Просека была огромная. Серега, сколько ни вглядывался, так и не смог понять, кончается ли она где-нибудь. И спереди, и сзади ее рыже-зеленое пространство незаметно сливалось с горизонтом.

Слева просеку ограничивал лес. Могучие древние сосны тянулись к дымному небу, в котором тихо плавало маленькое синее солнце. Мертвым, потусторонним жаром оно обливало и сухую траву, и рыжие стволы сосен, и черную Серегину голову.

Пора было идти. Хочешь – не хочешь, а пора. Потому что в душном воздухе медленно рождается тревога, давит грудь, заползает в мозги, заволакивает глаза чем-то мутным, серым. И значит, другого пути нет – надо вставать.

Солнце прожигало кожу и сквозь рубашку. Странное какое-то солнце. Впрочем, он знал, что таким оно было всегда.

В кармане шорт Серега нащупал что-то плоское, круглое. Оказалось – древняя истершаяся копейка. Даже год не разобрать, сколько ни вглядывайся. Зачем она, тем более сейчас? Он бросил ее в пыльные, порыжевшие от зноя кусты и зашагал дальше. «Значит, придется сюда вернуться, – мелькнула мысль. – Примета есть такая. Монетка-то здесь осталась.»

Кто-то прошлепал по коридору, и Санька умолк. Потом, выждав несколько секунд, он продолжал свистящим шепотом:

– А еще, пацаны, помните, есть в лесу возле Захаровки заброшенный дом? Ну, видели, наверное… Старый такой, гнилой весь. Ну вот. Знаете, отчего он такой?

Никто не знал. Все ждали Санькиного рассказа.

– Значит, так. Случилось это очень давно, говорят, больше ста лет назад. Тогда еще крепостное право было. И крестьяне в Захаровке тоже крепостными были. А владел ими помещик один, старый уже, но злой как собака. Генерал какой-то. Жил один в барском доме. Здоровый такой дом, трехэтажный… И вот однажды приехал к нему на каникулы сын. Ну, молодой такой парень, в университете учился. Эту, как ее… изучал. Ну, что-то там про законы. Он каждое лето домой приезжал отдыхать.

В общем, отдыхает он, в речке купается, на лошадях скачет, грибы собирает. Ну, балдеет, в общем.