Л. П. Карсавин — один из крупнейших русских философов XX столетия, видный историк и культуролог. Созданная им религиозно–философская система завершает исторический путь русской метафизики всеединства — главного и оригинального направления религиозной мысли в России, основанного Вл. Соловьевым. Настоящий том включает две завершающие работы Карсавина. Книга «О личности», изданная в Каунасе в 1929 г., лучшее и важнейшее произведение философа, синтез его системы. Исходный pdf -
. Здесь воспроизводиться только работа "О личности".
Оглавление
Введение
Предварительный анализ слов и понятий. — Вид и лицо (18—19). Личность (19) как духовно–телесное существо (20). Дух как единство и свобода; тело как множество и необходимость (20—21). Определенная свобода и свобода как самопреодоление (22). Личность как покой и движение и ее самодвижность (22). Ее саморазъединение, самосознание (самознание) и знание. Индивидуальная и симфоническая личность (22—24). Разъединения личности, ее аспекты (23—24). Лик и личина (24—25). Ипостась и личность (25—26). Совершенство и несовершенство, Божество и тварь, лицетворение и обожение (26—27).
В связи с Декартовым «cogito ergo sum» уясняется соотнесенность индивидуальной личности с инобытием, а ее самознания с ее знанием. И таким образом самодвижная личность предстает как самососредоточение и самораскрытие бытия в особом образе, из коего и с коим бытие соотносит иные свои образы, инобытие по отношению к данному (27—30).
I. Индивидуальная личность
Однако методологически удобнее ограничиться вначале рассмотрением личности в ней самой: так, как если бы она являлась вполне обособленною от инобытия и даже единственною реальностью. К тому же такое рассмотрение ближе всего к господствующей доныне индивидуалистической установке (31).
В теоретическом самопознании индивидуальная личность саморазъединяется на «я» как свое неточное и сознающее средоточие и на сознаваемое этим «я». Это осознается нами как наше умирание и падение, так как явно преобладание разъединенности над единством (31—32). Преобладание же разъединенности обнаруживается в бесплодных поисках «единого я» (33). Но невозможность его усмотреть прежде всего обусловлена тем, что «я» как единство личности не — отвлеченное единство, а — конкретное многоединство (33—34). Ищем же мы отвлеченное единство в силу того, что личность наша — многоединство несовершенное (34—35).
Недостаточность теоретического самопознания (§ 3) несколько восполняется активным самопознанием, в котором очевиднее единство личности (35—36). Но и активное самопознание нуждается в восполнении его теоретическим (36—37). В меру возможности соединяя их, мы лучше понимаем несовершенство нашей личности, смысл ее совершенствования, ее идеал как всеединство, значение ее самоутверждения, самоотдачи и утверждения (37—39).
II. Симфоническая личность
Выход за границы индивидуальной личности (§ 3) связан с проблемою знания. В решении этой проблемы полезно уяснить две основные установки: интуитивистическую и феноменалистическую (91—93). Утверждал, что личность познает инобыткый ей мир в подлиннике, мы должны признать, что существует сфера общих качествований, общих инобытию и личности (93—94). Эта сфера обладает двумя дальнейшим образом неопределимыми субстратами: инобытием и личностью, и в ней, в общих качествованиях, происходит их соединение (94—96). Следовательно, знание, предполагая первичное единство и двуединство личности с инобытием, начинается с их разъединенности и заключается в их воссоединении (96—97). Двуединство же личности с инобытием должно само быть личностью: симфоническою и, в частности, социальною (97—99).
Сказанное заставляет нас кратко рассмотреть проблему знания по существу. (Терминологические замечания — 99) — Основа знания дана в Триипостасном Божестве и в Логосе, в коем знание едино с самознанием, а их двуединство может быть названо сознанием Логоса (99—100). В том же смысле следует говорить о самознании, знании и сознании совершенной твари, причем осложняющее их отношение твари к Богу абсолютно обосновано Богочеловечеством (100). Несовершенство твари прежде всего разъединяет ее самознание, знание и сознание с бытием, делая их призрачными, а затем и вообще их искажает, откуда проистекают, с одной стороны, тенденция к обезличению сознания и бессубъектному знанию, с другой стороны — к отожествлению знания и сознания с самознанием, или субъективизму (101—102). Условно сосредоточиваясь на несовершенной, или «уединенной», твари, мы приходим к следующему построению. — Самознание всей твари как симфонической личности (§ 15) становится в индивидуирующих личностях, в частности и последнем счете — в индивидуальных, их самознанием и знанием, двуедиными как их сознание (102—103). Различая же «внутреннее» и «внешнее» знание, можно еще определить объединяющую первое с самознанием сферу как самосознание (103—105).
III. Совершенство и несовершенство личности
Положения, вытекающие из нашего исследования, ставят вопрос о совершенстве твари, отношении к нему несовершенства и, в частности, о смысле «падения» твари (181—184).
Совершенство обладает перед несовершенством онтологическим первенством, чем еще не предрешается вопрос о его первенстве хронологическом, но устраняются уже некоторые догматические предпосылки, которые мешают правильной постановке вопроса о «падении» твари (184—185). Апория, заключающаяся в одинаковой невозможности признать бытие и небытие твари находит себе исход в учениях о Всеблагости, творении свободной, т. е. преодолевающей себя, твари, Богочеловечества и теофании (185—187). На основе же этих учений обнаруживается, что при отвлеченном, но необходимом противопоставлении твари Богу места идее падения не находится, при соединении же отвлеченного рассмотрения с конкретным падение твари уясняется как ее всевременный, всеединый акт или «первородный» грех (188—190).
Введение
Прежде, чем приступить к философскому учению о личности, полезно вдуматься в обычное словоупотребление. Язык наш глубокомысленнее и «метафизичнее», чем кажется.
Слово «вид» еще сохраняет свой старый смысл наружности, облика, лица. Но, говоря о «виде» (например, — «грозном», «величественном», «веселом» и т. п.) какого–нибудь человека, местности, строения, мы всегда обозначаем нечто целостное, объединенное, а вместе — преходящее и такое, в котором существенное, во всяком случае, не отличено от несущественного. Вид может быть обусловлен не только внутренним состоянием или качеством предмета, а и одними лишь внешними обстоятельствами; иногда «вид» — синоним субъективного состояния зрителя (ср. — «видеть», «я вижу»).
Если же мы хотим указать на то, что «лежит за видом» или «находится в основе его», как нечто первичное, существенное и — хотя бы относительно — постоянное мы, даже применительно к природе и предметам неодушевленным, пользуемся словом «лицо». — «Лицо» природы (из) — меняется, «виды» сменяют друг друга. Правда, и «вид» может меняться; но «лица» — то природы или человека, во всяком случае, друг друга не сменяют. Лицо предмета в известном смысле соответствует субстанции (prosopon — hypostasis), виды — акциденциям, «привходящему», «сошедшемуся», «околичностям» (symbebekota). Пользуюсь этими терминами здесь, не вдаваясь в их анализ и оценку, — только для пояснения; хотя и думаю, что субстанциализирование вида (eidos) сыграло роковую роль в Платоновом учении об идеях.
В применении к человеку слово «лицо» означает нечто существенное и потому постоянное, своеобразное и неповторимое. Таков смысл выражений: «он человек не безличный», «у него есть лицо» и т. п. Притом лицо во всех этих случаях необходимо мыслится, как единство множества, и не только в данный миг времени (что справедливо и для вида), но и в потоке самого временного изменения. Прилагательное «личный» относит к одному и тому же «лицу» все множество его «проявлений», «осуществлений», выражений или — чтобы воспользоваться наименее обязывающим термином — «моментов».