Стеклянная кафешка стояла на окраине Люберец и ничем не выделялась, за исключением, пожалуй, того, что в этот поздний час около кафе стояли четыре машины. Два одинаковых «шестисотых» «Мерседеса», черные, длинные, бронированные. Отличались они только тем, что на ветровом стекле одной из машин был прикреплен небольшой картонный пропуск с названием какого-то банка. Кроме того, на крыше у этого «Мерседеса» виднелась большая антенна для радиотелефона.

Второй же «Мерседес» был практически полной копией первого, только названных предметов на нем не было. Вместо пропуска на лобовом стекле был прикреплен обычный талон техосмотра.

Около «Мерседесов» стояли два джипа. Один из них – квадратный «пятисотый» «Мерседес». Рядом с ним находились двое мужчин, одетых в черные костюмы, белые рубашки с галстуками. Оба держали в руках рации. Было ясно, что это охранники какого-то крупного бизнесмена, приехавшего сюда на встречу.

Недалеко от «пятисотого» джипа «Мерседес» был припаркован джип «Чероки» с тонированными стеклами, возле которого прохаживались трое ребят крупного телосложения, в кожаных куртках, коротко стриженные, очень похожие на бандитов или спортсменов. Было нетрудно догадаться, что эти крепкие ребята из личной охраны владельца второго «Мерседеса».

В Люберцы Валентин Сушков переехал в тринадцатилетнем возрасте. До этого он с родителями жил в подмосковном Зеленограде. Это молодой город-спутник, который был выстроен в шестидесятые годы и, по замыслу создателей, должен был стать одним из районов Москвы. На самом деле, хотя Зеленоград и отличался от других подмосковных городов и был ближе к Москве, все же отличие от Москвы было. Прежде всего – отдаленность.

Тем не менее в Зеленограде было много различных предприятий. Одним из основных было объединение «Электрон». Это было производство закрытого типа, где выпускалась электронная продукция, включая микросхемы, многие из которых шли на военные цели. На «Электроне» работали родители Валентина. Отец – инженером в одном из цехов, мать – врачом в медсанчасти при предприятии.

Однако в 1978 году в семье произошел разлад. Никаких предпосылок к этому вроде бы не было. Семья была дружная – ходили в гости, имели много друзей. В основном друзья у родителей были по работе. Все случилось как гром среди ясного неба. Отец встретил другую женщину и ушел к ней, причем ушел он тихо, без скандалов. Просто не вернулся в один из вечеров с работы, не пришел и на следующий день. А на третий позвонил жене и сказал: так и так, прости, встретил другую…

Мать Вали очень сильно переживала случившееся. Ей было тяжело, а главное – очень обидно, что муж ушел не к кому иному, как к ее подруге – коллеге, которая работала на том же «Электроне». Мать долго переживала, даже заболела и какое-то время не выходила на работу. Она не могла смотреть людям в глаза от стыда. Потом спросила у Вали:

Вскоре они выскочили во двор. Там было уже темно. Хотя и стояла зима, все вокруг в снегу и были видны силуэты людей, но темнота скрывала их лица. Все пошли в сторону той подворотни, куда днем выскочили «по тревоге».

Вскоре ребята вышли к деревянной голубятне и стоящему рядом деревянному бараку. Пройдя мимо него, они оказались возле множества брошенных деревянных сараев. Здесь кто-то хранил мотоциклы, старые машины, кто-то держал соленья, кто-то просто сваливал ненужный хлам. Но поскольку эти сараи подвергались постоянным ограблениям, владельцы многих бросили их на произвол судьбы. Поэтому они были открыты, а у некоторых и вовсе дверей не было. Вот там и собиралась вся шпана со двора, в котором жил Валентин. За сараями был большой овраг.

Ребята расположились на бревнах, сваленных рядом с сараями. Создавалось такое впечатление, что ждали прибытия какого-то человека, вероятно, достаточно важной персоны. Валентин понимал, что существует главарь и скорее всего ждут именно его.

Вскоре главарь появился. Это был парень примерно лет пятнадцати, но покрепче, чем Валентин и Макс. Парень шел без головного убора, и Валентин увидел его темные, немного вьющиеся волосы. Одет он был во взрослый зимний полушубок, короткие сапоги гармошкой, без шарфа. Рядом с ним шел еще один парень, полностью седой.

«Странно, – подумал Валентин, – почему у него такие волосы? Молодой ведь еще?!» Немного позади шел еще один парень, а рядом с ним – уже знакомый Валентину Рыжий.

Повернув машину, я направился в сторону Москвы. День был сломан. У меня было назначено несколько встреч. Не помню, как провел их, скорее всего с каким-то безразличием. А клиенты всегда чувствуют настроение адвоката. Некоторым я сказал, что мне, возможно, придется уехать в командировку, и порекомендовал им своих друзей – коллег-адвокатов, которые могли бы заменить меня.

После встреч я вернулся в консультацию. Там я переговорил с несколькими знакомыми адвокатами и предложил им заменить меня по некоторым уголовным делам. Коллеги согласились. Сейчас время трудное для всех, в том числе и для адвокатов, поэтому каждый старается нахватать побольше дел. Записав данные моих клиентов, сделав кое-какие замечания о том, что сделано, а что предстоит сделать, я решил, что покончил с этой суетой. В конце концов, от многих дел я освободился. Но тут же поймал себя на мысли: а может, я зря это сделал? Может, его уже и в живых нет? Но вряд ли они на это пойдут. Хотя всякое бывает. Потом скажут – погиб при перевозке, при попытке к бегству. Я даже представил, как бедного Валентина вытаскивают из машины и говорят: беги. Валентин не хочет. Тогда кто-то стреляет ему в затылок и в спину, труп выбрасывают в канаву. Это так называемая инсценировка побега. Да ладно, что-то целый день сегодня мрачные мысли в голову лезут!

Я быстро набрал номер телефона Паши, чтобы узнать, как у него дела. Мобильный долго не отвечал. Наконец Паша снял трубку.

– Привет, Паша, как дела? Где ты находишься?

Прошло десять лет. За это время произошли серьезные изменения. Страна из развитого социализма шагнула в первобытный капитализм. Второй год действовал закон о кооперации. Практически во многих местах стали появляться первые кооперативы – первые кафе, первые видеосалоны, платные туалеты и прочее.

Из подполья вышли цеховики, спекулянты, фарцовщики, которые теперь стали легально заниматься бизнесом, превратившись в кооператоров.

Движение люберов постепенно угасло. Практически все молодежные банды расформировались. Некоторые участники уже ушли в мир иной и лежали на люберецком кладбище как память о прошлых сражениях, о потерянном времени и жизни. Другие, которые пошустрее, сумев скопить кое-какой капитал, открыли небольшие кооперативные палатки, вообще отошли от шпаны, стали заниматься серьезными делами.

Некоторые же, посчитав, что научились хорошо драться – а за идею драться уже не было смысла, – стали заниматься новым промыслом, именуемым иностранным словом «рэкет», а в просторечии – вымогательством.

Мне, московскому адвокату, в своей практике не раз довелось снимать «косяки» с солнцевских. Многие помнят о поджоге бильярдной в Ясеневе, тогда погибли 9 человек. Подозрение вновь пало на солнцевских, тем более что один из «дворовых авторитетов» брякнул: мол, это сделали они.

Московский и районный РУОПы отреагировали быстро, и началась охота за солнцевскими. Тогда по просьбе авторитетных бизнесменов – моих клиентов (впрочем, по версии правоохранительных органов, они являются солнцевской братвой) я встретился с оперативными работниками, чтобы доказать, что подозрения направлены не в ту сторону.

Сыщики мне не поверили и настаивали на встрече с солнцевскими для проверки кое-каких деталей.

После некоторых колебаний предложение о встрече было принято. Мне пришлось даже выступить своеобразным гарантом таких переговоров. Не буду утомлять читателей рассказом о своих переживаниях, о том, что мне пришлось испытать при выполнении столь необычной и рискованной миссии.

Скажу только одно: встреча оказалась очень полезной, и вскоре истинные убийцы были найдены и осуждены.

Солнцевский район находится на юго-западе города, сразу за Кольцевой дорогой. Солнцево похоже на небольшой полуостров, примыкающий к границам столицы. Это типичный спальный район Москвы. Здесь стоят трех-, четырех– и пятиэтажные дома времен Хрущева, девяти-четырнадцатиэтажные 70-х и четырнадцати-шестнадцатиэтажные дома улучшенной планировки, построенные в 80-х годах. Эти дома сверху напоминают квадратики и прямоугольники, окруженные небольшими двориками. Во дворах, особенно летом, постоянно кипит жизнь. Днем играют дети, к вечеру появляются подростки, а еще позже выходят сразиться в домино взрослые.

В середине 80-х почти в каждом дворе была своя подростковая группировка. Вначале молодежь собиралась в основном в подвалах своих домов и, чтобы накачать мышцы, занималась поднятием тяжестей. Наряду с этим не брезговала и мелким хулиганством. Но мода драться «стенка на стенку», возникшая в Набережных Челнах и подмосковном городе Люберцы, не миновала и солнцевскую молодежь.

Высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти припарковал взятый напрокат «Мерседес-300». Вышел из машины, достал свои вещи, неторопливо огляделся. Подобно местным жителям, не стал запирать автомобиль и даже оставил опущенными боковые стекла. На нем был хороший серый костюм, темно-голубая в тонкую белую полоску рубашка с неброским галстуком, новые черные штиблеты, небольшой дорогой кейс фирмы «Самсонит» – молодой мужчина явно старался выглядеть как солидный международный бизнесмен.

Однако короткая стрижка, волевое лицо с сильным подбородком и специфическим выражением выдавали в нем спортсмена.

Алексей Синицын приехал в женевский международный аэропорт Куантри за полчаса до прилета самолета из Вены, который он встречал. На нем должен был прилететь его шеф, Сергей Михеев, – крупный российский бизнесмен, последнее время живущий за границей.

Сергей Михеев был автором и координатором многих крупных, на миллионы долларов, контрактов, связанных с Россией. Он катался по многим странам мира, заключал выгодные сделки, в некоторых являлся просто посредником, сводя между собой предпринимателей и получая законные комиссионные. Но мало кто знал, что Сергей был не только бизнесменом, но и создателем крупнейшей в Москве группировки, обеспечивавшей «крышу», иными словами, определенную безопасность многим коммерческим структурам Москвы.

Алексей Синицын сидел за столиком в ресторане и внимательно разглядывал посетителей, входящих в двери. Он пытался вычислить того, с кем ему предстоит встретиться и кто, возможно, примет участие в его дальнейшей судьбе.

Жизнь Алексея в последние десять лет складывалась не слишком благополучно. Все началось с конца 70-х годов, когда Москву захлестнула эпидемия карате. Создавалось огромное количество секций самых различных направлений. Именно тогда Алексей познакомился с Алексеем Штурминым, одним из основателей первой Московской школы карате.

Секции карате размещались в хоть немного пригодных для этого подвалах, спортивных залах школ, ЖЭКов и различных институтов. Учебников не было, занимались либо по подпольным ксерокопированным переводам различных иностранных изданий, либо по фотографиям, заимствованным из иностранных журналов, либо по видеофильмам, завезенным из-за границы.

Алексей также увлекся карате. За три года он сумел достичь больших высот. Занимаясь почти каждый день, он получил черный пояс, четвертый дан.

Михаил Угрюмов был из семьи потомственных милиционеров. Его дед и отец всю жизнь прослужили в органах охраны правопорядка. Он с детства видел, как они чистят и наглаживают милицейскую форму, гордятся ею. Сплетни о коррупции в милицейской среде не прилипали к Михаилу. Представители старшего поколения взяток не брали, служили честно и парня воспитали в том же духе. Дед ушел на пенсию старшиной, а отец – майором. Они мечтали, чтобы Михаил стал генералом. Так что вопрос, кем быть, перед ним не стоял. После окончания средней школы он поступил в школу милиции.

Учился Михаил хорошо, но в коллективе чувствовал себя белой вороной – подобных ему, продолжателей дела отцов, в их наборе не было. Кроме того, его однокурсники быстро узнали, что идеал Михаила – сотрудник угрозыска Шарапов из фильма «Место встречи изменить нельзя». Хотя Угрюмов и принимал девиз Жеглова «Вор должен сидеть в тюрьме», но, как и Шарапов, его методы не одобрял.

В отличие от Михаила его новые знакомые были далеки от милицейской романтики. Многие мыслили как раз категориями капитана Жеглова, а некоторые в откровенных разговорах излагали такие взгляды на милицейскую службу, что волосы вставали дыбом не только у романтика Михаила. Предстоящую службу они рассматривали исключительно как кормушку, средство для набивания кармана.

Михаила, влюбленного в Шарапова, считали блаженным.

– Сейчас не сороковые годы, и мир сильно изменился, – говорили ему.