В настоящий том Собрания сочинений В. Катаева вошли его юмористические рассказы и фельетоны разных лет, печатавшиеся в журналах «Красный перец», «Крокодил», «Бузотер», «Смехач», «Заноза с перцем», «Чудак», «Гаврило» и в газетах «Гудок», «Рабочая газета», «Литературная газета», «Правда», а также сатирический роман-пародия «Остров Эрендорф».
Горох в стенку
I
Страшный перелет
*
Поэт Саша ерошил волосы и с остервенением курил папиросу за папиросой. Его фантазия была чудовищна. Кроме того, ему страшно хотелось жрать. А это можно было сделать, только закончив работу и получив деньги. Представление о прохладном пиве и о виртуозно нарезанной вобле приводило его в состояние спазм. Обыкновенная пивная, торчавшая под боком, казалась ему раем и возбуждала его изобретательность.
Кадр ложился за кадром, бумага обугливалась под бешеным карандашом. В порядке кадров Елена скрывалась от Пейча, Пейч стрелял из револьвера, автомобиль на рискованных поворотах швыряло задними колесами за край дороги, и таинственный незнакомец судорожно цеплялся за перерезанные тросы.
Одним словом, это было нечто удивительное…
На этом месте больше ни слова о поэте.
Красивые штаны
*
Их было двое — прозаик и поэт. Имена не важны, но они ели.
А в соседнем номере этой громадной, запущенной, похожей на взломанный комод гостиницы, полной пыли, зноя, кавалерийского звона и пехотного топота, на полосатом тюфяке сидел голый приват-доцент Цирлих и читал Апулея в подлиннике. Он окончил университет по романскому отделению, умел читать, писать и разговаривать на многих языках, служил по дипломатической части, но ему очень хотелось кушать.
Бязевая рубашка с тесемками и мешочные штаны с клеймом автобазы висели на гвоздике. Кроме этих штанов и этой рубахи, у филолога Цирлиха ничего не было, и он берег их, как барышня бальный туалет.
У соседей ели. Он отлично представлял себе, как они ели и что они ели. Фантазия, обычно не свойственная филологу, на этот раз рисовала незабываемые фламандские натюрморты. Не менее четырех фунтов отличного черного хлеба и крупная соль. Очень возможно — самовар. Во всяком случае, звук упавшей кружки был непередаваем.
Цирлих взялся обеими руками за кривую, как тыква, голову и прислушался. Они жевали.
Иван Степанч
*
Ежевечерне в толпе, штурмующей ворота, можно было видеть неизвестного человека, прижатого спиной к желтому плакату, изображавшему роскошных атлетов в перчатках, похожих на головы мопсов.
Четыре гигантских экрана обслуживали северный, южный, восточный и западный секторы города. Через каждые пять минут они сообщали имена победителей и результаты фантастических пари.
Восемнадцать аэропланов летало над бронированным куполом цирка, сбрасывая на цилиндры опоздавших груды летучек с правилами бокса и списками фаворитов.
Две тысячи американцев и столько же американок, не считая негров и детей, ежевечерне заполняли громадную кубатуру Спортинг-Паласа.
Неизвестный явно выделялся в громадной толпе совершенно одинаковых рогланов и джимперсов. На нем было рыжее пальто.
Козел в огороде
*
На эстраду провинциального клуба вылез громадный небритый человек в зловещем фраке.
Он громко откашлялся и затем сиплым шепотом спросил:
— А где же аккомпаниатор?
— Помилуйте, товарищ лектор, — встревожился Саша, — лекция ведь! Самогон ведь. И борьба с ним. Какая же может быть тут музыка?
— Лекция? Гм… А может быть, спеть все-таки что-нибудь, а? Из «Демона», а?
Кедровые иголки
*
Сонькин шумно ворвался в кабинет директора треста. Директор в это время говорил по двум телефонам, писал доклад, пил чай с бубликами и считал на счетах. Лицо у него было измучено. Он удивленно посмотрел на незнакомого Сонькина.
— Я — Сонькин. Здравствуйте. Вы можете заработать.
— Да? — спросил обалдевший директор, плохо соображая, что ему говорят.
— Пишите аванс на пять тысяч золотом, и через пару дней они уже будут у вас на складах.
— Кто — они?
II
Летят!
*
Бывший чиновник Иван Иванович посмотрел на небо и спешно покрылся обильным, но очень холодным потом.
— Летят, — прошептал он, — летят, негодяи! Как пить дать летят! Лопни мои глаза!
Впрочем, глаза не лопнули и пить никому не пришлось давать. Наоборот, самому захотелось пить. От бешенства!
Высоко в небе, огибая верхушку Сухаревой башни, жужжащими мухами ползли аэропланы — семь штук.
— У-у, подлые! Летят и в ус себе не дуют. Одно слово — чудеса техники. Дожили, значит, до того, что коммунисты над головой лазают.
Кино-Митька
*
Митька — папиросник.
Однако это не мешает Митьке вести шумную великосветскую жизнь, полную захватывающих интриг, запутанных авантюр и жгучего шика.
Уж такой человек Митька!
Ничего не поделаешь!
Вечером Митьку можно видеть на третьих местах дешевого кинематографа.
Всесоюзная редкость
*
Мне стоило больших трудов вытащить Ивана Ивановича из дому. Он упирался руками и ногами, презрительно морщился и фыркал.
Наконец-то мы очутились на территории выставки. Тогда я взял гражданина Витиева за рукав и сказал:
— Ну-с! Протрите хорошенько свое меньшевистское пенсне, пригладьте патлы, чтобы они на глаза не лезли, и любуйтесь. Видите? Это все сделала ненавистная вам Советская власть в итоге невероятно тяжелых пяти лет революции. А вы еще, помните, говорили: «Погубили Россию большевики! Демагоги! Предатели!» Ведь говорили?
— Говорил, — мрачно сознался гражданин Витиев.
— То-то! А теперь и любуйтесь. Видите — вон киргизская юрта, вон показательная новая, советская деревня… Опять же образцовый скот, инвентарь и сельскохозяйственные машины. Может быть, желаете видеть иностранный отдел? Пожалуйста! Рукой подать… Надеюсь, теперь-то вы не станете отрицать, что глубоко ошибались насчет большевиков?
Международный день юношества
*
Красные плакаты надувались, как паруса. Гремела музыка. Комсомольцы шли.
Вагон трамвая стоял.
Господин Червонцер нервно смял программу бегов, посмотрел на часы и жалобно простонал:
— Господа-а-а! То-ва-ри-щи! Да что же это такое? Так же нельзя! Долго мы еще будем стоять?
Упрямый американец
*
Четыре часа я водил мистера Смита по выставке.
Я показал ему хлопок, жесть, железо, дерево, кожу, сало…
Американец молчал как истукан.
— Мистер Смит, — сказал я задушевно, — товарищ Смит… Ну хоть теперь, когда мы уже все осмотрели, скажите искренне и чистосердечно свое мнение о нашей выставке.
Американец поправил роговые очки.
III
Смерть Антанты
*
Антанта сидела на подушках в глубокой, но очень удобной фамильной калоше и умирала.
Возле нее шептались доктора:
— Острое малокровие и воспаление Рурской области.
— Положение серьезное.
Нецензурная Тереза
*
Главный цензор итальянского управления по делам печати развернул утренние рабочие газеты и немедленно схватился за лысую голову:
— О, санта Мария! Эта лысина доведет меня до могилы! Позвать сюда секретаря!
Вошел секретарь.
— Синьор Макарони! Лысина. Опять лысина! Ради бога… Вы не знаете средства против лысины?
Неудачливая коммерция
*
На рынок вышел испитой человек с подвязанной щекой и в коротеньком пиджачке.
Одной рукой он прикрывал видневшуюся из пиджака волосатую грудь, а в другой волок мешок.
Человек вышел на середину площади, сел на корточки и разложил товары.
— Ей, не зевай! Хватай-налетай! Старый и малый, брюнет и блондин, старуха и красавица — выбирай, что нравится! Вот пароход — проверен ход. С ручательством на пять лет, полезный предмет для каждой уважающей себя нации — незаменимо при эвакуации. Верьте словам. Пробовал сам.
Детский разговор
*
Американский мальчик вежливо улыбнулся английскому мальчику.
— Здравствуй, мальчик!
— Здравствуй!
— Ты очень красивый.
— И ты очень красивый.
Торговец мясом
*
— Господин Пуанкаре, вас там один дожидается, в передней. С утра сидит.
— Кто такой? Что ему нужно?
— Не могу знать. Говорит, значит, что расстроивши финансы. В борьбе, значит, за спасение…
— Врангель, может быть?
Остров Эрендорф
*
1. Профессор Грант делает открытие
Ровно без двадцати семи минут восемь профессор геологии Грант в последний раз повернул ручку своего замечательного арифмометра. Он написал мелом на большой классной доске, висящей справа от его письменного стола, десятичную дробь, похожую по количеству нулей по меньшей мере на велосипедные гонки, и опустил на глаза тёмные очки-консервы.
Холодный пот покрывал его высокий лоб. Он пробормотал:
— Нет, этого не может быть. Я, вероятно, ошибся.
За тонкими сквозными жалюзи начиналась нежная музыка утра.
Два воробья, сидевшие под окном на ложноклассической лозе винограда Изабелла, трижды чирикнули: чвиу, чвиу и ещё раз чвиу, а затем, вспорхнув, улетели.
2. Преимущество Пейча перед Матапалем
Два самых влиятельных человека в мире, в двух частях Нью-Йорка, были заняты делом.
Пейч чистил трубку.
Матапаль слушал доклад второго секретаря.
Пейч был руководителем стачечного комитета Объединённого союза рабочих тяжёлой индустрии Соединённых Штатов Америки и Европы.
Матапаль был Матапаль. Другого определения его социального положения нет. При отсутствии фантазии его можно было бы назвать королём. Но король это понятие слишком неопределённое. Королём можно быть по рождению и продолжать какую-нибудь захудалую династию. Но Матапаль не был продолжателем династии, если, конечно, не считать династией союз гуталинового короля Матапаля и королевы экрана Настурции Джимперс.
3. 11°8′ восточной долготы и 33°7′ южной широты
Елена бесшумно вошла в кабинет отца. Она остановилась на пороге и взялась рукой за косяк двери. Её заплаканное лицо было припудрено.
Карты обоих полушарий были разостланы на полу, и профессор Грант ползал на четвереньках по жёлтым материкам, поминутно роняя в синие океаны свои очки-консервы и поворачивая голову к чёрной доске, сплошь испещрённой косыми колонками цифр.
Он держал в руках громадный красный карандаш.
Урча, как собака, которая гложет кость, он деловито перечёркивал красными крестами острова и материки и над перечёркнутыми местами ставил загадочные знаки.
— Отец, — тихо сказала Елена.
4. Гибнущая репутация Вана
Через двадцать минут профессор Грант и Елена, одетые в дорожные костюмы, вышли из ворот фермы. Их никто не увидел.
Лакей играл с шофёром в карты, сидя в траве у гаража. Садовник Свен окапывал яблони в самом отдалённом углу сада. Повар бранился с экономкой в кухне.
Возле бара «Хромой фонарь» стояло такси. Шофёр в косматой кофте и вишнёвых крагах, с очками, поднятыми над козырьком кепи, задрав голову, вливал себе в горло яблочную настойку. Хозяин бара стоял в дверях с метёлкой из куриных перьев и зевал во весь рот, поглаживая фартук.
— Добрый вечер, господин профессор, — сказал хозяин бара. — Ставлю сто против одного, что бездельник шофёр такси не заработает на вас ни одного цента. Ваш форд славится во всём округе.
— Добрый вечер, мистер Бобс, — любезно ответил профессор Грант, — можете считать себя проигравшим. — С этими словами профессор Грант влез в такси.
5. Преимущество Матапаля перед Пейчем
— Товарищи! — сказал Пейч на вечернем заседании стачечного комитета. Итак, война объявлена. Сегодня ровно в полдень началась забастовка рабочих тяжёлой индустрии Соединённых Штатов Америки и Европы. По имеющимся в моём распоряжении самым точным и самым последним сведениям, ни одно предприятие не оказалось штрейкбрехером.
(Бурные аплодисменты.)
— Товарищи, перед нами тяжёлая задача. Мы должны с ней справиться. От этого, может быть, зависит счастье наше и наших детей. Две недели забастовки — и большая программа вооружений мистера Матапаля будет сорвана!
(Крики одобрения. Аплодисменты. Шум.)
— Товарищи, уже недалёк час, когда мы сумеем взять твёрдой рукой за горло кучку негодяев, окопавшихся на Пятой авеню, и, я надеюсь, нам удастся стрясти с их лысых голов шёлковые цилиндры на кремовой подкладке!
