В библиотеке замка и поныне стоят высокие напольные часы, о которых посетителям непременно рассказывают, что они сделаны в Германии и в свое время их круглый циферблат поворачивался всякий раз, когда раздавался затейливый трезвон. Но однажды ночью, около двух лет назад, циферблат перестал поворачиваться, а музыкальный механизм трезвонить: часы не только отметили время насильственной смерти лорда Рейла, но в каком-то смысле как бы продолжали пристально следить за событиями в замке, что и явилось причиной того, что они теперь не ходят. Если вы относитесь к числу избранных посетителей, вам могут даже показать на циферблате пулевые отверстия, хотя следов крови давным-давно и в помине нет.

Генри Стайн, обладатель титула баронов Рейл, лично купил эти часы, вполне современную вещь, хотя он, человек со странностями, не отличался особой любовью к современным вещам. Более того, он их терпеть не мог.

В свое время лорд Рейл наследовал в Восточной Англии Баустринг — один из немногочисленных уединенных замков XV века, которые волею Провидения не превратились в руины и не подверглись перестройке во времена Тюдоров.

Палисад Баустринга повторяет своими очертаниями туго натянутую тетиву лука, а мощный донжон — главная башня, служившая в отдаленные времена жилищем и оплотом защиты, — придает суровый, грозный облик замку, расположенному на морском берегу и представляющему собой в этом краю нечто редкостное.

Если бы лорду Рейлу позволили гнуть свою линию, он бы оставил освещение и санитарные коммуникации величественного сооружения в таком же первозданном состоянии, как его стены, башни, переходы, аркады и укрепленную центральную часть. Всякие новшества он не жаловал, всем своим сердцем и, возможно, душой он был предан своей коллекции средневекового оружия и рыцарских доспехов. Его тщеславие было, конечно, удовлетворено: нигде в мире не было частной коллекции великолепней. Но для того чтобы Оружейный зал Баустринга мог сверкнуть своими раритетами, там необходимо было электрическое освещение. Однако лорд Рейл старался включать электрический свет как можно реже и отбивал охоту пользоваться им у своих гостей. Он полагал, что одной маленькой лампочки вполне достаточно, и бродил по огромному сумеречному Оружейному залу, примыкавшему к библиотеке, со свечой. В библиотеке свечи горели в латунных подсвечниках на каминной полке. Короче говоря, эта чудаковатость лорда Рейла стоила его светлости жизни.

«Нечто безрассудное, неблагопристойное и зловещее» — вот так сказал в купе поезда Джордж, тучный, страдающий одышкой, с руками, опирающимися на колени, и с серьезным лицом. Эти слова мгновенно вспомнились Тэрлейну в Большом зале Баустринга.

Скорее уж нелепое и абсурдное! Он с трудом заставил себя оторвать взгляд от лорда Рейла.

Тэрлейн представил себе университетскую аудиторию: амфитеатр скамеек и себя самого, с педантичностью кладущего часы на стол. Он всегда вертел в руках эти часы, читая лекцию. Смотрел в сторону широких окон в конце аудитории и никогда не интересовался тем, слушают ли его студенты. Он полагал, что сможет донести свои мысли в их точном, внушающем трепет смысле. И он всегда хвалил себя за то, что справился со столь коварной темой «Размышления о страхе».

Базисом всякого страха, утверждал он, является нелепость, абсурдность, но это положение не прослеживается в ряде общеизвестных примеров. Однако в Баустринге он обнаружил признак того, что было до нелепости абсурдно. И это привело его в замешательство. Пэр Англии кривляется, подпрыгивает, взвизгивает, требуя пару каких-то латных рукавиц.

Лорд Рейл резко повернулся, и из его дырявого кармана выпали гвозди. Он поспешно наклонился, собрал гвозди и снова выпрямился.

— У Дорис будет ребенок, — произнес пискливым голосом Рейл. — Ха.

Позднее Тэрлейн пытался восстановить в памяти реакцию сидевших за обеденным столом в момент, когда хозяин сделал это неожиданное заявление, но не мог вспомнить ничего особенного. Из чьей-то руки выскользнул хрустальный бокал, звякнув о тарелку, и его немедленно заменили — вот и все. Но помимо охватившего всех шока, что являлось нарушением правил хорошего тона, строго соблюдающихся за каждым британским столом, — ничего из ряда вон выходящего не произошло.

Лорд Рейл, в своем неопрятном монашеском одеянии, накинутом на костюм, в котором полагалось выходить к ужину, хитро смотрел на покрытый белой скатертью стол, уставленный таким количеством свечей в подсвечниках, что можно было подумать, будто все в церкви, а не в столовой. До этого он выражал недовольство едой и все говорил, говорил своим пронзительным голосом, не давая никому и слова сказать. Он только что закончил пространное рассуждение на тему средневековых «поясов целомудрия», так подробно вникая в детали, что Патриция залилась краской, а флегматичный Мэссей заерзал. Потом лорд Рейл, резко наклонившись вперед, положил ладони на стол. Всякий раз, когда он сосредоточивался, он начинал коситься, и тогда маленькие злобные глазки сверкали, как кусочки хрусталя.

— У Дорис будет ребенок, — снова пискнул он. — Ха! Ха! Ха!

Тэрлейн инстинктивно почувствовал то, что остальные знали: невозможно это сообщение обойти молчанием или плавно перевести разговор на другую тему. Если уж этот старый козел уперся рогом, с пути его не свернешь!

Генри Стайн, лорд Рейл, лежал ничком возле пьедестала, на котором была установлена гигантская фигура воина в потускневших от времени позолоченных рыцарских доспехах, в шлеме с закрытым забралом, верхом на деревянной лошади тоже в доспехах. Этот экспонат находился почти в центре огромного зала, где царил полумрак. Боевой конь, покрытый богатым чепраком, с поднятой передней ногой, возвышался над Генри Стайном. Лорд Рейл казался таким же безжизненным, как и фигура всадника.

Наклонившись над ним, они увидели шнур, врезавшийся в складки шеи. Тетива!.. Она была туго затянута, и ее концы свисали с шеи, которую почти закрывали седеющие взъерошенные волосы. Им не хотелось видеть его лица, и поэтому они перевернули тело, по-прежнему в грязном белом балахоне, но с оторванным капюшоном.

Руки у него были под грудью, голова вдавлена между плечами. Широко раскинутые ноги были согнуты в коленях, пальцы ног подогнуты. Казалось, будто он упал, делая упражнения с приседаниями.

Все это они смогли разглядеть, потому что Мэссей не переставая зажигал спичку за спичкой и чертыхался, когда, догорая, они обжигали ему пальцы. Лорд Рейл, никогда не производивший впечатления крупного человека, стал невероятно крохотным после смерти: просто какая-то кукла с удавкой на шее в зале, полном гигантских манекенов.

Тэрлейн, стоя над ним, ощутил медленное биение своего сердца. Но он был удивлен, что не оказался более потрясенным перед лицом смерти. Более того, он чувствовал себя неловко, оттого что пристально разглядывал все вокруг, прислушиваясь к монотонным стенаниям Мэссея. Горела лишь одна слабая лампа у двери. Тени по углам казались чудовищами.

Они молча пошли назад по Оружейному залу после тщетных попыток и усилий открыть заколоченную наглухо дверь.

— Так вот зачем понадобились ему молоток и длинные гвозди, — задумчиво произнес Фрэнсис. — Но это же надо додуматься забить дверь изнутри! Ничего удивительного, что он так перемазался… Но зачем ему это понадобилось? Впрочем, людям нередко приходят в голову бредовые мысли, а если точнее — фантазии. Придумают же киношники всякое разное! В фильмах никогда не обходится без того, чтобы доспехи не вскочили и не рубанули кого-либо палашом. Это просто традиция. Даже Сондерс первым делом подумал об этом. — Он нахмурился. — Дьявольщина какая-то! Заколотил одну дверь — открылась другая, в покойницкую.

— И откуда только силы взялись, — заметил Сондерс. — Дверь крепкая, как стена. Я сам видел, как он забивал ее. Забивал и бубнил «Донжон, донжон». А мне все слышалось «Демижон, демижон»… Оплетенная бутыль с вином, стало быть… — Он облизнул губы. — Странно, не правда ли? Да, он ведь забил и наружную дверь в саму башню, со двора! Вот ведь какое дело, капитан!

— Суешь свой нос повсюду, а толку чуть! — сказал Фрэнсис безучастно. — Ладно, иди и выпей что-нибудь, если тебе невтерпеж. Тоже мне, демижон… — Фрэнсис задержался возле тела отца. — Думаю, нам понадобится лупа, — сказал он погодя. — В кабинете есть одна. Понимаете, я почти уверен, что тот, кто задушил его, был в латных рукавицах. А у них острые края, так что, возможно, остались царапины на кожаной тетиве… — Ой! — Он наклонился. — Тут бумажник отца, — сказал он, показывая на кожаный бумажник, лежавший рядом с телом, в тени. Бумажник был раскрыт, из него выглядывало несколько испачканных листочков, на которых были оттиснуты инициалы лорда Рейла. — Мы не должны дотрагиваться до него. Дознаватели всегда выходят из себя, когда дотрагиваешься до вещдоков.

Тэрлейн сказал: