Сергей Дорохов оказывается в центре невероятной комбинации, задуманной могущественной финансовой группировкой. Кто он? Банкир? Офицер спецподразделения? Проходная «пешка» или «джокер», хранимый до поры? Этого не знают ни окружающие, ни противники, ни он сам…
Пролог
Хозяин ступал по ворсистому ковру мягко и бесшумно, будто тигр. Ноги, обутые в шевровые сапоги, двигались легко, словно этому человеку было не за семьдесят, а немногим более тридцати. За десять минут он не произнес ни слова.
Остановился у стола, привычным движением раскрошил гильзу папиросы, набил трубку, притоптал табак большим пальцем левой руки, чиркнул спичкой, пыхнул несколько раз… Это была не та, знаменитая, известная по множеству фотопортретов, чуть изогнутая трубка; эта была короткая и прямая. Хозяин затянулся, выпустил невесомый ароматный дым и неспешно двинулся снова мерить комнату шагами.
Застывший у стены неестественно высокий и худой человек в черном костюме, в пуловере-самовязе и рубашке, застегнутой наглухо, выглядел в этой комнате жалко и неуместно. Круглые очки в металлической оправе сидели на крупном носу как влитые; если бы ему добавить модную в годы революции бородку-клинышек — ни дать ни взять эсдек первого призыва, да и только.
Хозяин остановился, внезапно повернул голову, глянул на застывшего человека желтыми тигриными глазами спокойно и тяжело:
— Скажите, товарищ Хейфиц, что движет людьми в нашей стране?
Часть первая
МОРЕ
Глава 1
Ему казалось, что он летит.
Вода была упругой и плотной, она обволакивала тело теплой соленой влагой, и порой он чувствовал себя так, будто родился здесь.
Вода светилась; после каждого гребка она окружала пловца мерцающим сиянием; сам он видел только мутно-зеленые огоньки, несущиеся навстречу всякий раз, когда он опускал голову под воду, чтобы выдохнуть.
Сколько времени плыл, он не помнил. Как не помнил, почему оказался ночью в море, откуда плывет и куда. Да он и не задавался этими вопросами — просто гребком слегка раздвигал податливую толщу воды, погружаясь в ее непроницаемую темень, казавшуюся еще гуще от неровного зеленоватого мерцания, и снова появлялся, оставаясь под бесконечно далеким и безразлично прекрасным звездным небом…
Когда руки и спину начинало сводить, он ложился на воду и отдыхал. И смотрел на звезды. Ноги наливались свинцовой тяжестью, тело тянуло вниз, в темную непроницаемую бездну, и наваливалась смертельная усталость. Ему казалось, что он не погибнет, а просто сольется с окружающим морем, станет его частью — и будет жить вечно.
Глава 2
Машины миновали беззвучно открывшиеся ворота и оказались во дворе особняка.
— Товар прибыл, — доложил дежурный по внутреннему телефону.
— Пусть Корт поднимется. Сейчас! — приказал Альбер.
— Есть.
— Второе. Медики сообщили, что с «трехсотым»?
Глава 3
— Не волнуйтесь, Доктор, все уже позади. Сигарету?
— А мне можно?
— Меня заверили, что никакой опасности. Просто большая кровопотеря. Прошу.
— Хозяин кабинета приподнялся из-за стола, вставил в рот сидящему напротив в кресле-каталке тщедушному человечку сигарету, чиркнул зажигалкой. Живот и ноги сидящего были плотно закутаны простыней, он опасливо посмотрел вниз, увидел ступни:
— Вы знаете, я совсем не чувствую ног… И туловища тоже… — Он затянулся сигаретой, поднес руку к губам, взял ее аккуратно двумя пальцами, с удивлением посмотрел на них и на тлеющий огонек, затянулся снова, так что горящая точечка оказалась между средним и указательным пальцами, обжегся и едва успел перехватить сигарету другой рукой. Дым выдохнул с видимым облегчением.
Глава 4
Огромный кабинет, отделанный темным мореным дубом. На письменном столе, крытом зеленым бархатом, лампа под абажуром. Лампа бронзовая, с затейливой отделкой: пятиконечные звезды, серпы и молоты, по ножке — красноармейцы в буденовках и матросы, перепоясанные пулеметными лентами. Стиль позднего советского конструктивизма. Магистр знал — эта лампа стояла на столе командарма Ионы Эммануиловича Якира и была подарена тому Председателем Реввоенсовета Троцким к какому-то красноармейскому юбилею. Магистр хранил лампу на столе как раз с единственной целью: не забывать. Не забывать, что в деле, именуемом политикой, нужно быть чрезвычайно осторожным, и, какой бы силой и властью ты ни обладал в данный момент, все может перемениться столь скоро и непоправимо, что многим видится почти сверхъестественным… Неярко светящая лампа была и напоминанием, и своего рода талисманом; смысл его можно выразить одной, ставшей ходовой в эпоху «всеобщей криминализации», фразой: «Боишься — не делай, а делаешь — не бойся». Именно страх погубил и Троцкого, и Тухачевского с другими заговорщиками: они были осторожны, но боялись даже тогда, когда приходило время действия. Словно забыв, что в этой стране не может быть ни двух царей, ни двух вождей! Никакая уступка в высшей власти не приведет к ее разделу: человек или имеет власть, или служит, и его положение и нередко сама жизнь зависят от воли монарха. Не важно, явный он или тайный.
Именно поэтому лампа была единственной реликвией в этом кабинете, напоминавшей о незадачливых заговорщиках. Вся остальная мебель, и даже сами дубовые панели, — с дальней сталинской дачи. Он долго был «победителем» и не задумывался о цене. И… был оставлен беспомощно подыхать «соратниками», словно отравленная крыса…
Или же… Или правил кто-то другой, а Сталин, новый бог, был на самом деле не чем иным, как образом, «куклой»… И втемную выполнял как раз то, что ему было предписано… Как говаривали в старину, этот человек был… личиной. Как там поговорка? «У нежити своего облика нет, она ходит в личинах»… Если так, значит, «куклы» правили огромной страной, распоряжались жизнями, судьбами, смертями… Или — правят поныне?.. Но кто же тогда кукловод?..
О ближней даче, кунцевской, той самой, где Отец Народов встретил свою жестокую кончину, напоминал небольшой дубовый буфет в стиле купеческого барокко. Порой Вождь жаловал и таких «уродов». Тут тоже есть чему поучиться. Но главное… Никогда никому ни в чем не доверяй! Ни когда добиваешься власти, ни, тем более, когда ее получишь! Создавай «параллели» — структуры спецслужб, банков, холдингов, корпораций, пусть они борются между собой, лгут, ненавидят, изворачиваются, убивают… Но целью их борьбы должно быть только одно: жажда монаршей милости!
Но этого мало! Как в «Крестном отце»? Дон Корлеоне советовал сыну Майклу отыскать своего Люку Брази — человека, который абсолютно равнодушен к смерти и боится только одного: принять смерть от руки своего патрона… Мало! Необходимо иметь хорошо оснащенное подразделение, преданное лично тебе! И хотя здесь есть, как всегда, противоречие, — преторианская гвардия легко может свергнуть правителя, — но не в том случае, если власть покоится на деньгах! Люди примитивны, и тезис: «Лучше быть молодым, богатым и здоровым, чем старым, бедным и больным» — неопровержим. За деньги можно купить все, даже молодость: какая красотка сочтет старика стариком, если за такую мелочь, как раздвинуть ножки, она свободна от нудного монотонного труда, крохотной хрущобы, пьяного парня, давки по утрам и вечерам в переполненном транспорте, гроссбуха с подсчетами — сколько выделить на еду, сколько — на транспорт и сколько времени нужно не есть мясо, чтобы позволить себе колготки-эластик… Но деньги — это еще не все… Преторианцы должны ощущать свой статус: возможность непосредственно властвовать надо всеми, не принадлежащими к их касте. Положение избранности — вот то, что ставят люди выше денег; ну а если и то и другое исходит из одного источника…
Глава 5
Двое идут по кромке волн, осторожно переступая через оставшиеся после шторма лужи. Оба — в изрядном подпитии.
— Вот, блин… Юг, называется… Колотун, как в Мурманске.
— Да ладно тебе…
— Чего — ладно?! Отвалить столько бабок за путевку, и что?! «Море, телки, винище — рекой…» Кто базлал?
— Тебе что, вина здесь мало?
