По случаю вечера декламации просторная зала Петровского училища была полна самой разношёрстно одетой публики — среди коричневых и серых визиток встречались студенческие тужурки и даже элегантные костюмы-тройки. Женские горжетки были представлены от соболей до скромных шерстяных уродцев. Всё равно, Меркушев чувствовал себя чужим среди них в своём мундире. Он был неуместен здесь, как была бы неуместна бестужевка-курсистка на мостике крейсера. Стихи, льющиеся потоком из уст романтических юнцов, утомили его.
— Мишенька, помнишь наш уговор? — рука сестры привычно, как в детстве, успокаивающе погладила его кисть.
— Помню, Лиза, но право слово — это такая скука.
— Ты совсем не изменился, Мишель, для тебя нескучны только цифры дальномеров да музыка.
— Зато ты изменилась и очень, Лиза. Где твои роскошные волосы? С этой причёской ты похожа на мальчишку разносчика.