Доктор Джон Сандерс вышел из лаборатории только в час ночи. Запирая дверь, он продолжал ломать голову над делом Смита, которым занимался. Каким образом в мороженом оказался мышьяк? Отчет требовалось подготовить к концу недели. Сандерс устал; поскольку он много часов просидел за микроскопом, у него болели глаза. Он решил идти домой пешком, надеясь, что на свежем воздухе в голове прояснится.

Институт токсикологии имени Гарриса находился на Блумсбери-стрит. Сандерс вышел из здания последним и, как всегда, тщательно запер за собой дверь. Когда он повернул на Грейт-Рассел-стрит, заморосил дождик, и сразу посвежело. Шепот дождя был единственным звуком на длинной улице, сплошь застроенной домами до самой Тоттнем-Корт-роуд. В тусклом свете уличных фонарей здания казались черными громадами — все, кроме одного.

Сандерс так и не понял, почему вообще обратил на этот дом внимание: разве что находился в состоянии легкой прострации — когда невольно замечаешь всякие мелочи. Краснокирпичный дом был узкий, четырехэтажный, с мансардой — постройки XVIII века. На первый взгляд он казался нежилым: типичное офисное здание. Однако в мансарде в двух слуховых окошках из-за белесоватых ставен пробивался свет. На темной улице эти единственные освещенные окна смотрелись как-то особенно одиноко. Проходя мимо, Сандерс не сводил с них глаз. У самого дома горел фонарь; его свет падал на входную дверь.

У фонаря кто-то был.

— Извините, — произнес девичий голос.

— Извините, пожалуйста, — сказал Сандерс.

В помещении Англо-египетской импортной компании было темно. Пожилой клерк, успевший надеть черное пальто и поношенную мягкую шляпу, явно собирался уходить, хотя, как заметил Сандерс, дверь запереть он и не подумал. Клерк спокойно шел по коридору с выражением суровой терпимости, когда Сандерс окликнул его.

Клерк оглянулся.

— Вы что-то сказали? — недоверчиво переспросил он.

Сандерс протянул ему свою визитную карточку.

В начале третьего Сандерс сидел в тускло освещенном зале ожидания Гиффордской больницы и листал журнал не читая. От усталости у него немного дрожали руки. Все было сделано. Пострадавших действительно отравили атропином; но, судя по тому, как их взялись лечить, доза яда оказалась выше, чем он предполагал. Здесь, в больнице, всем сейчас распоряжался доктор Нильсен, а в квартире Хея хозяйничала полиция.

Сандерс с досадой швырнул журнал на столик. Из-за того, что он недооценил опасность, жизнь трех человек оказалась под угрозой! Его вина в том, что ему хотелось покрасоваться перед девушкой и утешить ее.

Тут в зал ожидания вошел старший инспектор Хамфри Мастерс, с которым Сандерс был отлично знаком.

Старший инспектор Мастерс — румяный, невозмутимый, как карточный шулер, с седеющими волосами, старательно зачесанными набок, — выглядел соответственно обстоятельствам. А обстоятельства были таковы, что его вытащили из постели в половине второго ночи.

— А, вот и вы! — обрадовался Мастерс, заметив молодого человека. Он придвинул себе стул и положил на столик кейс. — Дело дрянь, доложу я вам. Нам повезло только в одном: на месте происшествия случайно оказались вы. Всегда приятно иметь дело с человеком, которому можно доверять.

Когда Сандерс на следующий день приехал на Грейт-Рассел-стрит, где он договорился встретиться со старшим инспектором, было почти одиннадцать часов утра. Дома он не ночевал. У него на службе был диван, на котором он спал, если случалось работать допоздна; а накануне Мастерс попросил его провести ряд анализов, да побыстрее.

Он привез в контейнере целую коллекцию всевозможных стаканов, бокалов и бутылок из квартиры Феликса Хея и остаток ночи и утро посвятил изучению их содержимого. Результат исследования изумил его.

Однако усталости Сандерс не чувствовал. Было славное апрельское утро; в прохладном воздухе явственно пахло весной, а над крышами старых домов показался краешек солнца. Дом на Грейт-Рассел-стрит зажил обычной жизнью: дипломированные бухгалтеры Мейсон и Уилкинс, а также сыновья Чарлза Деллингса, агенты по недвижимости, равнодушно сновали по двум нижним этажам. Но двери Англо-египетской импортной компании были заперты, и перед ними стоял полицейский.

Наверху молодого человека встретил Мастерс — свежий, гладко выбритый и невозмутимый. Кроме старшего инспектора в квартире находился только сержант Поллард. Сквозь маленькие окна ярко светило солнце, отчего квартира казалась веселее, хотя по-прежнему носила печать таинственности.

— Доброе утро, сэр, — приветствовал Сандерса Мастерс. — Доброе утро, доброе утро, доброе утро! А мы с Бобом уж думали, что вы не придете. Совсем заработались?

Доктор Сандерс давно ждал, когда старший инспектор приступит к делу; он даже придвинулся ближе. Как-то справятся с натиском Мастерса снисходительная миссис Синклер и задумчивый, серьезный Блайстоун? Однако их реакция оказалась совершенно неожиданной. Оба изумленно воззрились на старшего инспектора. На один короткий миг Сандерсу показалось, что их головы стали прозрачными и можно разглядеть, как работают мозги; молодой человек готов был поклясться, что удивление обоих свидетелей неподдельно.

Сэр Деннис Блайстоун поднялся. Изумление у него постепенно сменялось гневом.

— Вовсе не обязательно, — отрывисто заявил он, — испытывать на нас ваши полицейские приемчики. Мы стараемся вам помочь!

— Это не приемчик, сэр, — возразил старший инспектор. — Я говорю истинную правду. Если вы мне не верите, спросите вот доктора Сандерса. В шейкере атропина не было.

Блайстоун некоторое время недоверчиво смотрел на старшего инспектора; казалось, веские доводы Мастерса проникают в его мозг постепенно, как яд. Потом повернулся к миссис Синклер.