Меня стригли. Я сидел в кресле, а у стены на­против сидели в очереди еще трое мужчин. Двоих я никогда раньше не видел. А лицо третьего казалось мне знакомым, вот только где мы встречались, я никак не мог вспомнить. Пока парикмахер трудился над моей прической, я все посматривал на того мужчину. Здоровый такой му­жик, с короткими волнистыми волосами, сидел и перекатывал во рту зубочистку. А потом я вдруг вспомнил, где его видел: в вестибюле банка, он был в фуражке и в форме, и глаза такие маленькие и внимательные.

Один из двух других был человек пожилой, но его седая шевелюра была все еще пышная и курчавая. Он курил. У третьего, хотя стариком его никак не назовешь, макушка почти совсем облысела, зато по бокам волосы свисали на уши. На нем были рабочие ботинки, а штаны лоснились от машинного масла.

Парикмахер, положив мне на голову руку, накло­нил ее, чтобы удобнее было стричь. А потом спро­сил у того банковского охранника:

— Ну как, Чарльз, подстрелил ты своего оленя?

Мне нравился этот парикмахер. Мы были с ним не так близко знакомы, чтобы обращаться друг к другу по имени. Но он узнавал меня, когда я прихо­дил стричься. Он знал, что я люблю порыбачить. Вот мы и разговаривали с ним про рыбалку. Не ду­маю, чтобы он увлекался охотой. Но мог поддер­жать любой разговор. В этом смысле парикмахер он был просто замечательный.