрые времена. Алан учтиво подвел Женевьев к скамье, на которой сидели женщины Дома Скал, и занял свое место за столом. Он пришел последним, хотя из двадцати кресел пустовало семь. Семь некогда избранных родов исчезли с лица земли, вернее, девять, потому что Алва не были истинными Повелителями Ветров, а нынешние Ариго наследовали титул только при Эрнани Четвертом.

– Люди Чести, – голос Эрнани был столь же невыразителен, как его лицо, – глава Дома Волны Эктор Придд по праву Чести потребовал собрать Полный Совет. Я, Эрнани из рода Раканов, подтверждаю правомочность его требований. Пусть говорит.

– Пусть говорит, – в голосе Шарля Эпинэ сквозило презрение.

– Пусть говорит, – Генрих Гонт, как всегда, ничего не понимал.

…Все повторялось. Точно так же распахнулись ворота Полуденной башни, пропуская всадника в черном и синем. Точно так же посреди вытоптанного ржаного поля его ждал широкоплечий воин на могучем коне. Точно так же в лагере Оллара развевались знамена с Победителем Драконов, а с Королевской башни за встречей следили Эрнани Талигойский и его рыцари, среди которых был и Алан Окделл. Точно так же не было надежды. Никакой.

Единственным отличием было то, что и Бездомный Король, и властитель Кэналлоа были без шлемов. С высоты в сорок бье лица бастарда было не разглядеть, и Алану внезапно мучительно захотелось увидеть, каков с виду их будущий палач.

Оллар и Алва немного поговорили, затем Рамиро повернул коня. Ветер швырялся пылью, рвал с деревьев еще зеленые листья, трепал черные волосы кэналлийского герцога, треугольные флаги, хвосты и гривы коней.

Эрнани повернулся к Алану:

– Окделл, вам не кажется, что все повторяется?

Когда в казармы ворвалась Женевьев, проведший всю ночь на стенах Алан не сразу понял, что случилось, а случилась беда. Адепты Истины поймали на площади у комендантского дома котенка и, как это у них водится, принялись избивать своими посохами. Но страшным было не это, а то, что восьмилетний сын и наследник Окделла ударил одного из проповедников кинжалом в спину и, похоже, убил. Герцог бросился к двери, но она оказалась заперта – добрые слуги спасали господина то ли от гнева сбежавшейся толпы, то ли от господней кары. Поняв, что высадить дубовое чудовище не удастся, Алан кинулся к окну. Он мог видеть, что творится внизу, но высота в полсотни бье и кованая решетка не позволяли броситься на помощь. Женевьев вцепилась ему в плечо, он этого не заметил. Там, внизу, непонятно откуда взявшаяся толпа готовилась растерзать его сына, а он ничего не мог сделать.

В странном оцепенении Алан Окделл смотрел на сжимающего кинжал мальчика в центре стягивающегося кольца. И это в Новом городе, который он, герцог Окделл, защищает! Где его люди?! На стенах? В таверне? Живы ли? Как забрали такую власть фанатики в серых балахонах? Откуда столько злобы?

Просвистел брошенный кем-то камень, и Окделл вздрогнул, словно целили в него, – хотя, будь это так, он бы держался лучше. За первым булыжником полетел второй, третий. «Истинник» неистовствовал, размахивая своим посохом, призывая громы небесные на головы пособников Чужого. Пока камни цели не достигали, но лишь пока. Алан так и не понял, откуда вынырнул Рамиро Алва со своими людьми, но кэналлиец понял все.

Южане обнажили клинки и рванулись сквозь толпу с яростью вепрей. Они, как и в день гайифского бунта, шли клином, прикрывая друг друга, и впереди всех рубился Рамиро. Несколько рук со все еще зажатыми в них камнями упали на землю, растрепанная баба взлетела в воздух и, пролетев пару шагов, врезалась головой в мужское брюхо, которое сделало бы честь любой беременной. Кто-то рассыпал непонятно откуда взявшиеся зеленые яблоки, и они, подскакивая, покатились по испятнанным алым камням. Толпа зарычала и расступилась, на пожухлой траве остались сын Алана Окделла, скребущий булыжники котенок, два проповедника – живой и мертвый – и Рамиро Алва с окровавленным мечом.

Кэналлиец исчез. Алан не представлял, что Алва может надолго оставить жену, но Октавия была убеждена, что герцог на стенах. Окделл не стал пугать молодую женщину, хотя надежда на то, что они когда-нибудь услышат смех Рамиро, стремительно таяла. Спрашивать у регента или кансилльера не имело смысла – если Придд и Ариго приложили руку к исчезновению южанина, концов не найдешь. Регент правильно рассудил – убей Рамиро и спи спокойно… Пока тебя не прикончит марагонец! Даже наплюй они с фок Варзов и Эпинэ на свою честь и прикончи обнаглевшего спрута, Талигойю без Алвы не спасти.

Шарло и Алан рыскали по самым глухим закоулкам, распугивая кошек и крыс, но ничего не нашли. Глубокой ночью они с Эпинэ сдались. Шарло поплелся на стены, Алан, умирая от усталости, рухнул на постель и провалился во тьму, из которой его вырвали голоса Михаэля фок Варзова и оруженосца. С трудом всплыв на поверхность сонного озера, Окделл уставился на непроницаемое лицо старого рыцаря:

– Что-то случилось? Рамиро?!

– Да, но не то, что вы думаете. Герцог Алва жив… Алан, он сдал город и Цитадель Оллару.

– Нет!

Приемная Эрнани не походила сама на себя. Чужаки в разномастных доспехах пялились на гобелены, примеряли к руке королевские мечи, громко переговаривались и хохотали. Они чувствовали себя хозяевами. Разрубленный Змей, да они и были хозяевами! Время Эрнани, время негромких разговоров и приглушенного света ушло. Алан почувствовал себя совой, вытащенной из дупла и оказавшейся на ярком солнце среди наглых дневных птиц.

– Еще один!

Кто-то рыжий и крепкий с похожим на огурец носом рванулся к нему, выхватывая меч и одновременно подавая знак своим людям.

– Оставьте, – негромкого оклика оказалось довольно. Рыжий нехотя отступил, и Алан Окделл увидел Рамиро. Предатель был без доспехов, голова и левая рука его были перевязаны – надо полагать, во время уличного боя он по своему обыкновению дрался в первых рядах.

Кэналлиец был здесь своим, не просто своим – чужаки признали в нем вожака. Все они, не раз сменившие хозяев, ненавидевшие старую знать и мечтавшие с ней сравняться, приняли предателя в свою стаю. Хотя для сторонников бастарда Алва был не предателем, а волком-одиночкой, сначала доказавшим свою силу в схватке с Франциском, а потом открывшим городские ворота. Для захватчиков это было не подлостью, а подвигом. Что значила для них смерть Эрнани?! Эрнани, возвысившего полукровку и тем самым подписавшего смертный приговор себе и Талигойе. Бедный Эрнани, счастливый Эрнани – он не видит, как по его дворцу бродят довольные собой хамы.