Ранним ноябрьским утром, когда на улице еще темно и сонно, как ночью, дети шли в школу, жалея себя до слез. Погода была совершенно безрадостной, дети торопились зайти в помещение, где было тепло и светло, хотя бы и казенным люминесцентным светом.

Учеников 7 «Б» класса ожидал урок литературы в 33-м кабинете на третьем этаже. Вообще-то, это был кабинет химии, но в школах предметникам часто приходится странствовать, и, вместо того, чтобы сидеть за своим удобным невысоким столом в окружении портретов русских писателей, Серафима Георгиевна восседала за приподнятой над землей массивной кафедрой, и прямо перед ней раскинулась со всеми своими символами таблица элементов, а сбоку жег взглядом ее инвольтатор, Дмитрий Менделеев.

Серафима Георгиевна преподавала русскую литературу вот уже тридцать семь лет, и эта литература ей до сих пор не надоела. Скорее, ей надоели дети. Но она никогда бы в этом не призналась, потому что смолоду была воспитана служить призванию.

Строгим и неулыбчивым взглядом, прямо держа голову с туго зачесанными седыми волосами, она наблюдала, как ученики заходят в класс. Некоторые выглядели еще совсем детьми, в других уже происходили загадочные переходы, и они находились на разных стадиях превращения в юношей и девушек.

На каждое «здрасьте, Серафима Гёргевна!» старая учительница отвечала легким кивком.

Мама пекла пироги. Кирилл почувствовал запах на лестничной клетке, выйдя из лифта. Он пошатнулся, слегка крутануло голову. Память носа — беда и счастье челноков. Кирилл постоял немного перед дверью, потом достал ключ и вошел в дом-музей запахов детства. Маша затявкала в глубине квартиры, на своей лежанке в чуланчике, зацокала по паркету, плохо вписалась на радостях в поворот из гостиной, взвизгнула и въехала на пузе в коридор.

— Машка, Машка! Хорошая моя, родная! Скучала? Ты скучала, Маня? Скучала! — Кирилл подхватил старенькую таксу на руки, увернулся от страстного поцелуя в губы, прижал к себе, скидывая одновременно ботинки и влезая в тапки.

— Привет, мам!

— Поставь Машу на пол и иди мой руки!