Вечером я сидел у себя в комнате и вдруг услышал что-то в коридоре. Я оторвался от работы и увидел, как под дверь скользнул конверт. Он был толстый, но не настолько, чтобы не пролезть под дверь. На конверте стояло мое имя, а внутри оказалось письмо, якобы написанное моей женой. Я говорю «якобы», потому что, хотя заключенные в нем жалобы могли исходить только от человека, который двадцать три года наблюдал за мной изо дня в день и знал все подробности моей жизни, обвинения были вопиюще нелепыми и абсолютно не соответствовали характеру жены. А самое главное —

письмо было написано не ее почерком.

Но если это был не ее почерк, тогда чей же?

Теперь мне жаль, что я не сохранил это письмо и не могу воспроизвести его здесь целиком, вплоть до последней запятой, до последнего неумолимого восклицательного знака. Я говорю сейчас о тоне, а не о содержании. Но, как это ни грустно, я его не сохранил. Я потерял его или куда-то засунул. Потом, уже после печальных событий, о которых я хочу рассказать, я убирал со стола и, должно быть, ненароком выбросил его — что совершенно на меня не похоже, так как обычно я ничего не выбрасываю.

Но как бы там ни было, у меня хорошая память. Я помню каждое прочитанное слово. Еще в школе меня награждали за то, что я отлично запоминал имена и даты — изобретения, битвы, договоры, союзы и тому подобное. На проверках фактических знаний я всегда набирал максимум очков, и позже — в так называемом «реальном мире»— моя память не раз выручала меня в трудных ситуациях. Если вы спросите меня, скажем, о Трентском соборе, или Утрехтском договоре, или о Карфагене, стертом римлянами с лица земли после поражения Ганнибала (римские воины даже засыпали это место солью, чтобы Карфаген никогда не стал Карфагеном), я отвечу вам хоть сейчас. Если речь зайдет о Семилетней, Тридцатилетней или Столетней войне или, допустим, о Первой Силезской, я расскажу о них с величайшим энтузиазмом и легкостью. Спросите у меня что угодно о татарах, о Ватикане в эпоху Возрождения или о расцвете и упадке Османской империи. О Фермопилах, Шайло или пулемете «максим». Пожалуйста! Сражение при Танненберге? Нет ничего проще — для меня это все равно что вспомнить детский стишок о пироге с птицами. «Много, много птичек запекли в пирог…» При Азенкуре взяли верх английские лучники. Или вот это. Все знают о битве при Лепанто — последнем великом морском бое на галерах с рабами. Эта битва произошла в 1571 году на востоке Средиземного моря — объединенный флот христианских стран Европы обратил в бегство арабские орды под командованием нечестивого Али Муэдзин-заде, который любил собственноручно отрезать носы ожидающим казни пленникам. Но помнит ли кто-нибудь, что в этом бою участвовал Сервантес и что ему отрубили там левую руку? Или другое. Совместные потери французов и русских за один только день Бородинской битвы составили семьдесят пять тысяч человек — столько народу погибло бы, если бы каждые три минуты с рассвета до заката терпели крушение полные пассажиров аэробусы. Кутузов с армией отступил к Москве. Наполеон перевел дух, заново построил войска и двинулся следом. Он вошел в Москву и оставался там целый месяц, но Кутузов не появлялся. Русский полководец ждал снега и льда, которые должны были прогнать Наполеона обратно во Францию.

Факты застревают у меня в голове. Я все помню. И если я говорю, что могу восстановить это письмо — ту его часть, которую я прочел, с обвинениями в мой адрес, — то я отвечаю за свои слова.

К примеру, начиналось письмо так: