Один из иезуитов писал в конце XVI века: «Наши тюрьмы переполнены ведьмами и колдунами. Не проходит дня, чтобы наши судьи не запачкали своих рук в их крови и чтобы мы не возвращались домой, содрогаясь от печальных мыслей об ужасных, отвратительных вещах, в которых эти ведьмы признаются. Но дьявол так искусен, что мы едва успеваем отправить ведьм на костер, как из их пепла возникают новые ведьмы». Инквизиторы трудились на славу: только в правление короля Франциска I во Франции было сожжено свыше ста тысяч женщин. То же самое происходило по всей Европе — в Испании, Германии, Австрии, Венгрии, Чехии, других странах. Уничтожали красавиц и дурнушек, умниц и психически больных, возводили на костры по обвинению в сношениях с дьяволом древних старух и десятилетних девочек, которые так или иначе выделялись из обезличенной толпы. О том, как это происходило — как писались доносы, собирались улики, велось следствие, как происходили казни, — рассказывает книга писателя и юриста Якова Канторовича (1859–1925).
Предисловие
С конца XIV до второй половины XVIII века, в течение почти четырех столетий, во всех странах Европы не переставали пылать костры, раздуваемые невежеством, фанатизмом и суеверием и сотни тысяч невинных людей, после страшных мучений пытки, обрекались на смерть по обвинению в связи с дьяволом и в разных чудовищных преступлениях колдовства. Всего сто лет с небольшим прошло после того, как потухли последние костры, на которых сжигались эти жертвы суеверия, колдовства, осужденные судебными трибуналами по всем правилам судопроизводства, на основании постановлений уголовного законодательства и во имя «Бога, короля и правосудия».
Это удивительное заблуждение, с такою силой и так долго господствовавшее по всей Европе, составляет самую печальную страницу в истории человечества. Нельзя читать эту страницу без содрогания, без тяжелого чувства стыда за столь недавнее прошлое человечества, без безнадежных мыслей о ничтожестве и относительности человеческого ума и темных инстинктах человеческой природы. «Столь чудовищное заблуждение, столь общее и столь недалекое от нас, — говорит Рише
[1]
, — волей-неволей страшно подрывает нашу веру в самих себя. Как всего лишь за тридцать лет до появления Декарта, Паскаля, Корнеля, после Шекспира, Рабле, Монтеня, в конце XVII столетия, нашлись в Англии, во Франции, во Фландрии, в Германии, в Савойе, в Дании, Испании, Швеции, Швейцарии и во всей Европе судьи, люди, несомненно, наиболее образованные для своей эпохи, которые были способны произносить подобные приговоры! А общественное мнение, без малейших колебаний утверждавшее эти приговоры! Не будет ли уместно здесь воскликнуть словами Монтеня: что же это за чудовище — человек!»
