Впервые рассказы Генри Каттнера (1915–1958) появились в русских переводах к концу шестидесятых годов и произвели сенсацию среди любителей фантастики (кто не помнит потрясающий цикл о Хогбенах!). Однако впоследствии выяснилось, что тогдашние издатели аккуратно обходили самые, может быть, главные произведения писателя — рассказы и романы, которые к научной фантастике отнести нельзя никак, — речь в них идет о колдовстве, о переселении душ, о могучих темных силах, стремящихся захватить власть над миром… Пожалуй, только сейчас пришла пора познакомить с ними наших читателей. В американской энциклопедии фантастики о Генри Каттнере сказано: «Есть веские основания полагать, что лучшие его произведения будут читаться столько, сколько будет существовать фантастическая литература».
Сборник, который Вы держите в руках, — лишнее тому доказательство.
СОДЕРЖАНИЕ:
Ярость
Роман
Источник миров
Роман
Темный мир
Роман
Жил-был гном
Сборник фантастических рассказов
Серия «Осирис» выпускается с 1992 года
Художник:
А. В. Вальдман
Генри Каттнер
Ярость
Ярость
Вступление
Была белая ночь на Земле и сумеречный рассвет на Венере…
Все люди знали о сияющей тьме, что превратила Землю в звезду на облачном небе. Но мало кто помнил, что венерианский рассвет незаметно сменяется тьмой. Подводные огни горели все ярче и ярче, превращая огненные башни в зачарованные крепости под поверхностью мелкого моря.
Семьсот лет назад эти огни горели еще ярче. Шестьсот лет прошло с момента гибели Земли. Шло двадцать седьмое столетие.
Время замедлилось. Вначале оно двигалось гораздо быстрее. Многое предстояло сделать. Венера оказалась непригодной для жизни, но люди были вынуждены жить на Венере.
На Земле юрский период миновал до того, как человечество превратилось в разумную расу. Человек одновременно прочен и хрупок. Насколько хрупок, он сознает лишь при извержении вулкана или при землетрясении. Насколько прочен, можно понять, если учесть, что колонии существовали не менее двух месяцев на континентах Венеры.
Часть первая
Рождение Сэма Харкера было двойным пророчеством. Оно показывало, что происходит в огромных башнях, где все еще горели огни цивилизации, и предсказывало жизнь Сэма в этих крепостях под водой и вне их. Его мать Бесси была хорошенькой хрупкой женщиной, которой не следовало иметь детей. У нее были узкие бедра, и она умерла при кесаревом сечении, выпустив Сэма в мир, который он должен был сокрушить, чтобы тот не сокрушил его самого.
Именно поэтому Блейз Харкер ненавидел своего сына такой слепой злобой и ненавистью. Блейз никогда не мог подумать о мальчишке, не вспомнив происшедшего той ночью. Он не мог слышать голоса сына, не вспоминая жалобных испуганных стонов Бесси. Местная анестезия не могла помочь, поскольку Бесси и психологически, а не только физически не годилась для материнства.
Блейз и Бесси — это была история Ромео и Джульетты, только со счастливым концом. Они были беззаботными гедонистами. В башнях приходилось выбирать: либо вы находили в себе склонность быть техником или художником, либо вы могли оставаться пассивными. Технология предоставляла широкие возможности от телассополитики до строго ограниченной ядерной физики. Но быть пассивным так легко, если вы можете это выдержать. Даже если не можете, лотос дешев в башнях. В таком случае вы просто не предаетесь дорогим развлечениям, таким, как олимпийские залы или арены.
Но Блейз и Бесси могли позволить себе самое лучшее. Их идиллия могла превратиться в сагу гедонизма. Казалось, у нее будет счастливый конец, потому что в башнях платят не индивидуумы. Платит вся раса.
После смерти Бесси у Блейза не осталось ничего, кроме ненависти.
В первый день ежегодного карнавала Сэм Рид сидел за маленьким столиком и разговаривал о любви и деньгах с девушкой в розовом бархате. Было, вероятно, около полудня, потому что тусклый свет пробивался сквозь мелкое море и заполнял огромный купол башни. Но все часы во время трехдневного карнавала останавливались, чтобы никто никуда не спешил.
У того, кто не привык с детства к поворачивающемуся кафе, движение города вокруг вызывало бы болезненное ощущение. Вся комната медленно поворачивалась под негромкую музыку внутри прозрачной круговой стены. Столы тоже поворачивались вокруг своей оси вместе со стульями. За мягкими облаками волос девушки Сэм мог видеть всю башню, распростершуюся под ними и проходящую в торжественном наряде под их наблюдательным пунктом.
Облачко цветного душистого дыма проплыло мимо них длинной воздушной лентой. Сэм ощутил на лице крошечные капли благоухающей жидкости. Он отогнал туман нетерпеливым движением руки и посмотрел на девушку.
— Ну? — сказал он.
Девушка улыбнулась и склонилась к узкой двурогой лире, украшенной цветными лентами. У девушки были нежные голубые глаза, затененные такими густыми и длинными ресницами, что глаза у нее иногда казались черными.
Часть вторая
Город двигался мимо него медленно опускающейся спиралью. Сэм Харкер тупо смотрел на него, не воспринимая отдельных деталей. Мозг его был слишком полон и в то же время слишком пуст. Он еще не мог думать как следует. И никаких воспоминаний не сохранилось у него между тем мгновением, когда он впервые увидел свое невозможно юное лицо, и настоящим моментом. Разбитыми ступнями он ощущал слабую вибрацию Пути, и город, медленно двигавшийся, открывавший одну улицу за другой по мере того, как спираль уходила дальше, — этот город был ему знаком. И не на чем было остановиться, сосредоточить несущийся вскачь разум.
— Мне нужна выпивка, — сказал он себе, и даже эта мысль рождалась неуклюже: как бы пробираясь по мозговым каналам, не использовавшимся сорок лет. Но, ощупав рваные карманы, он убедился, что они пусты. Ни денег, ни памяти. Ни даже прошлого.
— Ничего? — туманно подумал он. — Ничего? — И тут он впервые понял, что видел в зеркале. — … Я бессмертный.
Это не могло быть правдой. Это часть фантазий, навеянных сонным порошком. Но ощущение собственных гладких щек и твердых мышц шеи под дрожащими пальцами — это не фантазия. Это реально. Значит, не реальностью должны быть прошедшие сорок лет. И человек там в переулке солгал. Сэм припомнил, что этот человек глядел на него как-то странно, с необычным интересом. Вначале ему казалось, что это случайный прохожий, но теперь, напрягая свои заржавевшие извилины, он решил, что этот человек ждал его пробуждения, готовый уйти или остаться в соответствии с действиями Сэма.
Он попытался припомнить лицо этого человека и не смог. Расплывчатое пятно, смотревшее на него и говорившее с ним. Но глядевшее с клиническим интересом, говорившее с целью и намерением, которые не могли быть случайными. Это была первая сознательная мысль, сформировавшаяся в затуманенном мозгу Сэма, и воздействие ее было очень сильным. Человек должен был находиться там по какой-то причине. И причина эта была связана с Сэмом.
Оторванный от созерцания города, он оказался в руках двух человек в мундирах, сошедших за ним с платформы Пути. Мундир не изменился — это была особая правительственная полиция, и Сэм раньше, чем было произнесено хоть слово, знал, что спорить бесполезно.
Сэм был даже доволен, когда один из этих двоих показал ему значок и сказал:
— Пойдем с нами.
Наконец-то сделан хоть один осязаемый шаг. Возможно, сейчас он получит ответы на некоторые из мучивших его вопросов.
По самой быстрой ленте Пути они направились к центру башни. На них с любопытством оглядывались. Сэм держался за перила, чтобы сохранить равновесие. Он смотрел вперед — туда, куда они направлялись.
Часть третья
Стена была раскрашена фресками, где фантастически зеленые моря смывали подошвы бархатисто-коричневых холмов. Давным-давно в раскаленном мире существовали такие берега.
Художник, расписывавший стены, никогда не видел обнаженных холмов или разноцветных морей. Вымышленность рисунка становилась особенно ясной при взгляде на центр фрески, где виднелся квадрат настоящего моря и настоящего берега, поглощавшегося джунглями. По морю плыл корабль, от которого расходились У-образные лучи.
Два человека сидели в раскрашенной комнате и смотрели на экран, отражавший события, происходящие далеко наверху. Кедра Уолтон, полулежа в своем глубоком кресле, играла большим бриллиантом и не отрывала глаз от плывущего корабля.
Захария держал в руке курильницу с тлеющей лозой и изредка водил ею перед носом. Лоза, растущая на поверхности, источала смертельный яд на всякое проходящее под ней существо. Высушенная и сожженная, она издавала слабый наркотический запах, который смягчал чувства и успокаивал мозг. Захария глубоко вдохнул дым и выпустил его на экран.
— На этот раз, — сказал он, — Сэм Рид откусил больше, чем сможет проглотить.
Семьсот лет назад происходил последний исход человеческой расы. Сегодня он начался вновь. Перемещение огромных масс было слишком сложным, чтобы мог руководить один человек, и впоследствии люди, оглядываясь назад, могли вспомнить лишь страшное смятение, истерию, близкую к панике, слепой протест против судьбы и в то же время сосредоточенное движение, подчиненное общему замыслу. Люди башен научились послушанию. Теперь они делали то, что им приказывали, неохотно, испуганно, но подчиняясь приказам тех, кто приказывал достаточно властно.
Кедра в последний раз осмотрела свою прекрасную комнату. Взгляд ее был долгим и спокойным, как сама комната.
— Мы не вернемся, — сказала она. Захария Харкер, ожидавший ее у выхода, спросил:
— Почему?
— Вы знаете, что мы не вернемся. И это хорошо. Я ненавижу Сэма Рида. Он всегда заставлял меня глядеть в лицо неприятной правде.
Полутьма, рев ветра. Светлое пятно, постепенно превратившееся в лицо… голова и туловище старика, проницательное морщинистое лицо. Сэм узнал его. За ним была голая металлическая стена, откуда-то пробивался тусклый свет.
Сэм попытался сесть и не смог… попытался снова. Он не мог двинуться. Ужас охватил его. Старик улыбнулся…
— Полегче, сынок, так и должно быть. — Говоря, он набивал трубку табаком. Поднес огонь, закурил, выпустил дым. Его взгляд сосредоточился на Сэме.
— Я кое-что расскажу тебе, сынок, — сказал он. — Как раз время. Сейчас ты вполне здоров, пробыл здесь несколько недель, подлечился, отдохнул. Никто, кроме меня, не знает…
— Где я? — Сэм попытался повернуть голову, чтобы рассмотреть источник света, комнату. Не смог.
Источник миров
1
Из окна отеля Клиффорд Сойер мог видеть огни Фортуны, горящие в полярной мгле: мелкую россыпь огней шахтерского лагеря, голубые огни больницы, ярко-желтые огни домов и офисов. Отсюда он не мог видеть шахту, но ощущал ее присутствие. Глубокие, равномерные, почти не воспринимаемые органами чувств удары никогда не прекращались. И днем, и ночью, вот уже семнадцать лет, с тех пор как в 1958 году открылась шахта, под полярной шапкой работали насосы. Урановая руда нужна была многим, и правительство тоже хотело получить свою долю.
Он взглянул на отраженную в стекле девушку, которая сделала нетерпеливое движение. Он повернулся к ней с мыслью, что никогда не видел глаз такой формы и цвета, как у Клей Форд. В ней было что-то экзотическое, и сейчас он пытался вспомнить, что же он прочел о любопытном прошлом этой девушки, когда копался в архивах Королевской комиссии по атомной энергии в Торонто. Это она два месяца назад получила в наследство половину урановой шахты.
У нее были блестящие волосы цвета жженого сахара, гладкий лоб, круглые глаза глубокого голубого цвета. Сойеру очень нравилось, что передние зубы у нее чуть виднелись из-под вздернутой губы. В этом было что-то манящее, соблазнительное, что заставляло его вспоминать о Лизе Болконской из "Войны и мира", у которой прелестная маленькая губка тоже была коротка и не прикрывала передних зубов. Форма скул Клей Форд и то, как были посажены на ее лице глаза, завораживали его. Он еще никогда не видел таких лиц, а опыт у него в этой области был большой.
Сойер улыбнулся ей. У него были ослепительно белые зубы, бронзовое от загара лицо, а волосы и глаза были чуть светлее кожи. Он излучал ауру человека, находящегося в полном согласии с жизнью и знающего, что он всегда сможет приспособиться к новым условиям, если таковые возникнут.
— Я сделаю все, что смогу, — сказал он, пытаясь уловить странный акцент, с которым говорила эта необычная девушка.
2
Сойер бесшумно подошел к проектору, вытащил пленку, смотал ее в кассету и сунул в карман.
— Это Альпер! — сказала Клей, безумным взглядом обшаривая комнату. — Он не должен видеть меня здесь! Он не должен знать!
— Успокойтесь, — сказал Сойер. Он достал ключи на кольце. — Я не люблю помещений с одним входом. Я выпущу вас отсюда незаметно. Подождите меня. Я не хочу, чтобы вы пошли в шахту одна. Вы понимаете?
— Да, да, — сказала она, натягивая капюшон. — Быстрее! Снова раздался стук, от которого задрожали стекла.
— Сойер! — раздался грубый голос. — Вы дома?
3
Будто во сне пробирался Сойер сквозь сумятицу улиц Фортуны вслед за сгорбленной, закутанной в меха фигурой Альпера по направлению к шахте. Вдали он видел ледяную гладь озера Литл Слейв, в которой отражались вечные огни Фортуны. Поселок был маленьким населенным островком, посаженным на верхушку Земного шара, — такое же инородное тело, как передатчик на макушке Сойера.
Они шли, спотыкаясь и скользя, по деревянным мостовым. В Фортуне не было улиц. Все дома и учреждения в поселке были связаны между собой деревянными мостками. Здесь не было земли. Здесь ничего не было кроме поселка. Ни одна дорога не вела сюда. Здесь был конец мира, и вечное молчание сомкнулось над ним. Иногда голоса людей нарушали это молчание, но затем тишина снова смыкалась над поселком.
Скользя, захлебываясь ледяным ветром, Сойер спешил за Альпером. Со всех сторон к шахте спешили люди. Альпер бесцеремонно распихивал их, не отвечая на тревожные вопросы. Они прошли мимо дизельной станции, которая давала энергию поселку: освещала дома, приводила в действие насосы, качала воду из озера Литл Слейв, поднимала руду из шахт.
Наконец они прошли мимо последних бараков, где жили шахтеры, и подошли к стволу шахты.
Альпер протолкался через беспокойную толпу. Сирена уже умолкла, и голос из громкоговорителя перестал разносить по улицам поселка тревожную весть, но здесь шум не прекращался. Люди возбужденно переговаривались, предсказывая катастрофу на шахте.
4
Одно мгновение Сойер почувствовал такой холод, что ему показалось, что молекулы его тела слились и превратились в хрупкие кристаллы.
Но вот он уже стоит на твердом полу, глядя перед собой в длинный, кольцевой туннель, как будто вырезанный в зеленоватом льду. Он не один, рядом с ним Клей. Ее ноги немного дрожат. В трех шагах позади стоит Альпер, одной рукой держась за стену, а другой судорожно сжимая свою драгоценность.
Но не это привлекло внимание Сойера. Он смотрел на беспорядочную толпу других людей. Их было много, и все они быстро уходили от Сойера и остальных его спутников по длинному туннелю. Все они были очень высокие, тонкие, гибкие. Некоторые из них шли задом наперед. Слепые лица тупо улыбались Сойеру.
Сойер посмотрел на Клей. Глаза ее округлились, в них был изумленный вопрос. Он посмотрел на Альпера и увидел то же изумленное выражение. Сойер нерешительно заговорил.
— Альпер, ты слышишь меня?
Темный мир
Огонь в ночи
Лениво извиваясь, тонкая струйка дыма поднималась на севере в темнеющее небо. И вновь меня охватила беспричинная тревога, неподвластное разуму желание бежать куда-то сломя голову, желание, овладевавшее всем моим существом время от времени в последние дни. Я сознавал, что для подобной тревоги не было причин. Ведь это всего лишь обычный дым, поднимающийся над заболоченной пустынной местностью не далее, как в пятидесяти милях от Чикаго, где люди давно уже похоронили суеверия под железобетонными конструкциями.
Я знал, что этот дым порожден обычным костром, и одновременно я сознавал, ЧТО ЭТО НЕ ТАК. Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что это необычный костер, я узнавал тех, кто сейчас находился рядом с ним и рассматривал меня сквозь каменную стену, уставленную до потолка толстенными книгами моего дяди-библиофила и увешанную инкрустированными серебром трубками для курения опиума. Здесь же находились доставленные из Индии шахматы с фигурами из золота, шпага…
И вновь картины прошлого поплыли предо мною, и цепкий страх сковал мои члены.
Справившись с ним, я в два прыжка оказался у стены, сорвал с нее шпагу, сжав эфес с такой силой, что побелели фаланги пальцев. В сомнамбулическом состоянии я приблизился к окну и устремил свой взор в ту сторону, где все еще струился дым костра. Я по-прежнему сжимал в руках шпагу, но она не прибавила мне уверенности, потому что это была не та шпага.
— Успокойся, Эд, — раздался за спиной голос моего дяди. — В чем дело? Твой вид напоминает мне… дикаря.
Зов рыжей ведьмы
Мне так и не удалось заснуть в эту ночь. Нечем было дышать — духота жаркого летнего вечера накрыла меня как одеялом. В конце концов, прекратив попытки одолеть бессонницу, я встал и направился в гостиную в поисках пачки сигарет. Из открытой двери до меня донесся голос дяди.
— Все в порядке, Эд?
— Да. Никак не могу уснуть. Попробую почитать немного. Я взял с полки первую попавшуюся книгу, уселся поудобнее в кресле и зажег настольную лампу. Могильная тишина окружала меня. Сюда не доносился даже шорох волн, набегающих на песчаный берег озера.
Для полного комфорта мне на хватало самой малости.
В роковую минуту рука снайпера шарит вокруг в поисках отполированной поверхности ружейного ложа. И точно также моей руке хотелось сжимать нечто подобное, однако — я был в том уверен — не тяжеловесное ружье и не легкую шпагу. Я был не в состоянии припомнить, как выглядело то оружие, которым я владел в прошлом так умело.
Темные миры
Проснувшись, я долго лежал неподвижно и смотрел на низкий потолок, прислушиваясь к боли, пронизывающей мое тело. Воспоминания неудержимым потоком хлынули на меня. Я лежал на мягком ложе с горою подушек в небольшой комнате, меблированной без особого вкуса. Слева от меня в стене имелась ниша с прозрачной перегородкой, через которую в комнату проникал наружный свет. Рядом со мною на трехногом стуле сидела, не нарушая молчания, крохотная фигура в плаще и капюшоне. Без сомнения, это была Эдейри.
Мне так и не довелось увидеть ее лицо, — слишком плотной была ткань ее одеяния. И все-таки я почувствовал на себе ее пронизывающе-настороженный взгляд и учуял запах чего-то незнакомого, холодного и смертельно опасного. Плащ был тяжелым, грубым, грязновато-серого цвета и неестественно-замысловатого покроя. Приглядевшись еще раз повнимательнее, я лишний раз убедился, что под таким плащом может скрываться существо не более четырех футов.
— Не желаете ли откушать, лорд Ганелон? Или пить? — произнесла сиделка нежным детским голосом. Невозможно было определить, существу какого пола он принадлежит.
Я откинул шелковое покрывало и опустил ноги на пол. Я был облачен в серебристую тунику из тонкого мягкого материала. Эдейри не шелохнулась и оставалась неподвижной даже тогда, когда в спальню бесшумно вошел человек с накрытым подносом в руках.
Вид его действовал успокаивающе. Это был высокий человек с развитой мускулатурой, с крупной головой под этрусским шлемом с плюмажем. От его загорелого лица веяло мужеством и спокойствием, как мне показалось поначалу, но стоило мне встретиться с ним глазами, и я убедился в обратном: в глубине прекрасных голубых зрачков утонул животный страх. Странно знакомый страх, легко узнанный мною.
Матолч и Медея
Ощущения мои можно сравнить с эмоциями заблудившегося в густом тумане человека. Я так и не смог решить для себя, наяву ли все это происходит или во сне. От нервного шока притупились все мои чувства, и я потерял способность логически мыслить. Самые обыденные мысли переполняли мой мозг и ничто вокруг не вызывало во мне тревоги. И это несмотря на то, что прошло менее суток, как я покинул привычный мне мир.
Но к моему немалому удивлению что-то знакомое было в этих сводчатых залах с белыми стенами, которые я пересекал вместе с Матолчем. Знакомое точно так же, как и в простиравшемся до горизонта сумрачном лесном пейзаже — им я любовался из окна отведенной мне комнаты, ежась от холода, исходившего от плаща Эдейри.
— Эдейри — Медея — Совет.
Я чувствовал весомость этих слов, будто в иные времена они отложились в моей памяти, оставив глубокий след.
Подпрыгивающая, стремительная походка Матолча, широкий размах его мускулистых плеч, хищная улыбка на полных губах — все это было не ново для меня.
Жил-был гном
Меломан
Джерри Фостер поведал буфетчику, что его никто не любит. Буфетчик, имевший опыт в подобных делах, ему не поверил и предложил новую порцию выпивки.
— Отчего бы и нет? — ответил несчастный мистер Фостер, исследуя скудное содержимое своего бумажника. — Я возьму себе в супруги дочь вина. И пусть вдали бьют барабаны "Это Омар".
— Ну да! — сказал удивленный буфетчик. — Но тебе нужно быть поосмотрительней, если не хочешь вылететь через ту же дверь, через которую вошел. Здесь не Пятая Восточная, приятель.
— Можешь называть меня «приятелем», — согласился Фостер, пробуя напиток. — Я не против. Я — ничей парень. Меня никто не любит.
— А как насчет той малышки, которая была здесь с тобой прошлый раз?
Назови его демоном
Глава 1
Пролог
Прошло много времени, прежде чем она вернулась в Лос-Анджелес и проехала мимо дома бабушки Китон. Собственно, он мало изменился, но то, что в 1920 году представлялось ее детскому взору элегантным особняком, сейчас выглядело большим нелепым сооружением, покрытым чешуйками серой краски.
По прошествии двадцати пяти лет чувство опасности исчезло, но осталось настойчивое и непонятное ощущение тревоги, как в те времена, когда Джейн Ларкин, худая и большеглазая девятилетняя девочка со столь модной тогда челкой была привезена в этот дом.
Оглядываясь назад, в те времена, она могла припомнить одновременно и слишком много, и слишком мало. Когда в тот июльский день 1920 года Джейн вошла в гостиную с зеленой стеклянной люстрой, ей пришлось обойти всех членов семьи и поцеловать каждого: бабушку Китон, чопорную тетю Бетти и четырех дядей. Она не колебалась, когда пошла к тому дяде, такому отличному от остальных.
Остальные дети внимательно наблюдали за ней. Они знали. И они поняли, что она тоже знает. Но сразу они ничего не сказали. Джейн обнаружила, что и она тоже не может упомянуть о неприятности, пока они сами не заведут с ней разговор.
Это было свойственное детям понятие об этике. Но тревога ощущалась во всем доме. Взрослые лишь смутно чувствовали, что что-то не так. Дети, как поняла Джейн, ЗНАЛИ.
Глава 2
Сырое красное мясо
Однажды, несколькими днями позже, Беатрис спросила у Джейн:
— Сколько у тебя с собой денег?
— Четыре доллара тридцать пять центов, — ответила Джейн, исследовав содержимое своего кошелька. — Папа дал мне пять долларов на вокзале. Я купила жареной кукурузы и… ну, еще разное.
— Послушай, до чего же я рада, что ты приехала. Беатрис глубоко вздохнула. Само собой разумелось, что столь свойственные детским кружкам принципы социализма будут Применены и данным тесным кружком. Маленький капитал Джейн был нужен не одному из его членов, а всем, вместе взятым.
— Нам страшно нужны деньги, — сказала Беатрис. — Бабушка поймала нас, когда мы брали мясо из холодильника, и больше мы этого делать не можем. Но на твои деньги мы можем купить много мяса.
Глава 3
Насытившийся едок
Позже, когда пришла пора ложиться спать, один только Чарльз пожелал говорить о дяде.
У Джейн было такое чувство, будто Беатрис выросла за этот день. Бобби читал «Джунгли» или притворялся, что читает, увлеченно рассматривая картинки с изображением тигра Шер-Хана. Эмилия отвернулась к стене и сделала вид, что спит. Джейн чувствовала молчаливый упрек.
— Меня позвала тетя Бетти, — сказала она. — Я пыталась ускользнуть от нее так быстро, как только могла. Она хотела примерить на мне новый воротничок.
— О!
Извинение было принято, но Беатрис по-прежнему отказывалась говорить.
Глава 4
Конец игры
К утру у Бобби поднялась температура, и бабушка Китон отказалась рисковать ради поездки в Санта-Барбару. Это ввергло Бобби в угрюмое состояние, но послужило решением проблемы, многие часы не дававшей детям покоя. Потом раздался телефонный звонок, и отец Джейн сообщил, что сегодня приедет за ней и что у нее появился маленький братик. Джейн, не имевшая на этот счет иллюзий, была довольна и надеялась, что теперь ее мама перестанет болеть.
Перед завтраком в комнате Бобби состоялось совещание.
— Ты знаешь, что делать, Бобби? — спросила Беатрис. — Обещаешь, что сделаешь?
— Угу. Обещаю.
— Ты можешь сделать это сегодня, Дженни, до того, как приедет твой папа? Тебе лучше купить побольше мяса и оставить его Бобби.
Сын несущего расходы
Зеленый Человек взбирался на гладкую гору, волосатые мордочки гномов смотрели на него из трещин. Это был лишь один шаг бесконечной, волнующей одиссеи Зеленого Человека. Он пережил уже так много приключений — в Огненной Стране, среди Измерительных Изменений, в Городе Обезьян, не перестававших глумливо улыбаться, пока их волосатые пальцы неумело обращались со смертоносными лучами. Тролли знали толк в магии и пытались остановить Зеленого Человека заклинаниями. Маленькие силовые вихри крутились под ногами, пытаясь заставить споткнуться Зеленого Человека, высокого, с превосходно развитой мускулатурой, красивого, как Бог, безволосого с головы до ног, сверкающего бледно-зеленым. Вихри образовывали завораживающие фигуры.
Если двигаться осторожно и медленно, особенно тщательно избегая бледно-желтых, то пройти среди них можно.
А волосатые гномы следили из поросших травой трещин злыми и завистливыми глазами.
Эл Букхалтер, недавно достигший солидного возраста, выражавшегося в полных восьми годах, разлегся под деревом, жуя травинку. Он был так глубоко погружен в свои мечты, что его отцу пришлось слегка подтолкнуть его в бок, прежде чем в полуоткрытых глазах отразилось понимание.
Жил-был гном
Тиму Крокетту не следовало бы лезть в шахту на Дорнсет Маунтин. То, что обещает удачу в Калифорнии, может привести к самым отвратительным результатам в угольных шахтах Пенсильвании. Особенно в том случае, если дело не обходится без гномов.
Нельзя сказать, чтобы Тиму Крокетту было что-то известно о гномах. Просто он занимался исследованием условий, в которых живут представители низших классов, используя для этой цели собственные, довольно неудачные слова. Он принадлежал к той южнокалифорнийской группе, члены которой пришли к заключению, что нужны рабочему. Они ошиблись. Это им был нужен рабочий — по крайней мере, восемь часов в день.
Крокетт, подобно своим коллегам, считал рабочего комбинацией Гориллы и Человека с Мотыгой, насчитывающей, вероятно, в числе своих предков некоторое количество Калликэк. Он произносил пламенные речи о задавленном меньшинстве, писал зажигательные статьи для печатного органа группы «Земля» и ловко уклонился от работы в качестве клерка в конторе своего отца. Он говорил, что ему предназначена миссия. К несчастью, как рабочие, так и предприниматели не питали к нему большой симпатии.
Психолог квалифицировал бы Крокетта достаточно легко. Это был высокий, худой молодой человек с пристальным взглядом маленьких паучьих глаз, неплохо разбирающийся в галстуках. Все, что ему было нужно, — это энергичный пинок под одно место.
Но уж, конечно, не нанесенный гномами!
